Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Папа не в духе, подумала Пит. А это значит, что ей лучше закрыть рот и быстренько пойти с ним. Она схватила учебники и наклонилась над шлифовальным кругом поцеловать деда в лысеющий лоб.
— Dag, Ора, — сказала она по-голландски. — До встречи дома.
— Dag, schatje, — ответил он с любящей улыбкой.
Пока они ждали лифта, Стефано нахмурился.
— Ты слишком много времени возишься с бриллиантами деда. Тебе надо думать о реальном мире, искать путь в жизни.
Она прижала к груди книжки.
— Почему ты ненавидишь драгоценности, папа? — Вопрос терзал девочку большую часть ее юной жизни. Она так часто слышала, как отец пренебрежительно говорил о том, чем занимается дед, чтобы зарабатывать на жизнь, или старался принизить ее собственное очарование камнями.
— Мечты, застывшие в мертвом камне. Это все, что они из себя представляют, и все, чем навсегда останутся. Нельзя возлагать слишком большие надежды на их ценность. Ужасная ошибка… — Подошел лифт, и он быстро вошел в него, словно стремясь избежать ее вопросов.
В лифте Пит исподтишка следила за отцом, интересуясь, откуда в нем такая горечь. Может быть, из-за мамы? Неужели он считает бриллиант виновником того, что случилось с ней?
Нет, папа не может быть таким наивным. Это должно быть что-то другое. Иногда отец делал неясные намеки на какую-то тайну в своем прошлом, что-то, связанное с мечтой о драгоценностях. Но она никогда не могла добиться от него подробностей. Он отгораживался от ее вопросов, становился сразу таким несчастным, и она понимала, что настаивать нельзя. Он будто падал, пораженный проклятьем, как сказочный персонаж, о котором она читала в детстве. Он словно блуждал в пещере, полной драгоценностей, ревниво охраняемой злыми духами.
Недавно Пит читала одну из дедушкиных книг о бриллиантах — описания некоторых из самых крупных и самых ценных камней в истории. В книге была глава о большом бледно-голубой воды бриллианте «Надежда», который, как считалось, был проклят. Все, кто владел им, или умирали, или их постигало несчастье вскоре после того, как камень попадал им в руки. Пит была сильно взволнована и напугана одновременно. А может, ее отца тоже каким-то образом коснулось проклятье.
Они спустились в вестибюль и вышли на солнечный свет.
— Папа, ты слышал когда-нибудь о бриллианте «Надежда»? — спросила она.
— Нет, — ответил он быстро. — И не хочу.
Стефано молчал, когда они шли в западном направлении по Сорок седьмой улице. У Пит это было любимое время дня. Солнце клонилось в сторону Нью-Джерси, проходя между зданиями и освещая поперечные улицы. Кирпичные дома от его лучей стали розовыми. Шагая рядом с отцом, Пит старалась не обращать внимание на его мрачное настроение и наслаждалась красотой дня.
Но ничто не могло украсить безобразную «Кухню ада». Это был район уродливых зданий и безнадежных судеб, где не хватало денег и красоты, где достоинство стало роскошью, которую не все могут себе позволить.
Переходя Восьмую авеню, Пит бросила взгляд на местных проституток, прогуливающихся в ожидании клиентов, их разрушенные героином лица не мог скрыть даже грим. Крыса прошмыгнула по тротуару и скрылась в щели разрушающейся кирпичной стены. Крик донесся из окна. Эти виды и звуки не годились для четырнадцатилетней девочки, но Пит, как любой другой ребенок «Кухни ада», выросла с этим.
Они повернули на юг, на Сорок пятую улицу. Когда они добрались до своего дома, на крыльце уже не в первый раз валялся пьяница, напившийся до потери сознания. Пит перешагнула через него, а отец пнул ногой, пытаясь разбудить, и закричал на него, чтобы тот подвинулся.
Они были дома.
Позднее, в тот же вечер, Стефано стоял в дверях кухни и наблюдал, как Пит приклеивала на какой-то предмет кусочек кобальтового стекла.
Чем я заслужил, — спрашивал он себя, что делал уже так много раз после рождения дочери, — этого очаровательного ребенка, это существо такой многообещающей красоты, что сердце мое поет от радости, а в глазах появляются немужские слезы? Молча он поблагодарил свою мать, поскольку с первого взгляда было видно, что гены Коломбы преобладали в ее внучке. Единственное, что она унаследовала от матери, это ее фарфоровую розовую кожу и стройную фигуру.
Она должна быть счастлива, подумал он с силой, которая буквально сдавила его плечи. Она будет. Он был уверен, абсолютно убежден, как ни в чем другом, что будущее, связанное с драгоценностями, не поможет достигнуть этой цели. Драгоценности приносят горе, приводят к ненависти и опустошению, надрывают сердце. Он не позволит никому и ничему разбить сердце дочери, как) было разбито его.
— Такая трата времени, — начал он, — это слепое увлечение драгоценностями, когда ты могла бы заняться чем-то важным.
Пит удивленно подняла глаза. Она не слышала, как он вошел, иначе убрала бы предмет, над которым трудилась. Пит прекрасно знала, что думает отец о ее хобби.
— Мне нравится это, папа. Я получаю удовольствие от такой траты времени.
— Куда это тебя приведет? Неужели ты хочешь, как твой дед, корпеть дни напролет над безжизненными камнями с молотком и резцом? Или, может быть, тебе нравится карьера продавщицы за ювелирным прилавком?
— Почему бы и нет? — Ювелирные прилавки были любимым местом времяпрепровождения Пьетры с восьми лет. А в девять самым большим удовольствием было, когда дед брал ее с собой на выставку великого Джина Шлумбергера в Вайлденстайн Гэллери. Она так же уверенно ходила по торговым залам Тиффани, Картье и Гарри Уинстон, как дома по своей кухне.
После школы, прежде чем пойти в мастерскую деда, она всегда прогуливалась по Пятой авеню, чтобы полюбоваться сверкающими витринами, полными драгоценностей. Она часами могла стоять перед лотком с брошками, изучая изгиб эмалевого крыла бабочки, оттенки опала в платине, яркость звезды в звездном сапфире.
— Потому что ты способна на большее, вот почему, — ответил Стефано. — Потому что ты живешь в стране, где у тебя есть шанс получить хорошее образование, если ты просто ухватишься за него!
Потому что я не хочу, чтобы драгоценности испортили тебе жизнь, как мне, мог добавить он, но сдержался.
Пит уже было собралась убрать предмет, когда отец сказал:
— Не беспокойся. Я сейчас ухожу.
Несколько раз в неделю он по вечерам ездил на Малберри-стрит, сердце маленькой Италии в Нью-Йорке, где мог посидеть за стаканчиком вина со своими вырванными, как и он, из родной почвы соотечественниками, и делать вид, что он по-прежнему все тот же миланский юноша-идеалист или партизанский герой в Апеннинах.
Как только он ушел, Пит возобновила прерванное занятие. Когда она закончила, было уже одиннадцать и у нее болела шея. Она не осознавала, как долго сидела, согнувшись над столом, пока не взглянула на красные пластиковые часы над плитой. Целых три часа.
Работая над предметом, она могла выкинуть все остальное из головы. Она не слышала повышенных голосов отца и деда, спорящих о деньгах, о ее матери или вообще ни о чем конкретном, их единственный выход эмоций по поводу несбывшихся надежд. Она не задумывалась над тем, как сильно ей не хватает матери. Она забывала об уродстве улиц за окном, с разбросанной кругом бумагой, о насилии, которое поджидало за каждым углом, и о насмешках окрестных детей.
Когда она работала, оставалось только равновесие цветов, то, как одна поверхность поглощает или отражает свет в отличие от другой, симметрия рисунка. Было только сильное желание создать нечто красивое и долговечное.
Она посмотрела на результат своей работы: простая целлулоидная гребенка, щетка из свиной щетины и детское зеркальце, сделанное из блестящей стали, вставленное в розовый пластик, — но они были превращены в подарок ко дню рождения ее красивой матери.
Месяцами она собирала изящную, тонкую, как шелк, фольгу от жевательной резинки «Джуси Фрут», выпрашивала обертки у одноклассников и даже тратила драгоценные десятицентовики, покупая сладкую дрянь, которую сама никогда не жевала. Тщательно и осторожно она отдирала фольгу от бумажной подложки и разглаживала ее. Она использовала ее вместо серебряного листа, который не могла себе позволить, наклеивая ее на гребенку, щетку и зеркало, расправляя каждый пузырек, пока принадлежности не стали полностью посеребренными.
