История городов будущего - Брук Дэниэл (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Если Шанхай и Бомбей должны были стать для проектировавших их европейцев поселениями, где все удобно и знакомо, то у китайских и индийских обитателей эти непривычные новые здания, да и сами космополитичные города, напротив, вызывали попеременно недоумение, страх и воодушевление. Именно в Бомбее индийцы впервые познакомились с железными дорогами. Именно в Шанхае китайцы увидели первый небоскреб. Как правило, лишенные доступа в устроенные на их земле белые сообщества, китайцы и индийцы вскоре начали создавать собственные версии структур и учреждений, завезенных к ним с запада, но остававшихся им недоступными. Шанхайцы основали собственные торговые корпорации и первый в Китае выборный городской совет, а коренные жители Бомбея – самобытную киноиндустрию и антиколониальную ассамблею. Эти англоговорящие города стали горнилом китайского и индийского прогресса, где местные жители в спорах формулировали, что это значит – быть китайцем или индийцем в современном мире. Эти колониальные города породили мужчин и женщин, которым стало нестерпимым колониальное иго и которые в конце концов его свергли.
Петр Великий и модернизаторы последующих веков, будь то иностранные империалисты, из которых полностью состоял городской совет дореволюционного Шанхая, или местные автократы, как шанхайский мэр эпохи экономических преобразований Чжу Жунцзи, всегда старались перенести на новую почву только избранные элементы западного общества. Такая позиция подразумевает необходимость принимать решения о том, какие из характерных компонентов современности – развитие технологий, всеобщую грамотность, индустриализацию или, может, социальное равенство – стоит добавить в плавильный котел создаваемого общества. Разумеется, власть имущие предпочитают импортировать только то, что, по их мнению, будет укреплять и усиливать их господство, и отказываются от всего, что может поставить его под вопрос. Однако, несмотря на тщательную проработку мизансцен, которой самозваные режиссеры современности уделяют столько внимания, у руководимых ими народов есть удивительная склонность выходить за рамки сценария. В творческих импульсах, которые помимо архитектуры – небоскребов 1920-х годов в Шанхае, кинотеатров в стиле ар-деко в Бомбее – проявились и в петербургской литературе, шанхайской моде и мумбайском кинематографе, эти города-эпигоны породили потрясающие по своей оригинальности явления, ставшие результатами самоопределения, которое их правители так старались подавить. То, что началось как копирование западных городов, – реплика ватиканских лоджий Рафаэля, которую Екатерина Великая заказала для своей резиденции в Санкт-Петербурге, фасад венецианского Дворца дожей, который британские архитекторы прилепили к библиотеке Бомбейского университета, часовая башня Биг-Чинг в Шанхае, недвусмысленный ответ лондонскому Биг-Бену, – стало чем-то совершенно новым. Декларативная, мишурная современность этих городов стала настоящей, когда созданное ими разноликое, образованное, космополитичное население начало подвергать сомнению установленные для них правила.
Вместе с тем каждый из этих трех городов переживал периоды утраты веры в современность. Когда местные жители разочаровывались в возможности равноправного общения между народами, эти города отгораживались от внешнего мира. Не случайно именно Петербург породил большевиков, Шанхай – китайских коммунистов, а Мумбай – Индийский национальный конгресс: силы, которые в той или иной мере оборвали связи своих стран с остальной планетой. И если эти старшие города-побратимы дают хоть какое-то представление о будущем Дубая, то его правителям стоит задуматься об опасной игре во Франкенштейна, которую они затеяли, создавая свой город.
Идея Дубая – та же, что и у Петербурга, Шанхая и Мумбая, – это идея нашего времени: века Азии, века урбанизации. Перемещение из сельской местности в большой город, столь характерное для Петербурга на протяжении трех столетий и для Шанхая и Мумбая последних 150 лет, стало определяющим движением XXI века. Каждый месяц в развивающихся странах 5 миллионов человек переезжают из деревни в город6, где они сталкиваются с западными потребительскими товарами, культурными нормами и архитектурными особенностями, которые когда-то были исключительной прерогативой этих трех городов. В начале XVIII века лишь русский царь-идеалист массово выписывал западных специалистов в помощь своему правительству; сегодня власти во всем мире прибегают к советам консультантов McKinsey и бюрократов из Всемирного банка. В середине XIX века только в Бомбее разнообразие населения и сопутствующее ему напряжение было так велико, что газетная карикатура на пророка Магомета могла спровоцировать охватившее весь город восстание мусульман против неверных; в последние годы подобные беспорядки вспыхивали в городах по всему миру. Сто лет тому назад Шанхай стал первым городом мира, где открылось отделение Гарвардского университета; сегодня кампусы ведущих американских университетов есть повсюду от Дохи (Корнелл) до Сингапура (Йель).
Когда-то не имевший аналогов дезориентированный вид этих городов, ставших местом встречи Востока и Запада, сегодня уже никого не удивляет. Торговые центры, как в Нью-Джерси, рассыпаны вокруг Бангалора и Ченнаи, а вдоль автомобильных эстакад Пекина и Чэнду выстроились подразделения крупных компаний, как в Калифорнии. Вырастают новые города вроде Шеньчженя, полностью состоящего из современных зданий и заселенного исключительно мигрантами, а старинные поселения, как Абу-Даби, который сравняли с землей и выстроили заново, выглядят немногим старше. Если сто лет назад устроенные по западному образцу Шанхай и Бомбей выделялись на фоне других центров развивающегося мира, то сегодня их значение как раз в том, что они теряются в общей массе. Исторические города-ворота перестали быть чем-то необычным; теперь они – первые примеры воплощения идеи, позднее захватившей весь мир. Из дня сегодняшнего историю этих опередивших время городов можно рассматривать как генеральную репетицию XXI века.
На нынешней все еще ранней стадии обратной глобализации после холодной войны быть современным китайцем – означает жить в «Округе Ориндж», созданном по калифорнийским лекалам охраняемом поселке в окрестностях Пекина, а быть современным арабом – значит жить в «Беверли-Хиллз» недалеко от Каира. Подобные декорации Запада стали сегодня концентрированным выражением современного мира, хотя со временем могут возникнуть и более интересные сплавы. Помня о критике, которой профессиональные историки подвергают сейчас примитивное представление о синонимичности «Запада» и современности, да и само противопоставление Востока Западу, придуманное европейцами, чтобы преподнести техническое превосходство как обоснование своей колонизаторской политики, эта книга тем не менее со всей серьезностью рассматривает исторически сложившиеся образы национального самовосприятия, включая и представления о собственной отсталости. Примеры, когда не-западные народы отказывались от привязки модернизации к всеобъемлющей вестернизации, как это случилось в Шанхае и Бомбее в 1920-е годы, будут разбираться тщательно, даже с удовольствием. Но не останутся без внимания и такие моменты, как франкоговорящий Петербург XVIII века или современный китайский «Округ Ориндж», где превалирует прямое копирование.
Причины, по которым после долгих веков отставания от арабского мира, Индии и Китая Западная Европа так резко ускорила развитие, остаются невыясненными; историки до сих пор ведут жаркие споры о том, как это произошло. Поскольку окончательного ответа нет и по сей день, это подстегивает тягу к подражанию. Подражание – это возможность догнать, точно не выяснив почему, как и до какой степени ты отстаешь; даже не поняв толком, что значит это «отставание». Исторический опыт показывает, что подражание – это чаще всего не цель, а лишь первый шаг в деле развития. Через двадцать лет после восстановления связей с внешним миром сегодняшний Шанхай больше походит на подражательный Шанхай 1860-х годов с его британскими, французскими и американскими поселениями, нежели на флагман передовой китайской современности – Шанхай 1920-х. Дело в том, что, несмотря на все нынешние небоскребы и поезда на магнитной подушке, сто лет назад Шанхай был куда больше похож на город будущего. Но к концу XXI века Шанхай вполне может побить все свои прежние исторические рекорды.
