Два зайца, три сосны - Вильмонт Екатерина Николаевна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– Эмигрантщина очень дурная среда!
– Владимир Александрович не эмигрант, это раз, и потом Гошке сейчас нужно мужское влияние!
– Не эмигрант, говоришь? А кто же он? Самый жалкий эмигрантишка! И если бы я могла предположить, что он сманит моего внука…Я буду бороться!
– Мама, с кем ты намерена бороться?
– С этим эмигрантишкой!
– И как ты намерена бороться? Напишешь Ангеле Меркель, что профессор Мокшанцев педофил? – уже взбесилась я.
– Оставь эти гнусные инсинуации! А как ты, родная мать, можешь оставить сына на этого… на этого старого развратника? Чему он научит ребенка?
– Да почему же он развратник?
– Ты знаешь, сколько у него было баб?
– Ну и что тут плохого? По крайней мере Гошка станет нормальным мужиком… А Владимир Александрович умнейший, интеллигентнейший человек. Я бы мечтала, чтобы Гошка стал таким, как он. И вообще, мама, успокойся, вопрос решенный.
– А меня не надо было спросить, когда решался этот вопрос?
– Зачем было спрашивать, если я точно знала, что ты скажешь. К тому же Гошка категорически заявил, что хочет остаться с дедом.
– Ну конечно, он еще ребенок, он купился на западную мишуру! А ты и рада от него избавиться, чтобы строгать свои идиотские романы и водить мужиков! А что я останусь одна на старости лет… Вот подожди, ты тоже будешь старой и обязательно одинокой, тебе некому будет подать стакан воды, потому что Гошка бросил тут старую бабку по твоему наущению и тебя тоже бросит.
– Мама, по-моему, я тебя не бросила. Я в Москве и сношу все твои капризы. Достаточно терпеливо, – добавила я, уже теряя терпение.
– Я должна поговорить с Гошей.
– Поговори, кто тебе мешает? Вот тебе мой мобильник, позвони ему и говори, сколько хочешь.
– Зачем мне твой мобильник? Я позвоню ему по городскому телефону…
– Я просто не хочу, чтобы ты потом рассказывала трагическую историю о том, как нынче дороги международные переговоры.
– Ничего, я это осилю! Но говорить в твоем присутствии не желаю! Запиши мне их новый телефон!
– Пожалуйста, вот.
– Да, кстати, я тут слышала, что твой последний «шедевр» рекламируют в метро! По-твоему, это прилично?
– А что ж тут неприличного? Реклама есть реклама.
– Меня просто в жар бросило! И почему ты не взяла псевдоним? Позоришь фамилию!
– Мам, тебе не надоело?
– Мне именно надоело! Я просто уже видеть не могу, что фамилия твоего отца красуется на безобразных глянцевых обложках этой дешевки! Мне стыдно, что моей дочерью торгуют на всех углах.
– Знаешь, нормальная мать, если и не гордилась бы, так по крайней мере радовалась…
– Нормальная мать? Я, значит, ненормальная? Наверное, я же все-таки разбираюсь в литературе, я литературовед…
– Мама, а ты прочитала хоть одну мою книгу?
– Я не могу это читать! Безыдейное, бессмысленное переливание из пустого в порожнее. Ах, он на нее посмотрел, ах, у нее потемнело в глазах, я воспитана на другой литературе.
– Мама, вот тебе деньги и я пошла.
– Привыкла, что тебя хвалят и не хочешь слушать правду!
– Мам, у тебя своя правда, у меня своя. Вот и все. Если что-то нужно, звони!
Я вышла от нее в состоянии близком к помешательству. В каком же кошмаре жил мой сын. И ведь никогда не жаловался, а он давно все понял… Слава Богу, слава Богу, что он теперь будет далеко от нее. Мне было ее даже жалко. Конечно, это уже почти клинический случай. А ведь когда в свое время я вернулась к ней, все эти советские страсти как будто были забыты, слишком трудно было жить, мне казалось, она что-то поняла и пришла в норму, но сейчас, когда у нее нет материальных забот и проблем… Что это? Такая неизбывная обида на новую жизнь? Или же попросту глупость? Я давно поняла, что моя мать не самая умная женщина, но сейчас это переходит все границы.
Я села за руль, меня трясло.
– Олеська, что, Надежда Львовна достала?
– Не то слово! Лер, умоляю, давай больше о ней ни слова! И мне надо выпить!
– Ты же за рулем!
– Я чуть-чуть! Ну, как дела?
– Да у меня-то нормально, а вот ты… Да, пока не забыла! Я тут общалась с Розой…
– И я пока не забыла! Он мне оставил сообщение на автоответчике, просит обязательно ему позвонить. Зачем, не знаешь?
– Догадываюсь, – таинственно улыбнулась Лерка. – Он узнал, что ты выходишь за Миклашевича и чуть не грохнулся в обморок от огорчения.
– Господи, откуда он-то узнал?
– От меня, откуда же… Я нарочно ему сказала.
– Лерка, зачем?
– Я не верю в изменившегося Миклашевича, я слишком хорошо помню все твои страдания…
– И по-твоему Роза может тут что-то поделать?
– Запросто. Он же тебе нравится.
– И что?
– Закрути с ним роман, пока не наделала глупостей.
– А закрутить с ним роман это не глупость? Он же зайчик, ручной зайчик у своей Арины, и боится ее до смерти. Под кровать полез, никогда не забуду его голый зад…
Лерка расхохоталась.
– Что, зад был так прекрасен?
– Самый обычный зад, ничего выдающегося. Кстати, надо бы подарить Арине мысль сделать ему на заду татуировку в виде курочки!
– А там ее пока нет?
– Скоро будет!
– Олеська, ты так это говоришь… Он тебе нравится.
– Плюсквамперфект.
– Это что?
– Давно прошедшее время.
– Врешь! Этот пассаж насчет курочки на заду выдает тебя с головой. Ты его не простила! А это значит, что ты по-прежнему к нему неравнодушна!
– Ерунда, я опять втюрилась в Миклашевича. Ты даже представить себе не можешь, какой он стал. Он согласился на все мои условия…
– Какие?
Я изложила подруге все условия.
– Да? Ну чего не сделаешь, чтобы своего добиться.
– И еще… Я хочу второго ребенка…
У Лерки стали несчастные глаза. Она не могла иметь детей.
– А Миклашевич про твои планы знает?
– Идея принадлежит ему. А когда я задумалась на эту тему…
– Ну, если так… Но все-таки я ему не верю! Ты сразу-то рожать не бросайся.
– Лер, откладывать уже нельзя.
– Ну полгодика-то поживи, присмотрись, что и как… Ты веришь в эту проснувшуюся через столько лет любовь?
– Откуда я знаю!
– Вот и попробуй, пока не съехалась с Миклашевичем, закрутить роман с Розой.
– Опять двадцать пять! Лер, а тебе-то это зачем?
– Куропатку не выношу! Гришка потребовал недавно, чтобы я поехала с ним к Розе. Я сперва не хотела, но он настаивал. Боже, какая она дура! Весь вечер рассказывала про какие-то великосветские похороны и кто во что был там одет! Я чуть не сблеванула.
– А Роза что?
– Так это она мне, а Роза с Гришей играли в бильярд. Олеська, уведи Розу, а?
– С ума сошла? Я сроду никого ни у кого не уводила, я просто этого не умею. Я не хочу, чтобы меня мучила совесть.
– Какая совесть? Если он ее бросит, она его отпустит только голым!
– Но с курочкой на заду. Оно мне надо? Она, небось, образцовая хозяйка, а я – сама знаешь. И если у меня что-то пригорит, то курочка на заду сразу напомнит, как вкусно готовила Ариша…
– Слушай, ты вполне нормально готовишь, не прибедняйся. И к тому же он добрый, и еще он сирота, а у Миклашевича мама.
– Знаешь, по сравнению с моей мамой, Амалия Адамовна сущий ангел! Обожает играть в карты, помешана на своей собачке, немножко взбалмошна, но это все нормально, а моя…
– Олесь, а Юля… Она больше не появлялась?
– Нет, даже ни разу не позвонила. Знаешь, я очень отчетливо, наверное, впервые в жизни поняла, что такое отрезанный ломоть.
– Непонятно только, кто его отрезал, этот ломоть. Надежда Львовна или сама Юля…
– На сей раз все-таки Юля. Мать сделала глубокий надрез, но Юлька…
– Как грустно, Олеська!
– Грустно…
– Но не окончательно, наверное? Вон ведь Миклашевич тоже считался отрезанным ломтем, а видишь как…
– Да, странная штука жизнь… Но все-таки хорошая и за это стоит выпить, как ты считаешь?
– Стоит! Скажи, а Розе звонить не будешь?
