Наследство рода Болейн - Грегори Филиппа (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
— Слишком по-французски.
Это сразу же заставляет меня замолчать. Она права. Английская королева не смеет выглядеть слишком по-французски. Все французское — синоним нескромности и безнравственности. Моя кузина, королева Анна Болейн, истинная француженка по духу, воспитывалась во Франции, привезла оттуда моду на французские чепцы и сняла свой чепец, только положив голову на плаху. Королева Джейн, само воплощение скромности, носила только английские чепцы — жуткие, очень похожие на немецкие, только чуть-чуть полегче и не такие квадратные. Большинство дам надевают их и сейчас. Только не я! Я следую французской моде и сдвигаю чепец как можно дальше на затылок. Мне это идет, да и королеве тоже.
— Вы надевали такой на турнир, никто же не умер, — настаиваю я. — Вы королева, можете делать все, что вашей душе угодно.
— Наверно. Королю нравится?
Да, этот чепец ему определенно понравился, но только потому, что он был на мне. Я бы ему понравилась даже в шутовском колпаке, даже если бы принялась, словно шут, танцевать, тряся свинячим пузырем с колокольчиками.
— По-моему, нравится, — беспечно отвечаю я.
— Ему нравилась королева Джейн?
— Да, очень нравилась. А ведь она носила ужасные чепцы. Не лучше ваших.
— Он приходил к ней в спальню?
О боже, откуда мне знать, куда он приходил? Сюда бы леди Рочфорд!
— Я не знаю, меня тогда не было при дворе. Я была еще маленькой, жила с бабушкой. Спросите кого-нибудь постарше. Спросите леди Рочфорд.
— Он целует меня на ночь, — вдруг говорит королева.
— Как это мило, — лепечу я в ответ.
— И утром.
— О!
— Это все.
Озираюсь вокруг. Комната пуста. Обычно здесь полно фрейлин. Куда все подевались? Шляются где-то, ленивые девчонки. Я и сама не лучше, но сейчас мне действительно нужна помощь. Что делать с этой совершенно излишней откровенностью? А вокруг никого.
— О! — Ну что тут скажешь?
— Только это — поцелуй на ночь, поцелуй утром.
Киваю. Где эти лентяйки?
— И все, — повторяет королева, словно я совсем дура, не могу понять, какую убийственную тайну она мне доверила.
Снова киваю. Боже, пусть хоть кто-нибудь придет. Кто угодно. Я даже Анне Бассет буду рада.
— Больше у него не получается, — режет она напрямик.
На ее щеках выступает румянец. Господи, она краснеет от смущения. Как же мне ее жалко, я даже забываю, в какое неловкое положение попала сама. Ей так же неудобно рассказывать, как мне слушать. Ей, наверно, даже хуже, раз она вообще решилась заговорить — муж ее не хочет, она не знает, что делать. Такая застенчивая, такая скромница! Бог знает, как ей помочь. Я, во всяком случае, понятия не имею.
Щеки красные, в глазах стоят слезы. Бедняжка! Да, не повезло — муж старик, да еще и немощный. Отвратительно! Слава богу, я сама выбираю возлюбленных. Фрэнсис молод, кожа у него гладкая, как у младенца, а уж пылок — всю ночь глаз не сомкнешь. Но ей-то приходится иметь дело со стариком, надо найти способ ему помочь.
— А вы его целуете?
— Нет.
— О…
Я провожу рукой по воздуху, слегка сжимая кулак на уровне бедра. Она отлично понимает, что я имею в виду.
— Нет! — возмущенно протестует королева. — Боже избави, нет!
— Так попробуйте, — говорю я напрямик. — Не гасите свечу, пусть он вас видит. Встаньте с постели и раздевайтесь.
Пытаюсь жестами показать, как спустить сорочку с плеч, как обнажить грудь. Отворачиваюсь, улыбаюсь через плечо, выгибаюсь, продолжая улыбаться. Перед этим ни один мужчина не устоит.
— Прекрати, так нехорошо.
— Очень даже хорошо. Надо сделать дело. Надо ребенка.
Она поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, словно зверек, попавший в капкан, и жалобно повторяет:
— Надо ребенка.
Жестами показываю — надо сбросить рубашку. Поглаживаю грудь, рука спускается ниже, на моем лице гримаса наслаждения.
— Вот так. Попробуйте. Пусть он видит.
— Не могу, — говорит она серьезно и очень печально. — Екатерина, я не могу делать такое.
— Почему? Если это поможет? Надо же помочь королю.
— Слишком по-французски, — вздыхает королева. — Слишком по-французски.
АННА
Хэмптон-Корт, март 1540 года
Двор переезжает из Уайтхолла в другую королевскую резиденцию, Хэмптон-Корт. Мне никто ничего не объяснил, но я надеюсь увидеть просто большой деревенский дом, где мы заживем попроще. Уайтхолл в Лондоне — это целый город в городе. Так легко заблудиться! Если меня не сопровождает кто-нибудь из придворных дам, я тут же теряюсь, порой по два раза на дню. Постоянный шум, люди снуют туда-сюда, торгуются, ссорятся, музыканты репетируют, торговцы выкрикивают цену товаров, разносчики продают что-то служанкам. Словом, деревня, полная людей, которым нечего делать, только болтать, распускать слухи и ввязываться в неприятности.
Роскошные гобелены, ковры, музыкальные инструменты, драгоценности, тарелки, стаканы и кровати — все запаковано и отправлено на повозках. В день нашего отъезда весь город приходит в движение. Лошади оседланы, соколы размещены по особым тележкам, каждый на отдельном шесте, защищенном щитом из ивовых прутьев, птицы вертят туда и сюда головками в колпачках. Перья на колпачках качаются, словно на рыцарских шлемах. Смотрю на них и думаю — я так же слепа и беспомощна.
И я родилась, чтобы быть свободной, а здесь мы пленники желаний короля, покорно ждем приказаний.
Егеря привели собак, псы носятся по внутреннему двору, кувыркаются, возбужденно лают. Знатные семейства тоже собрались, приказали слугам приготовить их собственных коней, повозки для поклажи, и вот, рано утром, мы выступаем, словно небольшая армия, через Уайтхоллские ворота, а затем — вдоль реки в Хэмптон-Корт.
Слава богу, хоть сегодня король в хорошем настроении. Он решил ехать рядом со мной и придворными дамами, хочет рассказать о местах, которые мы будем проезжать. Я больше не путешествую в паланкине, как в первые дни, теперь я могу скакать верхом. У меня новое платье для верховой езды с длинной юбкой, заложенной с боков складками, — так удобнее сидеть в седле. Я отнюдь не ловкая наездница, ведь меня никогда толком не учили. Брат разрешал нам с Амелией кататься только на самых толстых, смирных лошадках из его маленькой конюшни, а король был тате добр, что подарил мне собственную лошадь — прелестную кобылку с ровной поступью. Я тронула ее пяткой, и она поскакала галопом, я от страха вцепилась в поводья, и она любезно перешла на шаг. Я сразу полюбила ее — за послушание, за то, как она помогает скрывать страх перед этим не знающим страха двором.
Да, при дворе любят верховую езду и охоту. Я бы совсем пропала без малютки Екатерины Говард — она ездит верхом не многим лучше меня и составила мне компанию. Король медленно едет между нами и учит обеих, как натягивать поводья, как прямо держаться в седле, хвалит за успехи и за храбрость.
Он был так добр, так мил, и я перестала бояться, что он сочтет меня трусихой, поскакала уверенней, начала смотреть по сторонам и даже получать удовольствие от поездки.
Мы выезжаем из города по узкой извилистой улице — можно ехать только по двое. Горожане высовываются из выступающих вперед, нависающих над улицей окон, мальчишки с воплями бегут следом. Когда дорога становится шире, мы занимаем обе стороны, а рыночные торговцы посреди улицы, сдернув шапки, выкрикивают приветствия. Везде кипит жизнь — какофония звуков, крики разносчиков, оглушительный грохот карет по булыжной мостовой. У города свой собственный, довольно мерзкий запах: из узких проулков несет навозом — скотины тут немало, из мясных лавок — требухой, а еще пахнет рыбой, дубленой кожей, и ко всему примешивается постоянный запах дыма. Здесь и там среди бедных домишек встречаются большие постройки. За высокими оградами видны лишь верхушки деревьев. Лондонская знать возводит прекрасные дома бок о бок с лачугами и сдает места у входа торговцам вразнос. Я совершенно сбита с толку, в ушах шумит, даже голова закружилась. Наконец мы с грохотом выезжаем из городских ворот.
