Ворона (СИ) - Ти Александр "SunTee" (лучшие книги .TXT) 📗
Но и она не использовала свой талант, не смогла. После школы, из-за вспыхнувшей вдруг любви осталась в родном посёлке и теперь с периодичностью раз в три года стабильно выходила замуж и рожала очередного ребёнка.
– Не было вина. – Толик вытряс из бутылки последние капли водки.
Мы взяли рюмки и молча стояли под мелким моросящим дождём.
– Опять все молчат, – недовольно проворчал Серёга, – мне, что ли, снова речь толкать?
– Не стоит, – Толик улыбнулся, показывая всем практически полное отсутствие зубов, – ты всегда одинаковую речь толкаешь. Ещё с похорон Иваныча как начал. И блюешь потом тоже одинаково.
– Да пошёл ты! – обиделся Серёга, – сам тогда теперь говори.
– Да ладно, хорош барагозить, говори, давай.
Речь Сереги была неотъемлемой частью нашей традиции, наших осенних встреч на поселковом кладбище. Так получилось.
Началось всё в одиннадцатом классе, когда мы так же осенью, таким же холодным и мокрым октябрем хоронили Владислава Ивановича. Как его любимый класс мы шли впереди траурной процессии, несли венки, а потом уже на свежей могиле нас попросили что-нибудь сказать. Никто не смог. Никто не знал, что говорить. Серёга тогда говорил. Говорил долго. О том, что Таракан успел сделать, что ещё мог бы сделать, каким замечательным учителем и директором был. Сказал и сразу побежал в кладбищенские кусты поливать землю содержимым желудка. И так теперь было каждую нашу встречу здесь. Серёга сначала говорил, а затем блевал всё в тех же кустах. Традиция, мать её.
Серёга, по мнению Иваныча, должен был стать пробивным адвокатом или юристом. Всегда и во всём первый, пусть не блистал в учёбе, но за счёт отлично подвешенного языка и ярких мыслей он мог любого убедить в своей правоте, направить куда требуется. Легко и непринужденно, он сам верил в то, что говорил, даже если всё это только что придумал. Это была его, как говорится, фишка. И Таракан знал, как это использовать. Но Серёга, конечно же, не использовал. Умение красноречиво говорить в жизни ему пригодилось, и не раз, оно помогло развести на секс не один десяток девчонок. Другого предназначения своему таланту он не нашёл.
Никто из нас не использовал в жизни советы Иваныча, никто. Никто не оправдал его надежд. Детские мечты никогда не сбываются, особенно если не стремиться их осуществить.
– За тебя, Владислав Иванович, – начал привычно Сергей. – Жаль, что тебя не стало. Очень жаль. Глядишь и мы все по-другому жили бы.
– Ты серьёзно? – я не сдержался в этот раз. – Вы, блять, серьёзно так думаете?
– Ты о чем Сань? – Толик повернулся с недовольным видом, ему не терпелось опрокинуть в себя рюмку водки.
– Вы реально думаете, что будь он жив, у нас бы всё по-другому в жизни было?
– А то! – Серёга был готов обсудить и это. – Он бы легко помог поступить мне на юридический после школы. Тебе, между прочим, он журфак обеспечил бы, как и обещал. Он нам помог бы сто процентов, я уверен.
– Как? Всему классу обеспечил бы поступление в разные ВУЗы? Ты веришь в это?
– А почему нет? – Толик становился всё недовольнее, хотел наконец выпить. – Он мог, не последний человек был всё-таки.
– А без него что нам помешало? Что?
Все молчали. Я уже клял себя внутри за то, что начал этот разговор. Но идти нужно до конца, раз уж сделал шаг. Экзамен на честность.
– Иваныч видел в нас это, подсказывал, направлял. Он увидел в нас потенциал, а мы, сука, его сами в себе не увидели и не использовали. Мы! Мы не смогли! Мы сами всё проебали. Почему он верил в нас больше чем мы сами?
Никто не ответил. Все молча выпили. В этот раз Серёга не блевал в кустах, видимо потому что не договорил свою речь. Традиция полетела к чертям.
Мы разошлись. Домой я возвращался на пару с сильно захмелевшим Толиком, у него были проблемы с алкоголем, и даже маленькая доза пьянила его со страшной силой. Я решил доставить его до дома.
– Сань, а ты что тогда написал? – спросил он вдруг уже у своего подъезда. – Тогда, про теплицу.
– Как было, так и написал. А ты?
– А я не писал. Отказался.
Я помнил, Толик тогда неожиданно удачно заболел. Не мог писать и в срок не уложился. Я же заметку тоже не написал, отказался. Я принёс Иванычу рассказ о том, как громил теплицу, и попросил оставить для стенгазеты всё, как есть, ничего не убирать. Экзамен на честность сдал, о чём пожалею еще не раз в жизни. Как окажется в дальнейшем, за неё часто бьют лицо, что обидно. И да, журналистом я, конечно же, не стал. Возможно по этой же причине, кто знает.
Так наши традиционные встречи на кладбище закончились. Нет, мы посещали и посещаем могилу учителя. Но больше не делаем это вместе. А я наконец понял, почему мы встречались именно там. Каждый приходил на могилу своей мечты, своего сдохшего неиспользованного потенциала.
– Ладно, Сань, до завтра, – сказал тогда Толик, и уже входя во тьму подъезда, обернулся и бросил, – поломал ты хорошую традицию, Сань.
Я пожал плечами, развернулся и побрел домой. Было всё также холодно и сыро.
Ворона.
Посвящается Гале В.
Пробуждение было долгим и мучительно похмельным. Сна ночью не было, я выпил почти всю бутылку водки, пытаясь отключиться хоть ненадолго. Просто сидел и опустошал рюмку за рюмкой. В какой-то момент алкогольное забытье накрыло меня хмельной волной и утянуло камнем на дно. Я этого и добивался, так что сопротивления не оказал, не барахтался.
В холодильнике есть пиво, я это точно знал. Оно может снять последствия пьяной имитации сна и покоя. Но пить было нельзя, нужно садиться за руль и ехать к Галинке. Там и выпью, а пока обойдемся таблеткой аспирина.
Галя снилась уже третью ночь подряд. Тоскливые, до слёз тоскливые сны. Я боялся их, поэтому и не спал. Хотел уснуть и боялся. Не мог больше видеть её. Там, в этих снах, мы были вместе и были счастливы. Это была неправда. Подло несбывшаяся мечта. Я не мог больше этого видеть.
Надо ехать. Прошло уже три месяца, как я не был у неё. А обещал быть часто. Где эта чёртова аптечка?
Но аспирина, конечно же, не было.
Стоило выйти на крыльцо, как яркое августовское солнце резануло по глазам лезвием света. Я достал сигарету, сел на ступеньку и закурил. День был в самом разгаре, но, несмотря на это, на улице было тихо. Изредка где-то лаяла собака, а в остальном тишина. Даже жутко слегка. Но за эту тишь я и любил деревню. Никакой суеты, всё спокойно и размеренно происходит по графику, установленному самой природой. И тишина.
Сбоку раздалось непонятное ворчание, вернулась ворона.
– Что, пожрать прилетела, дурында?
Я достал из кармана припасенное специально для крылатой гостьи печенье и, слегка раскрошив пальцами, высыпал рядом на крыльцо. Молодая ворона, не переставая ворчать, в два лёгких прыжка одолела крыльцо и принялась клевать угощение.
Я подобрал маленького воронёнка в лесу три месяца назад. Именно там, на той поляне, где расстался с Галей. Птенец просто выпал из гнезда, и обратно его уже не принимали. Такой вот жестокий закон. Вороны кружили рядом и горланили, защищая птенца, делая вид, будто им небезразлична его судьба, но обратно путь был заказан. Покинула гнездо – дальше, извини, сама как-нибудь выкручивайся. Я забрал перепуганную недоптицу домой.
Ворона вполне себе прижилась и быстро освоилась на новом месте. Трескала лакомства, особенно полюбив овсяное печенье, вечерами деловито гоняла кота и постоянно что-то бурчала. Издаваемые ей звуки даже отдаленно не напоминали всякие там "Кар!". Непонятная смесь кудахтанья и недовольного старческого ворчания. Летать ворона научилась быстро, да и куда деваться, когда крепкие мужские руки запускают тебя с крыши дома в свободное пике, пришлось лететь. И теперь часто пропадала в близлежащем лесу, прилетая по утрам за угощениями.
– Поела? – я протянул руку, и ворона благодарно потерлась клювом. – Поехали, прокатимся на родину твою воронью.
