Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги хорошего качества txt) 📗
Пять лет назад Светила, кормилец Радимов, князя Велебрана сам зарубил. Станилу тогда увезли его кмети. Мы думали, не выживет — на щите унесли с раскроенной головой. Я виноват, бейте меня! — Белотур покаянно опустил голову и потрепал пальцами свои спутанные кудри. — Не добил. Секирой по лицу — думал, полчерепа ему снес, он упал, кровь рекой… Решил, пусть подбирают, хоронят, тоже ведь Перунов сын. Веселились, пили с Громшей и Светилой, считали, истребили кривичских князей под корень. А он всплыл на другую зиму опять! Теперь мстит нам всем за отца.
— А мы обязательно должны сейчас в это ввязываться? — спросила Дивляна. — Нам нельзя просто уехать?
— Хотел бы я просто уехать! Повидаемся с Громшей, послушаем, что он скажет. Если будет требовать, чтоб мы помогали воевать, — будем помогать. Иначе здесь, посреди дороги, у нас не друг появится, а враг обиженный. Одна надежда — что Громша сам справится. Мы и так ему уже помогли: без тебя ему бы ни сына, ни дочери вовек не видать. А мне бы невесту к брату доставить. Аскольд — князь, пусть он и решает, воевать ли нам и с кем воевать. Будет Станила одолевать — мы и со Станилой докончание устроим, если не запросит слишком много. У нас еще сестра-девица есть, Ведица. Она, правда, с Мстиславовым младшим сыном уже год как обручена, но Аскольд с ними, деревлянами, родниться не особо жаждет — может, лучше бы нам сюда ее отдать. Добраться бы до дома, а там решим.
— Мы хотим воевать! — заявил Селяня, который вместе с несколькими отроками стоял рядом и прислушивался к разговору.
— Это потому что ты молодой, — вздохнул Белотур. — А я за пятнадцать лет навоевался…
— Не зря Марена здесь по земле ходит! — Дивляна покачала головой. — Не к добру!
— Вот что, други! — Белотур хлопнул себя по бедрам. — Рассиживаться не будем, завтра поутру и отправимся дальше. Если Ольгимонт хочет здесь задержаться — его воля, значит, расстанемся на Вечевом Поле, у Крутовичей проводника наймем. Этим куну покажи — до Киева на четвереньках побегут.
— Ну, что уж их так? — фыркнула Дивляна, которую очень рассмешило это воображаемое зрелище.
— А как? Не нравятся они мне. За куны родовые угорья продали, под постой чужакам отдали. Платите куны — и хоть гадьте на дедовом жальнике. А сами то под одного князя прогибаются, то под другого, имеет их кто хочет…
— А им что делать? Допустить, чтобы тут все пожгли? У нас в Ладоге раз в поколение все подчистую сжигали — тоже хорошее место делили. Мой материнский род, Любошичи, почти под корень сгинул! Наша бабка Радуша, Радогнева, пятилетней девчонкой к руси в полон попала, в десять лет ее выкупили — почти украли, обманом выманили, иначе пропали бы Любошичи и не было бы в Ладоге старшего рода! Да и у вас, я погляжу, дела не лучше. Или твой дед до смерти рад был, что к его дочери Ульв Дир посватался? Зятя получше не нашел, как ни искал!
— Да не было его уже, деда! Ее, Придиславу, мой отец, Гудимер Ратиборович, замуж выдавал. Он один из всей семьи и остался, и то не кровная родня, свояк. Я как раз перед этим родился. Меня отец даже хотел Святославом назвать, по деду, и потом для меня Полянского княжения добиваться. Но Улеб не дал. Сказал, что его сыновья от Придиславы родовые княжеские имена получат. А воевать у нас некому было. Потому Придислава за Диром была, а Святославом ее сына нарекли. Только не особо его люд Полянский признавал. Потому и зовут Аскольдом, а не Святославом. Только из-за деревлян и удержался он.
— Как — из-за деревлян? Кто это? — Дивляна ловила каждое слово. Ведь ей рассказывали нечто новое о том роде, в который ей предстояло войти. Дома, в Ладоге, когда Белотур сватал за брата одну из Домагостевых дочерей, все это выглядело несколько иначе.
— Да с Деревлянью у нас, полян, вражда старая. Деревлянские князья говорят, что от их деревлянского корня Киевские горы заселялись, что они нам — старший род, а мы им — младший. Как князь Улеб наших князей перебил, деревлянские тут как тут: хотели своего посадить. Ну, тогда люд Полянский Диру поклонился: володей нами и обороняй. Так, отец рассказывал, ненавидели деревлян и их князя старого Ростислава Мстиславича, что и русь лучше показалась. А князь Дир — воин удалый, недаром его Зверем прозвали. Как выйдет на поле, как завоет — люди слепнут и глохнут, кони на колени падают. Отбились. И по се поры отбиваемся.
— А ты… жалеешь, что тебе княжеское имя не досталось? — спросила Дивляна, заглядывая ему в глаза.
Носящий родовое имя признается законным наследником имения и прав рода. Если бы отец нарек Белотура в честь деда-князя, то тем самым объявил бы его новым князем полян. Бывает, что имя деда носят два его внука одновременно, и это нередко приводит к распре. И отказ от имени деда означал, что семья старшей княжьей дочери уступила все наследственные права потомкам младшей. Детям пришлого князя северной руси.
Белотур не сразу ответил. При отсутствии наследников-мужчин он, как сын старшей дочери, имел больше прав, тем более что был рожден в лучшем из исконных днепровских родов. Его отец не был находником, не имевшим в полянской земле ни корней, ни родни. Но у вождя руси оказалось больше сил, чтобы сплотить полян и дать отпор их давним врагам.
— Я своего сына Ратибором назвал, — сказал он, наконец, не глядя на собеседников. — Это наше имя, не княжеское. Нам смута ни к чему.
— Видно, доверяет тебе князь, — обронил Велем, обдумывая всю эту повесть. — Вон, за невестой послал.
— Так и я же хочу, чтобы полянскую землю ни Деревлянь, ни Саварянь, ни другой кто обидеть не смел. И теперь-то, когда у нас княгиней сама Денница станет, — Белотур, наконец, улыбнулся Дивляне, почти, как и прежде, непринужденно, — нам и деревлянские князья не страшны.
Дивляна вдруг подумала: а окажись такая, как она, женой не того брата, а другого? Не сочтут ли тогда поляне, что он тоже достоин ими владеть, тем более что сам Белотур — мужчина и воевода, какого лучше и придумать нельзя? Да у него ведь и есть уже жена княжеского рода, из радимичей…
Мысленно взяв себя в руки, Дивляна помотала головой. Это что ж такое? Еще не выйдя замуж, она уже поглядывает в сторону деверя? «Да нет же, я просто так подумала! — горячо оправдывалась она сама перед собой. — Ведь если они родом равны, то у кого жена лучше, тот и князь…»
Об Аскольде она толком ничего не знала. Там, в Ладоге, Белотура расспрашивали, что за человек его брат и хорош ли собой, но он отвечал, будто кощуну пел: про очи соколиные и брови соболиные. Теперь Дивляне очень хотелось знать, похож ли Аскольд на брата, но спросить об этом прямо у самого Белотура или у кого-то из его дружины она не смела. Не смела потому, что любой мало-мальски проницательный человек по этим расспросам поймет, что ей нравится сам Белотур и хочется, чтобы будущий муж оказался на него похож.
«Да неужто он мне нравится?» — почти в изумлении спрашивала себя Дивляна. Давно ли она считала, что вся ее любовь навек принадлежит Вольге и ни на кого другого она по доброй воле до самой смерти не взглянет? Да, это так… почти так. Но ее любовь к Вольге осталась в прошлом, за плотно закрытой дверью несбывшегося, и Дивляна старалась эту дверь не открывать. Она не могла долго пребывать в унынии, ее сердце жаждало любви и надежды на счастье. Общество Белотура доставляло ей все больше радости и понемногу примиряло с судьбой. Дивляна обнаружила, что сейчас уже далеко не так несчастна, как во время отъезда из Ладоги, — и во многом благодаря ему. Каждый раз, увидев воеводу утром, она радовалась ему, и от этого у нее весь день держалось бодрое и веселое настроение. Поначалу она видела в Белотуре надежную опору в роду, будущего мужа, но в последние дни стала замечать, что ей просто нравится смотреть на него: взгляд ее с удовольствием скользил по его широким плечам и сильным рукам, а когда она встречалась с ним взглядом, в его глазах будто вспыхивал свет, а у нее в груди разливалось тепло… Все это означало, что будущий деверь нравится ей как мужчина. Нельзя сказать, чтобы его продолговатое лицо с простыми чертами и тремя косыми шрамами на виске было красиво, но весь его облик излучал силу, здоровье и надежность. Дружелюбный, веселый и умный человек, он к тому же сам был к ней неравнодушен, и мысль об этом была ей приятна все больше и больше. Дивляна напоминала себе, что надо быть с деверем поосторожнее и не давать повода себя заподозрить… в недозволенных стремлениях. А ведь повернись судьба слегка иначе, именно он сейчас был бы князем полян. И, подумав об этом, Дивляна поймала себя на таком жгучем сожалении, что ей стало неловко и тревожно.
