Квадратный корень из лета - Хэпгуд Гарриет (книги онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗
– Покупное? – с притворным ужасом воскликнула я, когда Томас вскрыл замороженное слоеное тесто.
– Тихо ты, – он подтолкнул меня локтем в бок.
Он начал выкладывать пласты теста в форму для выпекания, велев мне взять кисточку и промазать тесто моим растопленным маслом, и укоризненно цокнул языком, когда я мазнула его по руке.
– Перестань. А теперь посыпь фисташками… О нет… Ну что ж, кучей тоже хорошо. Пожалуй, это можно назвать пахлавой по-крестьянски. Тройка по рисованию, говоришь?
Я стащила фисташку. Томас шлепнул меня по руке.
– Ты вот что, – сказал он. – Я буду готовить, а ты рассказывай мне о путешествиях во времени.
Я чуть не подавилась фисташкой, которую уже разжевала. Не то чтобы я забыла – скорее рассеянно выбросила, как старый носок, знание о том, что я путешествовала во времени. Но Вселенная сама изогнулась, чтобы восстановить должный порядок, и на миг мне показалось, что Томас это понял.
– Я про твой проект на дополнительную оценку, – приподнял он бровь. Я задумалась, куда заведет меня эссе для миз Эдеванми. Далеко от Холкси, сказала она. И далеко от Томаса. – Там про путешествия во времени, правильно? Только про математику мне попонятнее – мы говорим про вперед или назад?
– И так, и этак, вообще-то, – ответила я, стащив еще орешек.
– Объясни поподробнее.
– Ну ладно. Если бы мы с тобой вернулись в какой-то момент прошлого, ну, хотя бы в…
– На одиннадцать лет назад, в то лето, когда меня выперли с ярмарки, – перебил Томас. – А что? Я до сих пор возмущен! Те свиньи молили о свободе.
Я засмеялась. Шестнадцать разбежавшихся свиней ловили Грей и отец Томаса, а сам Томас радостно смотрел на это из-под лотка с пирожными и тортами.
– Отлично. Пишем уравнение, куда вводим тебя, меня и наши координаты. Нам нужна мощность, как у десяти звезд, с ее помощью мы откроем трубу Красникова… – Я взглянула на Томаса, проверяя, слушает ли он. – Иначе говоря, мы печем вафельные трубочки канноли. Один конец – настоящее, и мы идем через него до другого конца – в прошлое.
– Го, это я понял, – мягко произнес Томас. – Я понимаю слово «труба».
Я покраснела.
– Значит, проходим через трубу, тоннель, канноли, что угодно – и, гм, вот и все. Математически это довольно сложно, но речь идет о том, как проделать тоннель в пространстве-времени.
– Два вопроса, – сказал Томас, беря нож и начиная резать пахлаву на маленькие ромбики. Я ждала, что нож вильнет, но так и не дождалась. – Что происходит, когда мы натыкаемся на себя в прошлом – «Застрели нас обоих, Спок!», помнишь? И ты не могла бы подать кастрюлю? Это не второй вопрос.
Я подала кастрюлю, заглянув в нее. Сахар растаял, превратившись в розовый сироп, который Томас принялся ровно выливать на слои пахлавы.
– Ты не можешь встретиться с собой в прошлом, – сказала я.
Томас поднял бровь.
– Точно?
– Я-а, из-за космической цензуры.
– Давай каждый раз, когда ты переходишь на научный язык, я таращу глаза, пока ты не объяснишь, о’кей?
– Ха-ха. У космоса свои законы. Если ты подойдешь настолько близко, чтобы заглянуть в черную дыру, тебя затянет. Вселенная хранит там свои секреты. Когда ты вернешься, шестилетнего тебя временно не будет существовать – Вселенная спрячет тебя в небольшой петле времени, пока не станет безопасно тебя выпустить. Вроде мини-канноли.
– А иначе – большой бабах?
– Остаться может только один, – подтвердила я.
– Хм. – Томас глядел на меня так, будто старался навсегда запомнить мое лицо. – Интересно.
Я подавила желание подкрепить свой научный авторитет, сказав: «Вот меня здесь сейчас не две, например». Вместо этого я окунула палец в сироп и начертила на столе липкую диаграмму:
– Начинаются флуктуации вакуума, потому что, говоря алгебраическим языком…
– Ла-ла-ла, – фальшиво пропел Томас. – Без алгебры, пожалуйста. Давай еще кулинарных метафор. Кто бы мог подумать, что ты столько знаешь о кондитерских изделиях? Это тоже не второй вопрос. А второй вопрос такой: а как потом вернуться домой?
– Вот это интересная часть. – Я отступила, пропуская Томаса с противнем. Отправив пахлаву в духовку, он установил таймер. – Можно остаться и жить линейно – ждать, пока время пройдет естественным порядком, и одиннадцать лет спустя оказаться в исходной точке. Но, сделав это, мы изменим Вселенную.
– Разве мы не хотим изменить Вселенную и очистить мое имя?
– Но ведь шестилетнего тебя, который тогда выпустил свиней, не существует! Он в маленькой канноли, парит в пространстве, пока Вселенная не убедится в своей безопасности.
– Значит, если остаться… то не будет нас-в-детстве? – переспросил Томас и показал руками, что у него взрывается голова.
– А потом мы-юные тоже исчезнем, потому что нас не должно будет там быть, – подтвердила я. – Иначе получится ситуация с концом мира, о которой ты говорил.
Объясняя это, я поняла: я не могу остаться. Мне нельзя здесь быть. Через пять дней меня не станет. Что бы ни случилось между нами сегодня, я должна вернуться. Найти другой тоннель, ведущий в будущее, и оставить этот понедельник неизмененным. Томас не будет помнить этот разговор, который и не произойдет никогда.
Я не могу отменить свою ложь. Даже если я скажу сейчас Томасу о Джейсоне, это ничего не изменит. Так какой же в этом смысл?
– А что будет, если мы этого не сделаем? – Он подался ко мне, ожидая ответа. – Если не останемся?
В кухне по-прежнему жарко, но из сада уже пахнет розами. Я ответила только через минуту:
– Тогда печем вторую канноли. Оставляем прошлое как есть и возвращаемся в настоящее – и ничто не изменится.
– Святые канноли, – восхитился Томас. – Глядите-ка, я понимаю науку. Только отцу не говори, а то обрадуется.
Мы замолчали, глядя друг на друга.
– Го, но зачем тогда вообще возвращаться, если все равно ничего нельзя изменить?
– Можно чему-то научиться, – сказала я. – Выяснить про себя что-нибудь.
– А куда бы ты отправилась? – спросил он. – Чему ты хочешь научиться? Только не говори: «Рисовать», потому что я уже полюбил твою Колбасу.
Я глубоко вздохнула и сжала руку в кулак, выставив мизинец. Томас зацепился своим мизинцем за мой.
– На пять лет назад, – ответила я, подтягивая его поближе. Я хочу убедиться, что мы занимаемся этим в каждой реальности. – Я сложила бы книги как следует, попрочнее, и выяснила бы, каково это – целоваться с мальчишкой. Пусть это не изменило бы будущее, но я бы знала, каково это.
Одной рукой схватив Томаса за руку, я привлекла его к себе, а другой сделала то, что мне хотелось сделать целое лето: ткнула пальцем в ямочку у него на щеке. Томас засмеялся, и я его поцеловала.
Это электричество. Это свет. Это глоток жидкого серебра.
Когда я сказала, что верю в теорию Большого взрыва в отношении любви, я даже не предполагала, что может быть вот так. Мы подошли друг другу, как детальки ЛЕГО. Ошеломительно. Губы Томаса передвинулись к моей шее, и я открыла глаза, чтобы запомнить этот момент, запомнить все…
Кухня менялась.
Банки с пряностями на дальней стене перестраивались в новом порядке. Через плечо Томаса я смотрела, как базилик на буфете начал дробиться, зацвел и превратился в петрушку. Стрелки часов завертелись – внезапно наступил рассвет, и розы за окном, которые всегда, сколько себя помню, были персиковыми, в первых лучах рассвета вдруг оказались желтыми.
Наш поцелуй менял Вселенную. Когда я отодвинулась от Томаса, в животе у меня порхали бабочки с интенсивностью землетрясения в Бразилии.
– Ух ты, – сказал Томас, изображая, что не может устоять на ногах. Он прижался лбом к моему лбу и ладонями обхватил мое лицо. Его очки вдавились мне в щеку.
– Прости, – прошептал он. Я не знала, за что он извиняется. Он ничего не сказал о пряностях, розах и базилике; он не заметил, что все изменилось. Для него это всегда так и было.
Инстинкт говорил мне, что за дверью кухни находится моя спальня – через неделю после сегодняшнего дня. Вселенная уцелела.
