За ценой не постоим - Кошкин Иван Всеволодович (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

— Петров! — донеслось из темноты.

К танку подошел старший лейтенант Бурда.

— Батя приказал: четыре часа спать, в час выступаем. От машин ни на шаг, спите в них.

— Есть, — ответил Петров и повернулся к Безуглому: — Растолкай молодежь и лезьте в танк.

— Есть.

Похоже, усталость все-таки сделала свое дело — радист даже не воспользовался возможностью выкинуть одну из своих клоунских штучек в присутствии комроты. Петров тяжело спрыгнул с «тридцатьчетверки» и подошел к Бурде.

— Как машина? — спросил командир роты, доставая кисет.

— Нормально, — коротко ответил Петров и тоже полез за табаком.

Оба свернули самокрутки и закурили.

— Во втором батальоне БТ отстал — гусеница лопнула, — сказал комроты.

— Если только гусеница, то через час-полтора здесь будут, — заметил Петров.

— Угу. — Бурда сильно затянулся. — Вообще, конечно, это чудо — что только один. Я больше за КВ боюсь.

— Да уж, этот если сядет… Какого черта мы вообще по этому дерьму поперлись?

Бурда помолчал.

— Я слышал — батя хотел через Москву, по шоссе. Дальше, конечно, но добрались бы… Ладно, не наше дело. Спи, пока можно.

Он повернулся и, переваливаясь, пошел к следующей машине.

— А Протасова я на свое место посадил, — сообщил сверху радист. — А мы на днище покемарим, масло вроде не течет пока.

Он протянул руку и втащил командира на танк.

— А насчет Протасова Васька прав, — вполголоса продолжил сержант. — Я знаю — он не Олег…

— Слушай, хватит…

— …не Олег, говорю, — упрямо продолжил радист. — Но нам с ним воевать. Или мы из него человека сделаем, или он совсем сломается, будет не человек, а дерьма кусок.

— Мы здесь вообще-то воюем, а не воспитываем, — спокойно заметил старший лейтенант.

— А ты вроде заявление на кандидата [15] подал в политотдел? — ехидно спросил Безуглый.

— Подал. Ладно, я тебя понял, — ответил Петров. — Пошли спать.

Первым в люк нырнул сержант, командир натянул на башню кусок брезента, затем, осторожно придерживая, опустил тяжелую крышку — теперь, по крайней мере, не будет дуть в щели. В танке было холодно, но все же лучше, чем снаружи, Осокин привычно спал на своем месте, наводчик сполз на днище. Они улеглись рядом, тесно прижимаясь друг к другу, и сразу провалились в сон.

Вечером двадцать восьмого танковый полк вместе со штабной ротой прибыл к месту назначения, ночью, чуть не по оси в грязи, дополз зенитный артдивизион. Дошли все — ни одна машина не осталась на обочине, и тем обиднее Катукову была резкая, жестокая телефонограмма из штаба фронта с приказом предать командира четвертой танковой бригады суду военного трибунала за срыв сроков передислокации. К счастью, Рокоссовский не стал спешить с выполнением, и комиссар с начальником политотдела сумели отстоять своего командира.

Тем не менее утро двадцать девятого октября четвертая танковая встретила в небоеспособном состоянии. Под рукой у комбата были только танки — мотострелковый батальон, ремонтная и автотранспортная роты все еще находились в пути. И, если совсем честно, местонахождение их и сроки прибытия в Чисмену оставались неизвестными. Понимая, что немцы не станут ждать, когда наконец бригада соизволит подтянуть все свои хвосты, Рокоссовский придал Катукову батальон войск НКВД из армейского резерва. Кроме того, командир 316-й стрелковой дивизии генерал-майор Панфилов выделил комбригу сводную роту — дивизионный заградительный отряд. Теперь у полковника была пехота и приказ: уничтожить противника, вклинившегося в оборону панфиловской дивизии в районе поселков Каллистово и Горки. Для выполнения задачи Катуков назначил ударную группу из четырех «тридцатьчетверок» под началом командира второго танкового батальона, старшего лейтенанта Воробьева. При поддержке роты бойцов НКВД комбат-2 атаковал село с ходу — артиллерийской подготовки не было, и надеяться оставалось только на внезапность. Раздавив две противотанковые пушки, Воробьев рванулся по улице в глубь села, не глядя — следуют ли за ним остальные. Из боковой улочки наперерез «тридцатьчетверке» выскочил немецкий танк, и комбат расстрелял его в упор, всадив в серый корпус три снаряда. С жестокой радостью он отметил, что из горящей машины никто не выскочил.

Старший лейтенант ненавидел немцев так, как только может ненавидеть в двадцать один год человек, чьи родные остались где-то на милость врага. Воробьев не успел вывезти из Орла жену и годовалого сына и теперь надеялся лишь на то, что никто не выдаст гитлеровцам семью красного командира. Всю неделю, пока бригада, огрызаясь, пятилась до Мценска, он не находил себе места — милые его сердцу люди были рядом, рукой подать, полтора часа на максимальной скорости по шоссе. Но между старшим лейтенантом и семьей стояла немецкая 4-я танковая дивизия. Каждый раз, сходясь с гитлеровцами грудь в грудь, броня против брони, Петр Воробьев и его экипаж, знавший о беде командира, дрались насмерть, словно надеялись отбить у врага женщину и младенца.

Он не видел, откуда появился второй танк. Первый снаряд ударил в левый борт, дизель захлебнулся и замолчал, превратив стремительную «тридцатьчетверку» в двадцать шесть тонн неподвижного металла. Старший лейтенант лихорадочно вертел механизм горизонтальной наводки, когда вторая болванка ударила под погон, заклинив башню. Из-за броневой перегородки, отделявшей моторное отделение, просачивался черный дым — танк горел. Это был конец, Воробьев, скрипя зубами, приказал покинуть машину. Радист доложил, что водитель ранен, и старший лейтенант приказал наводчику помочь вытащить товарища через нижний люк. Подождав, пока тот спустится вниз, комбат вынул из гнезда спаренный пулемет и, напрягая все силы, откинул тяжелую крышку башенного люка. Они были совсем рядом — фигуры в серых шинелях. Воробьев положил ДТ на край башни и ударил по немцам, заставляя их залечь, давая время своим людям выбраться из разгорающейся «тридцатьчетверки». Он расстрелял полдиска, прежде чем был убит пулеметной очередью откуда-то сбоку, и не видел, как танки его группы расправились с немцем, подбившим его машину.

Оставшись без командира, «тридцатьчетверки» отступили на окраину поселка, где застряла отставшая от танков пехота. Вскоре Катуков дал приказ отходить, и машины поползли обратно, вынося на броне одиннадцать раненых. Атака стоила батальону НКВД и бригаде семи человек убитыми, еще восемнадцать пропали без вести. Вклинение немцев ликвидировать не удалось, и к вечеру 1077-й стрелковый полк панфиловской дивизии, сосед Катукова, оказался в окружении.

Взвод старшего лейтенанта Петрова с утра встал в засаду на опушке рощи западнее деревни Горюны. Еще в Кубинке бригада перешла на зимний камуфляж — экипажи мешали толченый мел с клеем и перекрашивали танки в белый цвет. В этой работе, как, впрочем, и во всякой другой, проявлялся характер командиров. Одним оказалось довольно грубых мазков по броне, так, что БО4 [16] предательски выступал из-под неряшливых разводов, и уже нельзя было угадать: какого же цвета должна быть машина. Другие старательно покрывали броню краской в несколько слоев — и танки сияли, словно куски рафинада. В роте Бурды была своя схема: кто-то подметил, что ярко-белый танк будет светить сквозь деревья даже в самом заснеженном лесу. После короткого обсуждения командиры решили несколько разнообразить камуфляж и при покраске оставляли косые полосы родного защитного цвета, по которым потом аккуратно рисовали белую сетку. Очертания танка «ломались», и обнаружить его вроде бы теперь было тяжелее. По крайней мере для того, чтобы заметить «тридцатьчетверку», что встала в сотне метров справа от его танка, Петрову пришлось как следует всмотреться в сплетение заснеженных ветвей — сетчатая полоса делила машину пополам, и глаз не сразу схватывал силуэт.