Чертово колесо - Гиголашвили Михаил (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Мадам-джан! Для тебе, клянусь печень, все сделаю! — ответил Хечо, вынул из газеты деньги и ушел, важно бросив: — Час! Ждите!
А бабушка, не снимая перчаток, со скрытым омерзением взяла газету, направилась в угол и бросила ее в урну. Тут мужик с лишаями начал громко икать от сухой пищи. Чернявые типы зашумели громче. Один дал девке оплеуху, та взвизгнула. И Кока решил увести близкую к обмороку бабушку во дворик. Дверь им открыл привратник Шакро, который, казалось, за рубль мог отворить все двери на свете. Он по инерции протянул заскорузлую клешню, но Кока холодно напомнил ему, что уже дадено, и тот виновато смигнул:
— Извини, забыл! Работа собачья.
Пока они сидели на скамейке, бабушка неторопливо рассказывала Коке поучительные истории из семейных хроник: как ее отцу без наркоза резали руку и счищали гной с кости, а он и не пикнул, как прабабушка во время пожара спасла не только детей, но и пса-любимца, как один дед дерзко разговаривал со Сталиным, а другой сконструировал первую в Грузии электростанцию. Рассказы явно имели своей целью коррекцию Кокиной морали. Но Кока все эти истории знал наизусть и сейчас с беспокойством думал лишь о том, не запустит ли Хечо свою наглую лапу в бабушкин пакет, посчитав, что старуха не заметит кощунства.
Ровно через час довольный Хечо присел на скамейку. Отрыгивая тархуном и стряхивая с куртки хлебно-сырные крошки, он достал из-за пояса пакет и протянул его бабушке:
— Вот, самая большой, мадам-джан, клянусь почка!
Бабушка, зорко оглядевшись, проворно спрятала пакет в сумочку.
— Очень вам обязана, — сказала она. — Была весьма рада знакомству!
Хечо только умильно покачал головой:
— Для тебя всегда самая большой пакету будет, клянусь рукам-ногам! Кури, мадам-джан, на здоровье! Э, сразу видно — уважаемый женчин!
В такси на просьбу показать пакет бабушка ответила сухим отказом, дала только попробовать на ощупь. Пакет был что надо — плотный и увесистый, как вчера.
— Ну, едем теперь к калеке! — сказала она, переводя дыхание. Теперь ей уже, наверно, чудились «Палата № 6» или Андрей Болконский в госпитале.
В подвале у Титала царил обычный бардак. Сестры и братья составляли живую композицию из грязи, плача и возни. В центре подвала варился в котле на керосинке вечный хаши. Вой, пар и вонь пронизывали все кругом. За рваной загородкой в голос стонала умирающая тетя Асмат. У нее в ногах сидел малолетний плоскоголовый дебил Зеро и усердно вылизывал длинным, как у собаки, языком собственную ступню.
Пока бабушка на ступеньках подвала церемонно знакомилась с притихшими курчавыми братьями и сестрами, Кока поспешил вперед, сорвал наушники с небритого Титала, лежавшего под серым от грязи одеялом на матрасе без простыни, нажал стоп-клавишу старой «Кометы» и быстро прошептал:
— Сейчас тебя навестит моя бабушка. Ты тяжело болен.
У тебя боли.
Тот ничего не понял:
— Твоя бабушка? Меня? Болен?
— Тише, она идет, — прошипел Кока, пододвинул бабушке обгоревший табурет, а сам сел у изголовья, чтобы все как следует видеть, слышать и перехватить пакет.
Бабушка с опаской села у постели:
— Как ваше здоровье?.. Мне внук сказал, что вы испытываете сильные боли…
Ничего не понимающий Титал согласился:
— Очень болит.
— Что говорят врачи?.. Надежда умирает последней. Надо только собраться с мужеством и не унывать… К сожалению, боль и страдания сопутствуют человеку всю его жизнь. Надо уметь их не замечать.
— Меня проведать пришли, тише! — прикрикнул вконец обалдевший Титал на детвору, а Кока шепнул бабушке:
— Быстрее! Не видишь — парню плохо! Какие тут душеспасительные беседы? Ему спать пора!
— Не подгоняй меня, — твердо ответила бабушка (сейчас ей, видно, мерещился Ливингстон среди туарегов Занзибара). — Если человек болен, то только он сам может помочь себе. Сила воли, помноженная на настойчивость, все побеждает. Надо бороться со своим недугом, надо хотеть выздороветь. Вы молоды, у вас жизнь впереди, не следует предаваться унынию. Человек способен на многое, надо только собрать волю в кулак…
Титал лежал с открытым ртом. Братья-сестры замерли. Вынесли Зеро, чтобы и он мог послушать странную гостью. Примолкла даже умирающая тетя Асмат. Поговорив еще немного в этом духе, вспомнив безногого летчика, слепого писателя и даже какого-то безрукого художника, бабушка достала из сумочки пакет и украдкой сунула его под серую подушку:
— Надеюсь, это облегчит ваши страдания.
Титал, дико косясь на подушку, начал рассказывать, что нога очень болит, но тут Зеро рухнул со стола и с треском ушибся плоской головой о пол. Поднялся визг и плач. Бабушка стала беспомощно оглядываться. А Кока, недолго думая, бесшумно выхватил пакет из-под подушки и сунул его себе за пазуху. Бабушка ничего не заметила.
Под удивленными взглядами они покинули комнату. Кока поддерживал ослабевшую бабушку под локоть, а на злобное ворчание Титала:
— Эй, братан, куда деньги берешь? Мне их бабушка дала! — многозначительно сказал:
— Вечером зайду, проведаю!
Домой они шли не спеша. Бабушка была задумчива и теребила перчатки. Наконец она произнесла:
— Дай мне слово, что все это — не спектакль, что этот молодой человек болен, а ты не куришь!
Что было делать?.. Кока дал слово, правда, скрестив в кармане два пальца. Когда они подошли к дому, бабушка осторожно поинтересовалась:
— Разве это вещество продается только в вендиспансерах?
— Нет, просто совпадение, — ответил Кока, чувствуя что-то вроде угрызений совести, которые исчезли, когда он, запершись в туалете, увидел в пакете вместо ожидаемой небесно-зеленой анаши какую-то коричневую трухлятину, разившую гнильцой…
Забив дрожащими руками мастырку, он выкурил ее в три присеста тут же, в туалете, не обращая внимания на стуки бабушки. А потом долго сидел на унитазе, с тоской ожидая, когда появится кайф, который запаздывал. Наконец, он убедился, что вместо азиатской дури ему подсунули труху.
«Сваливать отсюда к чертовой матери! — с отвращением и неподдельной злостью ударил Кока кулаком по бачку и принялся думать о том, что завтра надо будет ехать в вендиспансер, искать Хечо, лаяться с ним… А все потому, что он сразу не посмотрел, что в пакете. Как с анзоровскими пустышками… Он представлял, как Хечо будет отнекиваться и божиться, что кайф был хороший. — Иди и доказывай, что ты не верблюд! А может, Титал заменил? Нет, бред. Я бы заметил… Бежать отсюда! Аферисты, кидалы и вруны!»
14
B самолете Пилия оказался зажатым с двух сторон — справа потел плотный узбек с наливным затылком, слева квохтала толстая беззубая ведьма в цветастых юбках, которая никому не давала покоя еще в аэропорту. Пока ждали посадку, она поминутно вскакивала и в ужасе устремлялась к выходу, громко вопя: «Пасатка!.. Киде пасатка Ташькент? Пасатка!» Ее успокаивали, говорили, что рано, но она, недоверчиво вращая глазами, на какое-то время затихала, чтобы вскоре опять рвануться к дверям, расталкивая людей и разевая в панике беззубый рот.
«Ехать в Азию в такую жару — небольшое удовольствие! — кисло думал Пилия, с отвращением наблюдая за узбеками. — Вот вонючий народ!»
В самолете узбеки сразу сняли сапоги и туфли, вытащили кульки с припасами и принялись за еду, несмотря на то, что был уже второй час ночи, а стюардесса по микрофону объявила, что скоро будет подан ужин. Поев, узбеки надвинули на глаза тюбетейки и косынки, запахнули халаты и вырубились. От запаха еды, пота и ног Пилию чуть не стошнило. Старуха вздремывала, приваливаясь грязными волосами к его плечу, а он, украдкой зло отпихивая ее, думал о предстоящем задании.
Что сказал бы майор, знай он о существовании чемодана?.. «Целый чемодан опиума! Вот это удача! Раздадим его барыгам, пусть торгуют. Морфинисты полезут к барыгам, а мы будем брать морфинистов живьем, отнимать деньги, конфисковывать опиум, который можно будет опять сдавать другим барыгам!.. Лопнет в Тбилиси — перенесем в Кутаиси, в Зугдиди, Боржоми, Хашури… Городов много, всюду кайфуют, а что еще народу делать? Соберем по пape-другой лимончиков — и все, в отставку. Огороды сажать, поросят растить и деревенских девок жарить».
