Насколько мы близки - Келли Сьюзен С. (электронная книга txt) 📗
Ах, Рут! Представляла ли ты себе хоть на миг всю сложность моего выбора? Вынужденная свидетельствовать на стороне Рида, я тем самым была вынуждена выбирать между уважением и любовью, между долгом и преданностью, между истиной и видимостью. Мое сердце навсегда с тобой, но как быть с долгом?
Тема моего скорого участия в суде витала в воздухе, как аромат готовящегося блюда – томясь на малом огне, оно все же в любой момент готово выплеснуться через край кастрюли. Что я скажу, как я скажу… Туманные вопросы, невразумительные реплики, даже газетная статья с пошлыми разглагольствованиями какой-то знаменитости о судебной тяжбе с женой – все вызывало тревожные переглядывания Бет и Джея. Детей не обманывали ни напускная будничность жизни, ни лицемерная веселость родителей. Я спросила детей напрямик: неужели враждебность между мной и отцом и гнет моей борьбы настолько очевидны? Увы, более чем. До того очевидны, что затмили мелкие семейные неурядицы и обострили душевную травму Джея от самоубийства Рослин. Уверена, что пресловутый трудный возраст не был единственной причиной его вспышек агрессии. И приступов молчания. За те осенние месяцы воинственность Джея угрожающе воспалилась, как вновь открывшаяся рана.
– Только не ссорьтесь! – умоляли дети, улавливая настроение родителей по каменным лицам и рубленым фразам. – Не надо! Пожалуйста.
– Мы не ссоримся, – звучало в ответ рассеянно и не более искренно, чем их собственный скулеж на родительские замечания прекратить драчку на заднем сиденье машины.
Меня как ножом по сердцу полоснул однажды вопрос дочери. Скрестив на груди руки, Бет заявила:
– Опять будете цапаться весь день?
Она добилась перемирия. Временного.
– Прил, ты и двух слов об этом не сказала, – отметил Скотти, пока мы сгребали сухие листья с лужайки.
– А что я, по-твоему, должна говорить?
– Хоть что-нибудь. Прекрати увиливать от разговора.
– Я не вызывалась на эту роль, Скотти. Я этого не хотела, сам знаешь.
– Рид тоже.
– Прекрати увиливать от темы.
– Значит, решила быть враждебным свидетелем? Я правильно понял?
– Враждебным свидетелем? Меньше телевизор надо смотреть. – Я потащила мешок с листьями к обочине, как можно дальше от мужа.
Таков факт. Мужчины в большинстве своем не способны уяснить, что, когда требуется принять решение, женщинам нужен не конкретный совет, а слушатель. Оказываясь перед проблемой, женщина обращается к женщине, потому что та слушает, соглашается или не соглашается, но, как правило, не пытается судить или навязывать собственное мнение. Наш мир не равноценен. Мужчины выдают готовые ответы и варианты, в то время как женщинам нужно всего лишь облегчить душу, не более того. Они ищут только сочувствия. Вот почему обсуждения выливаются в споры, беседы – в серьезные конфликты.
Я как-то попробовала растолковать Скотти эту теорию – после того, как нажаловалась на нескладный, сплошь из мелких неудач, день и выслушала его хладнокровные, по пунктам, рекомендации, как мне стоило – следовало! – поступить.
– Вон он я, рядом, в деталях объясняю, как и что нужно делать, – сказал он. – А ты меня не слушаешь!
Я замотала головой:
– Видишь ли, в сущности, мне все равно, как и что делать.
– А на фига тогда все это мне выкладываешь? – взвился он.
– Хотела услышать твое сочувствие.
– Сочувствие?
– Ну да. Чтобы ты сказал: «Бог мой, ну и денек тебе выпал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте».
Если бы в те тяжкие месяцы Скотти хоть разок произнес: «Бог мой, ну и бремя на тебя свалилось. Какой кошмар. И как ты только выносишь? Ну что ты будешь делать, дорогая моя?»
Недели две спустя Скотти предпринял еще одну попытку, красноречиво нависнув у меня за спиной, пока я убирала со стола. За ужином Бет вздумалось вернуться в детство и возродить мрачноватую игру в страшилки, нашептываемые в темноте ночи зловещим голосом.
– С кем бы ты остался, если бы заставили выбирать? – спросила она Джея.
Я потянулась за солонкой, старательно гоня прочь образ того, что сейчас происходит в мозгу Джея: цифирки мелькают, калькулятор подсчитывает обиды, нанесенные родителями; чей список окажется длиннее? Пока сын прикидывал, я предупредила:
– Ни одному из вас выбирать не придется. На это есть судья.
– А если! Все-таки? – настаивала Бет.
Скотти вмешался, жестко и не допуская возражений:
– К счастью, на эту тему вам в жизни волноваться не придется.
Дети обменялись взглядами, в которых откровенно сквозило сомнение. Бет и Джей знали о ссорах не понаслышке. Ссоры – это каменные лица и глухие голоса за дверью родительской спальни. Ссоры – это разводы. Даже смерть.
– Ты отдаешь себе отчет, что происходит? – наконец решился Скотти, когда я протирала стол.
– А что происходит?
– Да ладно тебе, Прил. Я о разговоре за ужином, если только это можно назвать разговором. Дети страдают, разве не ясно?
Я повернулась к нему:
– Считаешь, мне следует что-то предпринять?
– Я считаю, им очень не помешало бы знать, о чем думает их мать.
– А о чем я думаю? – тупо переспросила я и уставилась себе под ноги, разыгрывая дурочку.
Я ждала первого наскока Скотти, чтобы получить моральное право на ответный удар. Скотти молчал, с легкостью раскусив мой план.
– Как это достойно со стороны Рут – не требовать материальной поддержки от Рида, верно? – сказала я. – Ей от него ничего не нужно, кроме свободы.
– И детей, – сухо уточнил Скотти.
Я знала, чего он от меня ждет: заверений, что я поступлю как положено, что годы теснейшей дружбы с Рут не повлияют на мои показания в суде. Но он ни за что не потребовал бы этого напрямик. Открыто признать мою лояльность к Рут значило бы признать и саму возможность моего уклонения от курса Как Положено, а в идеально честном, морально справедливом мире Скотти такой возможности не существовало. В его мире я была выше этого.
Какая-то моя капризная частичка сочувствовала нелегкому положению Скотти, но я не могла открыть ему своего душевного смятения, раздора с собственной совестью. Тем самым я дала бы ему преимущество, за которое он с радостью ухватился бы. Да, я воевала со Скотти. Воевала со своей совестью. А на другой арене боевых действий я вела войну с Рут, сражаясь с любовью и преданностью подруге. Вычислив мое слабое место, Скотти не упустил бы шанс вдребезги разнести броню моего безмолвного противостояния. И все-таки каждый вымученный разговор с ним лишь еще ярче высвечивал неоспоримый факт: нужно делать выбор.
Скотти разводил огонь в камине. Я протянула ему скомканную газету, глянула на пальцы в черных пятнах типографской краски.
– Ты ведь понимаешь, что твои показания существенно перетянут чашу весов в ту или иную сторону, – сказал он. – Ты у них единственный свидетель.
Спичечный коробок вдруг налился свинцом в моей ладони.
– Почему ты так думаешь?
– Рут отказалась от свидетелей. Рид сказал.
– А почему он не сказал мне?
– Ради всего святого, Прил! Тебя не было дома, когда он звонил. Рид от тебя ничего не скрывает. В чем дело? Ты что, подозреваешь, будто мы объединились в партию «мужчины против женщин»?
– С чего он взял – или ты, если уж на то пошло, – что Рут никого не пригласит в свидетели?
Скотти поднялся с корточек.
– Она с тобой связывалась?
Вот когда мне пришлось ответить. Нет. От Рут по-прежнему ни единого слова. Ничего.
Ох, Рут! Ты могла бы хоть что-нибудь предпринять. Отодвинуть процесс. Ходатайствовать о смене прокурора. Или перенесении слушаний по месту твоего нынешнего жительства. Или нанять проныру-адвоката. Бороться упорнее, отчаяннее. Ну хоть что-нибудь!
Целый день я провела в справочном отделе Центральной библиотеки, обложившись фолиантами по юриспруденции в серых обложках. Словно в шуршащих полупрозрачных страницах таился ответ на мою дилемму, руководство к действию. В глазах рябило от булавочного шрифта колонок судебных тяжб, лабиринтов замысловатых примечаний и перекрестных ссылок, существенных для самых незначительных дел.
