Эффект Сюзан - Хёг Питер (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗

Но сегодня все без подделок. За всклокоченными волосами и лохматой бородой скрывается мужчина предположительно лет пятидесяти с лишним, но выглядит он лет на двадцать старше. Зовут его Оскар, у него пожелтевшие от табака пальцы, пахнет он так себе, и, когда я наливаю ему бокал охлажденного вина «Гренаш» — одного из немногих сортов винограда, который не боится шести уток, он наклоняется ко мне и спрашивает:

— Хозяйка, а не завалялась ли у вас где-нибудь в кладовке бутылочка пива?

Так что ничто не мешает нам в целости и сохранности добраться до сладкого рисового десерта.

Но не тут-то было! Помешал эффект.

Мы с Лабаном и детьми сидим рядом. Таким образом, мы как будто формируем замкнутый контур, эффект создает в нем стоячую волну, которую другие не должны почувствовать.

В длинном списке поведенческих навыков есть один, который современная психология не учитывает, и это навык вести застольные беседы. Этим навыком в полной мере обладает Лабан. Он может вести разговор со всем столом, так что молодые люди поверят, что он относится к ним с безграничным уважением, мужчины постоянно будут чувствовать его восхищение, а женщинам будет казаться, будто невидимая рука поглаживает их мочку уха.

При этом он как будто устанавливает ограждение вдоль той пропасти, которая, как мы все знаем, существует на каждой вечеринке, так что все заключают молчаливое соглашение: есть какая-то черта, дальше которой мы не идем.

В рамках этого прямоугольного, тщательно очерченного поля сегодня говорят о деньгах, о замечательных новых автомобилях и о том, как детям нравится учиться в гимназии, а нам задают вежливые вопросы, как мы съездили в Индию, мы на эти вопросы даем уклончивые ответы, и я уже начинаю было успокаиваться, когда вдруг Харальд откладывает в сторону нож и вилку.

— Бабушка! А почему мама оказалась в детском доме?

Мама аккуратно вытирает уголки губ салфеткой. Она танцевала соло. С восемнадцати лет и до сорока у нее было более ста спектаклей в год, потом она постепенно перешла к преподаванию. У нее достаточно опыта и сил, чтобы импровизировать, даже если оркестр вдруг по ошибке сыграет несколько тактов из реквиема посреди «Лебединого озера».

Проблема в том, что сейчас это не по ошибке.

— Это был пансионат для молодежи. И мне было с ней не справиться. Ни мне, ни школе.

— Сколько времени она там пробыла?

Он не спрашивает меня. Он знает, что я могла бы его остановить.

— Я точно не помню сколько.

За столом воцаряется полная тишина. В каждой семье есть загрязненные участки, где захоронены старые отходы, или радиоактивные изотопы, или скелеты с останками плоти. Которых мы все избегаем, из вежливости или страха, или потому что это неподъемная задача — очистить свою жизнь, разобрав ее на части и пропустив все фрагменты через автоклав.

Вот на одном таком участке мы сейчас и находимся.

Харальд поворачивается ко мне.

— Сколько тебе было лет, мама? Когда все это началось?

Я пристально смотрю ему в глаза. Пытаясь остановить его.

— Двенадцать.

— И когда ты вернулась оттуда домой?

— Я не вернулась домой. Меня перевели в общежитие, когда мне было шестнадцать.

— Почему?

У искренности есть свое расписание. Кто определяет это расписание, я не знаю, но как только оно начинает действовать и достигает определенной точки, его очень трудно изменить.

Примите во внимание и давление. Слишком много рождественских вечеров и слишком много семейных встреч с поверхностными, ничего не значащими беседами. Слишком много лет умалчивания.

— Детский дом, — говорю я, — назывался Хольмганген. Там был один исполняющий обязанности заведующего отделением, который спал с девочками. Большинство шли на это добровольно, чтобы хотя бы немного почувствовать любовь. Но я не соглашалась. Мне удавалось избегать этого четыре года. Ведь это я там чинила все, что ломалось. Он боялся потерять специалиста. Но однажды пришел мой черед. Он дал мне задание укладывать террасные доски перед его служебным домиком. Домик этот стоял в сотне метров от главного корпуса. Поблизости никого не было. Все словно сквозь землю провалились. Они знали, что сейчас произойдет.

Я смотрю Тит и Харальду в глаза.

— Он сбил меня с ног, сорвал с меня трусы и проник в меня. Я полностью расслабилась. Я слышала, как плачу, но физически я расслабилась, и где-то внутри меня было полное спокойствие. Я обхватила ногами его спину и сжала ее. Так, чтобы он не мог освободиться. Рядом со мной дрель-шуруповерт «Dewalt» на 24 вольта, они тогда только появились в продаже. Я заранее позаботилась о том, чтобы она была под рукой, если окажусь на полу. С другой стороны у меня стояла коробка с шурупами для дерева, нержавеющими, даже тогда они стоили почти крону каждый. Восьмидесятимиллиметровыми. У них крестообразное острие, чтобы древесина не раскалывалась. Потом идет резьба длиной пятьдесят миллиметров. И, наконец, двадцать пять миллиметров квадратной насечки, благодаря которой шуруп уже нельзя вынуть, пока древесина не сгниет. Я взяла шуруповерт одной рукой. И шуруп другой.

И пока он трудился надо мной, я ощупывала его спину, спускаясь по позвоночнику вниз, к области почек. Затем я приставила к его спине шуруповерт, включила высокую скорость и ввинтила шуруп. Он легко вошел, я не попала в кость. Сегодня я знаю, что нужен хирург, чтобы просверлить остистый отросток. Но в выпрямляющую позвоночник мышцу шуруп вошел словно в масло. Он пытался вырваться, но я крепко обхватила его. И протянула руку за следующим шурупом.

Лабан отводит взгляд. Мама отводит взгляд. Все остальные хотят отвести взгляд, но не могут.

— Я снова попыталась попасть в позвоночник. И снова шуруп соскочил. Но он прошел сквозь мышцы и вышел с другой стороны позвоночника. Тогда я не знала, как расположены органы у человека. Сегодня я бы сверлила на несколько сантиметров ниже. Но мне было всего шестнадцать. И я была увлечена физикой. Его почти парализовало. Я выбралась из-под него. Он попытался встать. Я привинтила сначала одну его руку к полу, а потом и другую. И села ему на спину. Теперь мне некуда было спешить. Я взяла шуруп. Определила, где находится продолговатый мозг. В это место я хотела ввинтить последний шуруп. И все было бы кончено. Я прижала шуруп к голове. Включила шуруповерт. И не смогла.

Я смотрю Фабиусу в глаза. Он даже не моргает.

— На следующий день приехали сотрудники социального отдела муниципалитета. Я сказала, что либо они сейчас переведут меня в общежитие в Копенгагене и дадут мне учебники физики, либо я все раскрою и заставлю всех остальных выступить свидетелями, и они должны понять, что это не простые угрозы, а все именно так и будет. Еще через день на такси приехал временно назначенный опекун, который отвез меня в Копенгаген.

Все сидящие за столом молчали.

Через какое-то время мама встала, вышла в коридор и надела шубу, Фабиус проскользнул за ней. Еще через несколько минут встала одна из добропорядочных кузин и сказала, что, пожалуй, им пора домой, после чего встали и остальные кузины, дети и мужья.

Лабан, близнецы и Оскар остались за столом, гостей провожаю я. Я достаю из-под елки их упакованные в бумагу подарки, укладываю их в пакеты и настаиваю на том, чтобы сделать им «doggybags», с кусочками утки, и еще даю им по пакетику с салатом из нарезанной красной капусты, яблок и грецких орехов со сметаной — таким вот образом мне удалось заключить перемирие с неизбежной датской красной капустой.

Еще я даю каждому плотный термопакетик с застежкой с утиным жиром, они механически берут его с безжизненным выражением во взгляде. Но они оценят этот продукт в рождественские дни. Можно сделать прекрасный ужин, обжарив мелко нарезанный лук, картофель и свеклу в утином жире. Потом я проверяю, не забыли ли они что-нибудь, провожаю их до машин и машу рукой на прощание.

Когда я возвращаюсь, на столе все убрано, в гостиной никого нет, кроме Оскара, я достаю из холодильника привезенное из монастыря пиво, разливаю его в два стакана, один ставлю перед Оскаром.