Красная карма - Гранже Жан-Кристоф (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT, .FB2) 📗
Эрве не понимал смысла цепной реакции сопротивления, но дал вовлечь себя в борьбу. Тем более что французы-студенты и французы-нестуденты переживали настоящий медовый месяц. Горожане одобряли требования учащихся… правда, никто не знал, какие именно.
Второй приятный сюрприз: средства массовой информации отражали только те события, которые касались жестокости спецназа. И замалчивали тот факт, что студенты сами нарывались на репрессии. Как молчали и о том, что разрушают город именно протестующие. Между газетчиками и восставшими возникло нечто вроде соглашения: что бы ни творили эти парни, они не виноваты и пусть продолжают в том же духе.
Но тут была одна проблема: Эрве получил историческое образование. Он хорошо изучил восстания былых веков.
Ниспровержение власти в его понимании заключалось в том, чтобы получать реальные пули в грудь, позволять себя арестовывать, пытать, казнить. Мятеж поднимали в тот момент, когда у народа больше не было выбора, когда он умирал с голоду, когда гнет властей становился невыносимым. Вот почему Эрве, готовый швырять камни в полицейских, и не думал сравнивать себя с борцами Коммуны, подражать барбудос Фиделя Кастро или участвовать в китайской культурной революции.
Можно ли приравнивать выходки расхулиганившихся парней с Бульмиш [9] к трагедиям, в которых погибли многие тысячи людей?! Нет, это было бы просто кощунством!
11 мая премьер-министр Жорж Помпиду, вернувшийся из поездки в Афганистан, тотчас принял все меры к восстановлению спокойствия, приказав вновь открыть Сорбонну и освободить арестованных студентов. Но было уже поздно. Теперь и рабочие начали бастовать, занимая заводы. Спустя несколько дней их примеру последовали служащие, чиновники и либеральные преподаватели… Жизнь во Франции была парализована, и в довершение всех бед исчез бензин!
По мнению Эрве, требования служащих были более законными. Но, честно говоря, они его уже не интересовали. Совершенно не интересовали. Все эти истории с повышением зарплаты, с продолжительностью рабочего дня, с профсоюзами были ему безразличны. Так что он мало чем отличался от других маменькиных сынков, которые, подхватив популистскую лихорадку, громогласно объявляли себя сторонниками рабочих, хотя никогда не стали бы даже обедать с ними за одним столом.
Во времена этого хаоса Эрве полюбил бродить по городу. Если ему хотелось поразвлечься, он отправлялся в Сорбонну, где творилось нечто в высшей степени комичное. С того дня, как Сорбонну вновь открыли, там было введено «самоуправление»: жизнью университета руководили теперь комитеты, комиссии, представители AG. Там же находились перевязочная, ясли и служба порядка… А еще там готовили еду и обеспечивали всех провизией… Но главное – митинговали…
Стенды в парадном дворе были увешаны листовками, газетами и приглашениями на дебаты. Маоисты, троцкисты, марксисты-ленинцы, ситуационисты, анархисты… кого тут только не было!
Эрве забавляла вся эта сумятица. Если действия (демонстрации, стычки) просто выглядели не слишком привлекательно, то все, что им сопутствовало (мысли, теории, комментарии), и вовсе невозможно было принять. Эрве знать не знал, каким курсом следовали приверженцы всех этих идей, но одно было ясно: это не История. Как можно восхищаться Лениным, который пролил столько крови?! Или Че, который, невзирая на свою героическую судьбу, стрелял, как говорили, в людей направо и налево не раздумывая?! Или взять хоть китайскую культурную революцию, чью истинную суть никто, абсолютно никто здесь не понимал…
– Ладно, пошли, что ли?
Сказав это, Демортье встал: их задержка у воды уже начала раздражать этого пылкого борца, фанатика, которому не терпелось перейти от слов к делу.
– Ну и куда пойдем? – спросил Тривар, закуривая «Голуаз».
– На левый берег. Вот где уж точно настоящая заваруха.
И они зашагали дальше, в сторону набережной Генриха IV. Почти сразу же их обогнала группа бунтовщиков, которые бежали к бульвару Бурдон; эти вооружились железными прутьями и пращами.
– Что случилось? – крикнул им Демортье.
– Все на приступ Биржи! Капитализму хана!
Демортье, с его фигурой боксера легчайшего веса, даже пошатнулся – так силен был шок. А Тривар – тот просто схватился за голову. «Биржа… – подумал Эрве. – А собственно, почему бы и нет?!»
У двадцатидвухлетнего Эрве Жуандо была обманчивая внешность: высокий худощавый блондин, он напоминал героя популярных в то время комиксов о Большом Дюдюше [10], разве что без очков. Вполне симпатичный парень, но в своем роде – слишком уж худощавый и слишком высокий. Сам он ненавидел свою внешность. К счастью, его губы – в стиле Мика Джаггера – придавали ему, как он полагал, некоторую сексуальность.
Идеалом Эрве был лорд Браммел [11]. Он свято верил, что одежда мужчины – это самое важное в жизни. Бодлер писал, что настоящий денди обязан даже ночевать перед своим зеркалом. В отличие от него, Эрве полагал, что не должен спать вообще. Ибо элегантность таится в каждой складке сюртука, но также и в каждой секунде: о бдительности нельзя забывать ни на миг.
Тем не менее его гардероб состоял из простой вельветовой куртки, нескольких рубашек «оксфорд», джинсов, пузырившихся на коленях, и пары туфель Clarks.
Но главное, как известно, – это детали. Например, перстень или искусно повязанный шейный платок; по таким вопросам он консультировался с опытными людьми, самыми тонкими знатоками мужской одежды в кампусе. Кампус… Превратности судьбы сослали Эрве (притом что он жил в Париже, у Венсенских ворот!) в Нантер, на новосозданный факультет. И теперь каждое утро он с отвращением садился в метро (линия № 1, он знал наизусть все ее станции), ехал через весь город и, вконец измотанный, прибывал в «ЛА ФОЛИ, УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ГОРОДОК».
В те времена Десятый округ Парижа представлял собой довольно жалкое зрелище. Это были здания, возведенные кое-как на покинутых армией пустырях, совсем недалеко от района трущоб. И вот теперь, как ни странно, этому подобию бразильских кварталов бедноты суждено было принять всю золотую молодежь западного Парижа. Эрве, парень скромного происхождения, чувствовал себя довольно неуютно в этой компании юных богатеев. Все они учились на факультете права или факультете экономики. А он изучал историю и философию. И откровенно третировал всех этих молокососов в дорогих мокасинах, втайне безумно им завидуя. Итак, подведем итоги. Эрве Жуандо был, как уже сказано, худощавым долговязым парнем, который проводил свою жизнь в метро и таскал на спине, подобно водолазам с их кислородными баллонами, рюкзак с книгами по двум гуманитарным дисциплинам. Теперь все ясно? Так вот, все это было ложью.
Ну или, по крайней мере, не совсем правдой. Учеба была для Эрве то ли хобби, то ли даже чем-то вроде каторги… короче говоря, она его вовсе не увлекала. Несмотря на блестящие успехи, он относился к этому мирку с его профессорами, студентами и лекциями вполне равнодушно, если не сказать – презрительно. Эрве был, без сомнения, очень умным, а может, и гениальным юношей. Блестящий острый интеллект делал его неординарной, избранной, но притом слегка извращенной личностью, выделяя из общей массы студентов, моментально приходивших в экстаз от любой новой идеи и противопоставлявших ее застывшим, заплесневелым устоям профессоров, которые, напротив, категорически не принимали ничего нового. Но тогда что же могло воспламенить Эрве?
Ответ: девушки.
Вот что было для него главным – любовная страсть. Ничего общего с плейбоями кампусов или с ухажерами, тайком пробиравшимися в женские дортуары. У него был характер золотоискателя, пионера неисследованных земель. Эрве искал великую любовь. Прекрасную, чистую, пламенную… В 1968 году, когда у всех парней зудело в штанах, подобные тонкие чувства выглядели комично, чтобы не сказать больше. Но себя не переделаешь. И Эрве продолжал искать свой идеал, невзирая на многочисленные (а вернее сказать – сплошные) неудачи. Однако он не унывал, – напротив, это придавало ему мужества искать дальше. Эдакий конкистадор в любви. Правда, временами его одолевали сомнения. Особенно когда он наблюдал за опытными соблазнителями, которым ничего не стоило кадрить девиц, – те сыпались на ухажеров, как спелые яблоки с дерева. Обычно это были безмозглые вульгарные дебилы. Но тогда почему же они нравились? И почему он, Эрве, так упрямо отказывался подражать им? Правда, его нередко посещала мысль: если девушек привлекают подобные кретины, значит и сами девушки недалеко от них ушли? Он никак не мог выбраться из этого заколдованного круга: блестящий, способный парень, мечтавший стать полным идиотом, чтобы соблазнять девчонок, которые были ничуть не лучше своих кавалеров. Так что же делать?
