Гонки на выживание - Норман Хилари (книги онлайн TXT) 📗
– Ты же знаешь мое мнение, Тони. – Йозеф беспомощно пожал плечами. – Все, что у нас есть, находится здесь.
– Что у нас есть? Наш дом? Надолго ли? – Ее голос звучал рассудительно и тихо, но в глазах у нее была горечь. – Они отняли магазин. Почему ты думаешь, что они оставят нам дом?
Йозеф сурово нахмурился.
– Ты забываешь, что я немецкий патриот, Антония. Я сражался за свою страну на войне. Они этого не забудут. – Он упрямо сжал губы. – И чем же Берлин в этом смысле лучше Нюрнберга?
Антония покачала головой.
– Ничем. Ехать в Берлин уже слишком поздно. – Она помедлила. – Я думаю, нам следует отправиться к моим кузенам во Фридрихсхафен. Я уже написала и вчера получила ответ. Они могут нам помочь.
Йозеф встревоженно выпрямился в кресле.
– Каким образом?
– Из Констанса в Крейцлинген в Швейцарии – самый короткий переход через Бодензее, – Антония не сводила с него внимательного взгляда.
На миг на его лице промелькнула вспышка страха, тотчас же сменившаяся презрительной усмешкой.
– Ты сошла с ума, Тони, – решительно заявил Йозеф. Рот у него задергался. – У нас нет паспортов. Все наше имущество находится здесь, в Нюрнберге, в этом доме. У нас двое маленьких детей…
– Даниэль спит и видит, как бы поскорее уехать отсюда. Каждый день он умоляет меня поговорить с тобой, Йозеф, убедить тебя, что нам надо уехать.
– На случай, если ты позабыла, Антония, напоминаю тебе, что наверху живет твой искалеченный брат, неспособный самостоятельно сходить в уборную, не говоря уже о том, чтобы плыть в лодке через Бодензее…
В комнате наступило молчание.
– Я позабочусь о Леопольде, – тихо сказала Антония, прервав наконец мучительно затянувшуюся паузу. – Можешь не беспокоиться о нем. Мы с ним уже обо всем договорились.
Йозеф внезапно вскочил из-за стола. Кулаки у него сжались сами собой, лоб покрылся испариной.
– Послушай меня, Тони. Слушай внимательно. Твоя затея безумна. Я тебе уже говорил и повторяю: я немецкий патриот. У меня полный ящик медалей. Я люблю свою страну. Нацисты дойдут до определенного предела, но не дальше, поверь мне. Как только все уляжется, ограничения будут сняты. Никто серьезно не пострадает.
– Как насчет Лео? Разве он не пострадал?
– Твой брат вел себя как дурак. Хотел жениться на шиксе [3]! Я и без Гитлера знаю, что это грех.
Презрение сверкнуло в темных глазах Антонии. Она с такой силой затушила сигарету, что пепельница завертелась волчком. А потом ее гнев столь же внезапно угас.
– Это ты ведешь себя как дурак, Йозеф Зильберштейн, – проговорила она устало. – Я тебя прощаю только потому, что знаю: в обычное время ты ни за что не сказал бы мне ничего подобного. И несмотря ни на что, я люблю тебя.
Он стоял посреди комнаты, бессильно опустив руки и глядя на нее с мучительным стыдом.
– Но запомни мои слова, Йозеф, – продолжала Антония. – Очень скоро дела пойдут еще хуже, гораздо хуже. Поверь мне – скоро произойдет нечто ужасное. – Она подошла вплотную к мужу и заглянула ему прямо в глаза. Он отшатнулся. – И тогда тебе придется переменить свое мнение, Йозеф. А мне остается лишь молить бога, чтобы не было слишком поздно.
Девятого ноября Гизела начала жаловаться на боль в горле. В тот же вечер, пока в Нюрнберге и по всей Германии свирепствовали эсэсовские погромы, у девочки поднялась температура, но лишь вечером следующего дня их сосед, доктор Грюнбаум, смог к ним заглянуть.
– Скарлатина, – объявил он, осмотрев Гизелу. – Не могу сказать точнее, пока не появится сыпь, но сейчас по всей округе дети болеют.
– Сними пальто, Карл, позволь мне угостить тебя чаем, – предложила Антония. – У тебя измученный вид.
– Лучше кофе. Без сливок и побольше сахара.
Они прошли в гостиную, и Антония разлила по чашкам кофе из серебряного кофейника.
– Здесь, в доме, так спокойно – с грустью вздохнул доктор. – А мир за окном напоминает грязный свинарник. – Глаза у него были воспаленные, на скулах проступила щетина, пальто было испачкано кровью. – Сегодня у меня было пятнадцать вызовов, Тони. Пятнадцать наших друзей. Все они были избиты. Большинство из них пришлось выводить из шока.
– Я могу чем-нибудь помочь, Карл? Как только Йозеф вернется, я могу пойти с тобой по вызовам.
– Спасибо, Тони, не нужно, – улыбнулся доктор Грюнбаум. – Ты должна оставаться с Гизелой, ей нужна ее мама. Она тяжело больна. А где Йозеф?
– У друзей. – Она пожала плечами. – Он сходит с ума от вечного сидения в четырех стенах. Я сама ему советую почаще выбираться из дому.
– А где Даниэль?
– Он наверху с Леопольдом. Он часто читает дяде после школы. Даниэль хороший мальчик.
– Будем надеяться, он не заразится от своей сестренки. – Доктор допил кофе и поднялся, собираясь уходить. – Покрепче запри сегодня все двери, Тони, и не подходи к окнам.
Она проводила его до дверей, нервно поправляя волосы.
– Карл… Гизела перенесет дорогу?
– Безусловно, нет, – решительно ответил он. – Скарлатина может дать осложнения. Иногда бывает даже менингит. Это маловероятно, Тони, но постельный режим очень важен, его надо соблюдать.
– Понятно. – Антония поцеловала его в щеку. – Спасибо тебе, Карл.
Двенадцатого ноября, в десять минут четвертого, пока Антония давала балетный урок маленькой группе учениц, а Даниэль сидел с Гизелой в детской, за Йозефом пришли два гестаповца. Услыхав дверной звонок, Антония инстинктивно угадала, в чем дело, и всем сердцем возблагодарила бога за то, что Йозефа опять не оказалось дома.
Она быстро распустила класс, выпустив детей через дверь студии, написала записку Йозефу и отдала ее фрау Кон, таперше. Потом она побежала наверх, велела Даниэлю запереться в детской вместе с Гизелой и пошла открывать дверь.
– Фрау Зильберштейн? Где ваш муж?
– Я не знаю. Его нет дома.
Они вошли, плотно притворив за собой входную дверь.
– Мы подождем.
Два с половиной часа, пока гестаповцы ждали возвращения Йозефа, Антония просидела напротив них в ледяном молчании, вставая лишь затем, чтобы налить им еще по чашке чая. Два с половиной часа, пока они перебрасывались короткими, нарочито зловещими фразами между собой, часто вставали и ходили по ее гостиной, разглядывая книги и картины, по-хозяйски ощупывая жадными, толстыми пальцами тяжелые бархатные шторы, великолепный концертный «Бехштейн», ореховую, отделанную позолотой мебель, Антония молилась, чтобы фрау Кон успела вовремя предупредить Йозефа и чтобы ему хватило ума не броситься домой со всех ног, а затаиться и выждать.
А потом гестаповцам, видимо, надоело ждать, они стали проявлять нетерпение и вдруг поднялись так же неожиданно, как появились.
– Будьте любезны, позаботьтесь, чтобы завтра ваш супруг остался дома.
Антония не отвела глаз.
– Разумеется, – ответила она.
Йозеф вернулся через подвальный вход, когда уже совсем стемнело. Антония ждала его в гостиной. Они торопливо обнялись. Он дрожал всем телом, лицо у него было пепельно-серым.
– Я боялся, что они причинят тебе вред, Тони, – прошептал он, целуя ее в волосы.
Она начала плакать. Это были первые слезы, пролитые ею за весь этот страшный день.
– Слава богу, тебя здесь не было…
– Я хотел вернуться немедленно, но Коны задержали меня, пока Эдит Грюнбаум не позвонила и не сказала, что гестаповцы ушли.
Антония высвободилась из его рук и отерла слезы тыльной стороной ладони.
– Карл и Эдит – добрые друзья, Йозеф. – Она нежно погладила его по щеке. – А теперь нам нужно поговорить, дорогой.
Он тяжело опустился в кресло, снял очки и положил их на подлокотник, а сам потер пальцами переносицу. И тут он заметил стоящие у стены чемоданы.
– Антония! – Его лицо еще больше побледнело. – Откуда здесь чемоданы?
Она вытащила отделанную серебром пробку из графина и налила две порции коньяка. Одну полную рюмку она протянула мужу, сама поражаясь тому, что руки у нее не дрожат.
3
Шикса (идиш) – женщина нееврейской национальности.