Любовь, страсть, ненависть - Коллинз Джоан (чтение книг .TXT) 📗
Она улыбнулась ему той соблазняющей улыбкой, которой ее научил Ив, положила в рот кусочек хлеба с икрой и с наслаждением пережевывала его, не переставая ласкать себя другой рукой.
Теперь он был готов. Она была в этом уверена. Его дыхание стало прерывистым и частым. Одной рукой он пытался расстегнуть на брюках пуговицы, другой судорожно поднес стакан к губам и выпил все до дна.
– Иди туда, – сказал он хрипло, указывая на спальню, – разденься, но оставь чулки и туфли. Ты поняла?
Инес легко подчинилась. Скоро это закончится. Теперь он попался на крючок.
Она легла на льняные простыни – это была кровать с пологом на четырех столбиках – и стала любоваться голубовато-золотым потолком. В центре висела великолепная люстра, ее хрусталики слегка позвякивали от легкого ветерка, дувшего из открытого окна. Продолжая возбуждать себя, она положила руки на грудь. Она подумала, что заниматься любовью с врагом – это очень возбуждает. Она бы никогда не призналась в этом Иву, но если какой-нибудь привлекательный немецкий офицер спал с ней и был при этом нежен, она чувствовала себя обязанной реагировать в унисон с ним и несколько раз испытала почти настоящий оргазм. Но сегодня ночью будет иначе. Сегодня она прибережет истинную страсть для Ива. Этот итальянец был нелепым созданием со свиноподобным лицом. Ей надо использовать весь свой профессиональный опыт, чтобы побыстрее покончить с ним. Но не очень быстро, иначе он почувствует себя обманутым и заставит ее ждать час или два, пока он возбудится снова.
Умберто вошел в комнату, все еще одетый в форму. Его руки были за спиной, но член торчал из расстегнутой ширинки. Он выглядел так нелепо, что Инес едва удержалась от смеха. Многие мужчины выглядят нелепо, когда их члены так глупо торчат из штанов. Но Скрофо выглядел хуже всех, потому что его пенис был маленьким, как у десятилетнего ребенка. Но его это, казалось, не волновало, потому что он вошел в комнату с важным видом, куря сигару, которая была в два раза длиннее, чем то, что торчало из его штанов. Он быстро скинул брюки и рубашку и, оперевшись на комод в стиле Людовика XIV, стоявший рядом с кроватью, жестом приказал Инес начинать. Она сосредоточила свое внимание на маленьком упругом пенисе Скрофо, представляя, что он принадлежит Иву.
Ее мягкие пальцы нежно поглаживали натянутую кожу, она стала ласкать его толстые белые ляжки. Мыслями Инес была очень далеко.
Внезапно ее пронзила резкая боль от удара хлыстом, который со страшной силой нанес по ее обнаженному телу Умберто.
– Шлюха! Французская шлюха! – он грубо рассмеялся, снова со всей силы ударив ее по плечам. Инес закричала от боли.
– Кричи сколько угодно, девка. Эти стены не пропускают ни звука, и никто не придет спасти тебя, даже если услышит. Соси, сука! – приказал он, и выражение садистского удовольствия появилось на его лице, когда он снова стал осыпать ее ударами. Инес не сопротивлялась, стараясь делать все как можно лучше, а он обрушил на нее град ударов и непристойных ругательств.
– Мсье, пожалуйста, не надо, – умоляла она, пытаясь увернуться от ударов, – вы делаете мне больно.
– Это мысль, – он смотрел на нее со злобой, – я люблю мучить проституток, особенно французских.
Он намотал на руку длинные светлые волосы Инес.
– Ты кто? – хрипло спросил он, и его узкие темно-карие глаза стали похожи на льдинки.
– Инес Дессо, мсье, – тихо прохныкала она.
– Я спросил, кто ты, – прорычал он, – ты знаешь, кто ты, не так ли, Инес?
– Да, мсье.
– Тогда скажи мне, шлюха. Ну же, говори, какая ты проститутка.
– Я шлюха, – прошептала она сквозь слезы, текущие по ее щекам, – я… я… я… проститутка…
Она ненавидела себя, ненавидела его, но, слава Богу, он хотя бы перестал ее бить.
– Конечно, ты шлюха, Инес. Отвратительная маленькая шлюха, ужасно испорченное создание. А вот как раз то, чего ты заслуживаешь. – Он грубо перевернул ее на живот и вошел в нее сзади, издав стон удовольствия. Он так сильно тянул Инес за волосы, что она боялась, что он сломает ей шею.
– Окажи мне это еще раз, шлюха, – он обхватил ее шею толстыми пальцами и часто задышал, – скажи мне, кто ты.
– Я шлюха, – слабо прошептала она. Ее слезы текли на подушку.
– Еще, – грубо потребовал он, водя по ее спине своим небритым подбородком, – скажи это еще раз, Инес. Скажи, кто ты такая. Мне нравится слышать, как ты это говоришь.
– Шлюха, я шлюха, – плакала она.
– И достаточно глупая, – усмехнулся он. Неожиданно Скрофо остановился, и она рухнула на матрац, рыдая от облегчения. Инес слышала, как он открыл какой-то ящик, и, подняв от подушки голову, увидела, как он достал оттуда ужасный предмет.
– Перевернись, – резко скомандовал он, – ляг на спину и раздвинь ноги.
Испуганно глядя на него, она повиновалась. Инес с ужасом смотрела, как Скрофо привязывает к себе резиновое приспособление, формой напоминающее гигантский пенис.
– Нет, – закричала она, – о нет, нет, пожалуйста, не надо, вы не можете сделать этого!
Она пыталась увернуться, но он схватил ее за волосы и, несмотря на отчаянное сопротивление, начал вводить в нее этот отвратительный предмет. Она закричала, но он закрыл ей рот рукой и прошипел:
– Если ты не заткнешься, я вобью тебе это в глотку и ты станешь просто мертвой шлюхой, впрочем, настолько же мертвой, насколько и глупой.
Горячие волны боли прокатывались по ее телу. Инес закрыла глаза, моля Бога, чтобы он помог ей вытерпеть эти страдания до конца. Она еще никогда не чувствовала себя такой униженной.
Наконец стоны Скрофо стали более частыми, и Инес поняла, что скоро все закончится. Его горячее дыхание обжигало ей плечи, слюна капала на лицо.
– Да, да, ты шлюха! Грязная французская самка. Мерзкая сука – вот кто ты.
Издав крик удовлетворения, генерал сделал последний ужасный толчок, одновременно ударив кулаком по лицу Инес с такой силой, что она потеряла сознание.
Он родился в Калабрии, которая расположена на самом носке итальянского сапога. Его мать была вечно пьяной и неряшливой женщиной, а отец – невежественным и слабым мужчиной. Произошло это за год до начала первой мировой войны. Когда Умберто Скрофо появился на свет, была глухая зимняя ночь. Схватки у его матери длились более сорока восьми часов, а потом она родила ребенка с огромной головой и скрюченным тельцем. Ужасные страдания и большая потеря крови довели ее до полусмерти.
Карлотте едва исполнилось двадцать три года, и она была самой младшей из детей, у которых уже были свои семьи и дети. И без того большая семья быстро разрасталась. В ней было слишком много ртов и слишком маленький доход, чтобы прокормить их. Ничтожный клочок земли, на котором ее отец выращивал овощи, должен был не только кормить семью, но и давать достаточно продуктов для продажи на рынке, чтобы потом покупать самое необходимое.
Карлотта никогда не заботилась о своем единственном ребенке, и, хотя в этом не было вины Скрофо, его рождение так изувечило се, что теперь, занимаясь любовью, она испытывала только боль и неприятные ощущения. Отец любил своего сына, но когда мальчик достаточно подрос, чтобы понять, кем был на ферме его отец, Альберто призвали в итальянскую армию, и семья не видела его три года.
Карлотта называла Умберто «моя маленькая свинюшка», «мой маленький карлик» и постоянно насмехалась над ним. Она так и не простила ему ни той боли, которую он причинил ей при рождении, ни того, что он лишил ее способности наслаждаться любовью. Целыми днями она пила плохое вино и, став агрессивной молодой женщиной, часто затевала ссоры с кем попало.
София, бабушка Умберто, тоже уделяла очень мало времени уродливому мальчику с огромной головой, и, искомо, примеру взрослых последовали двоюродные братьи и сестры. К тому времени как Умберто исполнилось шесть лет, все в семье относились к нему как к изгою, он был излюбленной мишенью для их шуток.
В семь лет, когда на него оставили недавно родившуюся племянницу, он решил поразвлечься. Он стал втыкать в ее маленькую попочку булавки, не так глубоко, чтобы текла кровь, но достаточно сильно, чтобы заставить ребенка долго кричать, что доставляло ему удовлетворение. Это чрезвычайно развлекло Умберто, и он понял, что ему нравится мучить тех, кто меньше и слабее него. Однажды он поймал бездомного кота и положил его в кастрюлю с водой, стоявшую на огне, наблюдая, как тот орал в страшных мучениях, пока не сварился заживо. Его поймали за этим занятием, и Альберто, сняв с него штаны, выпорол его так сильно на виду у всей семьи, что он стал более осторожным. Умберто был так унижен случившимся, что его садистские наклонности затаились на несколько лет.
