Хроника одного задания - Гончар Анатолий Михайлович (читать книги без TXT) 📗
— Прикрой! — крикнул он. Не дожидаясь ответа, вскочил на ноги и, пригнувшись, запетлял между деревьев.
— Отход! — в свою очередь крикнул Довыденко, падая и тут же нажимая спусковой крючок пулемёта. Грохот выстрелов, и вот уже прикрываемый им Юдин умчался далеко за спину…
Короткая заминка, смена магазина с кончающимися патронами и очередной крик:
— Отход!!!
Пулемёт Тушина на несколько мгновений смолк, чтобы разразиться выстрелами чуть дальше по склону. Отход продолжался. Вот напротив меня мелькнула высокая фигура снайпера Кудинова, а следом среди стволов деревьев показался маскхалат Тарасова. Пронёсся как метеор Чаврин, а Довыденко и его бойцов всё не было. Я уже готовился рвануть вперёд — к ним на помощь, когда мимо меня просочился прижимающий к груди руку Батура, почти тотчас мелькнул раскрасневшийся Юдин, а следом за ним, время от времени разворачиваясь и стреляя, показался старший тыловой тройки.
— Эдик, живее, живее, в лоб твою медь, живее! — ругался я, но нет, не в микрофон, а так, для души. Нажать тангенту я не мог, обе руки были заняты автоматом. Довыденко пробежал мимо, последовав за остальными, но я уже понял: просто так оторваться не получилось, противник сел нам на хвост и, разозленный собственными потерями, отпускать нас не собирался. Меня и ближайшего чеха разделяли метров сто. Но в трескотне и суете первой минуты стычки они упустили моё существование из вида. Так что первого рванувшегося вслед за моими бойцами ваххабита я срезал без особого усилия. Рванувшийся к нему второй бедолага тоже покатился по траве, зажимая оставленную пулей рану. Я уже готовился завалить следующего, но тут на меня обрушился такой огненный вал, что мне стало не до стрельбы. Уткнувшись в землю, я даже не пытался податься назад, я лежал и лишь слушал, как вокруг шуршит свинцовый град, падают срубленные ветви, чмокают разбиваемые всё тем же свинцом стволы деревьев.
— Отходи, прикрою! — голос Тарасова вывел меня из состояния тупого ступора. Его автомат перекрыл звук шлепающих вокруг пуль, а поддержавший отступление пулемёт Тушина не оставил мне времени на раздумья. Как в том кино, «сейчас или никогда». Резкий толчок от земли и, не разгибаясь, бросок в сторону. Что-то ободрало мне щёку, то ли заслонившая путь ветка, то ли нагнавшая меня пуля. Три шага вперёд и прыжок за тёмный ствол дерева.
— Отходи! — они продолжали меня прикрывать, я поднялся и, стараясь всё время держаться за деревом, побежал дальше.
— Виктор, отход! — И уже в микрофон: — Всем отход! — я тяжело дышал, хотя пробежал всего ничего — метров тридцать, а то и меньше. Постоять, отдышаться бы, но необходимо было двигаться дальше и как можно шустрее.
То, что обойти русских не удастся, Лечо понял почти сразу, как только он со своим отрядом в количестве двадцати человек спустился к подножию хребта. Мало того, что местность оказалась до безобразия пересечённой — небольшие бугорки чередовались с такими же неглубокими ямами (будто неведомые века назад здесь хорошенько потопталась огромная доисторическая свинья, оставив после себя вмятины от копыт и нарытые пятачком бугры), так всё это помимо прочего ещё и поросло мелкими деревцами, по которым стелились буйно разросшиеся на питательной почве стебли синеющей ягодами ежевики. Переплетаясь между собой, они образовывали крепкую, с трудом преодолимую сетку-стену. Приходилось буквально наваливаться на неё всем телом, подминать под себя и только тогда продираться вперёд. Возможно, здесь бы пригодился мачете. Подумав о нём, Лечо невольно помянул шайтана, и чувствуя, как и без того мокрая спина стала буквально сочиться потом, повёл группу дальше, удаляясь от хребта всё правее и правее. Он делал это в надежде найти кабанью тропку или хотя бы чуть более проходимый участок. Но надежды его оказались тщетны. От поминания шайтана перейдя на более привычный русский мат, «правоверный» моджахед упрямо вёл своих людей вдоль хребта, уже не рассчитывая опередить, а лишь надеясь подойти к его подножию и обойти спецов хотя бы после того, как их свяжут боем моджахеды, преследующие русских по самому хребту. Задача, поставленная Хаваджи Мирзоевым, оказалась невыполнимой.
Как я и ожидал, отрыва практически не получилось.
Мы быстро нагнали продолжавшего движение вперёд Прищепу и идущую с ним тройку Калинина. К подвернувшему ногу Гаврилюку прибавился получивший касательное ранение в бок и теперь ковылявший из последних сил Батура. Пока он крепился и шёл сам, но его маскхалат постепенно напитывался кровью. Сделанная наспех перевязка не смогла остановить кровотечения. Противник же двигался по пятам, ни в какую не желая прекращать преследование. И то, что нам вскоре вновь придётся вступить в схватку, сомнений не вызывало. Вопрос только когда именно. Так что ровная, поросшая толстыми деревьями и ограждённая по краю густыми кустами орешника площадка пришлась нам как раз кстати. Она показалась мне вполне подходящей для того, чтобы принять бой. Это место было удобным ещё и потому, что в сторону противника вела почти лысая, с редкими, мелкими кустиками проплешина хребтины, и лишь по её краям на склонах хребта разрастались ореховые заросли, ещё ниже плавно уступавшие место тёмным стволам буков.
— Юра! — остановившись, я протянул руку и придержал уже было начавшего обходить меня Калинина. — Остаёмся.
Сержант посмотрел мне в глаза и безропотно кивнул. Похоже, он решил, что я оставляю его для прикрытия всей группы. Но я пропустил тащивших Гаврилюка Ляпина и Баранова, пнул вперёд ни в какую не желавшего уходить Батуру, заставил следовать с уходящими своего старшего радиста рядового Каретникова и стопорнул всех остальных.
Сказанная шёпотом команда «К бою» заставила моих разведчиков рассыпаться в разные стороны и занять соответствующие тройкам позиции. Я оказался в центре в пяти шагах от залегшего справа за деревом Довыденко и почти бок о бок с угнездившимся в небольшой ямке фешником. Калинина я отправил на правый фланг, отрядив ему в напарники Тушина. Два пулемёта на одном фланге — мне показалось, что это вполне прилично, даже несмотря на численное превосходство противника. Радист Гришин, следуя моему указанию, оттянулся назад и занял позицию неподалеку от уже слившегося с местностью снайпера Кудинова. На левом фланге расположились Чаврин и Вячин. Мы, как могли, замаскировались и принялись ждать.
В душе Сашка негодовал. Как так: командир и кое-кто из ребят остались прикрывать группу… А он будет продолжать драпать? Они сейчас влезут в бой, а он, знай себе, будет уходить от них всё дальше и дальше? Уходить от них всё дальше и дальше… Он будет уходить, уводя пацанов, тащивших на себе так некстати подвернувшего ногу Алексея. Если бы не его нога, они бы уже давно ушли в отрыв, и никакие преследователи им были бы не страшны. А так… Командир остался, Калинин остался, а он… — продолжая идти вперёд, Прищепа казнил сам себя. Душой он рвался назад, к остающимся, но разумом понимал, что он нужнее здесь, в авангарде группы. — Да, он будет уходить, но кто лучше его выдержит направление? Кто лучше него проведёт группу по хребту и не натащит её на спрятанную под землёй мину? Кто сумеет заранее заметить опасность и предупредить остальных? Кто, в конце концов, будет командовать, если вдруг им встретится противник? Нет, пацаны, конечно, тоже не лыком шиты, но…
…Раздавшиеся за спиной выстрелы заставили вздрогнуть и прибавить шаг.
— Шибче парни, шибче! — бросил Александр через плечо, и все его мысли завертелись вокруг одного — постараться уйти как можно дальше, чтобы у группы появилась возможность окончательного отрыва от противника. Рассуждая подобным образом, Прищепа снова оглянулся: пара с носилками безнадёжно отставала.
— Гриша! — окликнув Ляпина, Сашка остановился, поджидая остальных. — К хренам носилки! Ствол Артёму. Хватай Алёшку на плечо — и в темпе.