Политика воина. Почему истинный лидер должен обладать харизмой варвара - Каплан Роберт Дэвид
Увы, призом за победу в холодной войне стала не просто возможность расширения НАТО или проведения демократических выборов там, где ранее это было немыслимо, но нечто более значимое: мы, и только мы, будем писать условия создания международного общества. Как говорил Джозеф Конрад одному из своих друзей во время Первой мировой войны, «мы воюем не конкретно за парламентскую демократию, а за свободу мысли и развития в любой форме» [13].
Возможно, величайшим предвидением Черчилля можно считать осознание того, что Великобритания клонится к закату и ее место готова занять другая, более сильная восходящая держава, разделяющая ее ценности, – Соединенные Штаты Америки. Черчилль увидел во Франклине Рузвельте то, что не увидел Чемберлен: великого политика, с помощью которого он сможет победить Гитлера, что позволит Британии впоследствии благородно сойти с исторической сцены. Но Соединенные Штаты лишены такой роскоши. Нет ни одной реальной силы на горизонте, обладающей нашей мощью и разделяющей наши ценности. Когда-нибудь такой силой может стать ООН или комбинация международных организаций, но наверняка этого нельзя утверждать. В трактате Канта «К вечному миру» говорится о конфедерации миролюбивых государств, а не о едином всемирном государстве. Таким образом, в международной политике США ждут наиболее ответственные десятилетия.
Столетие катастрофических утопических надежд отбросило нас к империализму, самой элементарной и зависимой форме защиты от насилия этнических меньшинств и прочих групп. Так турецкий султан защищал евреев от кровожадности местного этнического большинства; так имперские легионы Запада с опозданием выступили в защиту мусульман в Боснии. Несмотря на наши антиимпериалистические традиции и несмотря на тот факт, что империализм делегитимизирован в общественном дискурсе, имперская реальность уже доминирует в нашей внешней политике. Миссии НАТО в Боснии и Косове не что иное, как осуществление имперского протектората, с которым очень хорошо были знакомы и римляне, и Габсбурги. Критикан правого толка Патрик Бьюкенен ошибается, говоря, что Америка – это республика, а не империя. Гораздо вероятнее – и то и другое.
Сама слабость и гибкость такой нетрадиционной империи, возглавляемой Соединенными Штатами, будет определять ее силу. Силу этой новой империи придаст ее необъявленность. Она будет избавлена от самообольщения и церемониальных ловушек ООН. Джозеф Най-младший, декан Гарвардского института государственного управления имени Джона Кеннеди, говорит о «мягкой» американской гегемонии. Сунь-цзы говорит, что наиболее сильная стратегическая позиция – «бесформенная»; это позиция, которую противник не может атаковать, поскольку она существует везде и нигде [14]. Американская империя должна стать такой же. Она должна функционировать как «политика в движении», как древнегреческая армия Ксенофона, которая в 401 г. до н. э. добралась до самых отдаленных уголков хаотичной Персидской империи, притом что в войсках проходили свободные обсуждения каждого следующего шага [15].
Ни в одной империи состав вооруженных сил не был столь демонстративно полиэтническим, объединенным конституционными ценностями, а не кровью. Среди сухих пайков, которыми пользуются солдаты американских сил специального назначения, есть халяльные комплекты, предназначенные для мусульман, и кошерные – для иудеев. Как я уже писал, начальник штаба сухопутных войск США генерал Эрик Шинсеки, член Объединенного комитета начальников штабов, – американец японского происхождения, чья семья во время Второй мировой войны жила в лагере для интернированных.
Но распространение этой полиэтнической американской империи должно осуществляться умело. Единственная война со значительными потерями среди американцев (например, в Тайваньском проливе) может полностью погасить стремление общества к интернационализму. Триумфализму нет места во внешней политике США. Наши идеалы должны укореняться менее жестко и более разнообразно, если мы хотим, чтобы они отвечали потребностям людей, живущих в разных уголках света.
«Демократия вредна для имперской мобилизации» из-за экономических самоограничений и человеческих жертв, которые влечет за собой такая мобилизация, предупреждает бывший советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский [16]. На самом деле сдерживающая сила нашей собственной демократии не дает нам возможности планировать и требовать аутентичных демократических изменений повсюду. Только тонкость и способность «предчувствовать беду» помогут Америке создать безопасную международную систему.
Глава 11
Тиберий
Чем больше расширяется наша империя, тем более сложной становится цивилизация с ее быстро увеличивающейся технической и научной интеллектуальной элитой и тем более комфортным становится чувство одиночества для государственного деятеля. Поскольку сами масштабы и усложненность американского политического и военного истеблишмента делают его весьма уязвимым, наше спасение – в людях-универсалах, которые не боятся специалистов, находящихся в их подчинении.
Истинная смелость и независимость мысли лучше всего подкрепляется примерами из прошлого, взятыми со страниц великих книг. Добродетельный патриотизм, который Черчилль почерпнул у таких как Ливий, помог ему сохранить британскую империю. Притом что наша собственная империя кардинально отличается от британской, такой источник вдохновения всегда пригодится при создании глобального сообщества.
Эффективное лидерство вечно будет одной из загадок личности. Профессор древней истории Кембриджского университета Джеймс Смит Рейд в энциклопедии «Британика» издания 1911 г. так представлял несправедливо раскритикованного римского императора начала I в. н. э. Тиберия:
Результатом его непостижимости стали широко распространенные неприязнь и подозрения. Но за его панцирем всегда скрывался мощный интеллект, холодный, ясный, вскрывающий любое притворство. Мало кто обладал таким проницательным умом, и он, вероятно, никогда не обманывался по поводу слабости других или собственной… Тиберий проявил себя во всех областях государственного управления скорее благодаря стараниям и усердию, нежели своей гениальности. Его мозг работал очень медленно, и он привык размышлять так долго, что многие ошибались, обвиняя его в нерешительности. На самом деле он был одним из самых сильных людей… Ключ к пониманию его личности лежит в наблюдении, которое он сделал в молодости, нарисовав себе определенный идеал римлянина, занимающего высокое положение, и строго придерживался этого идеала… Тиберий проявлял неослабное внимание к провинциям. Его любимой максимой была фраза: «Хороший пастух должен стричь овец, а не сдирать с них шкуру». После смерти он оставил подданных своей империи в состоянии такого процветания, какого они никогда не знали раньше и никогда больше не узнают [1].
За время своего правления Тиберий двенадцатикратно увеличил имперскую казну. Он отменил гладиаторские бои, запретил самые нелепые аспекты имперского культа личности, такие, например, как наименование месяцев в честь императоров. Дурная слава, сопровождающая его имя, связана в основном со вторым периодом его правления, когда постаревший император делегировал власть преторианской гвардии и «под влиянием своих страхов проявил готовность проливать кровь» [2]. С 23 г. и до своей смерти в 37 г. Тиберий постепенно превратился в худшего из тиранов. Он построил темницы и пыточные камеры на острове Капри, где он жил, и окружил себя свитой охранников и подхалимов. Жестокость его была просто непомерной, что, возможно, объясняется психическим заболеванием. Только первая часть его правления – с 14 до 23 г. н. э. – может быть представлена как образец умелого руководства. Это всего девять лет. К сожалению, в те времена Римская империя не знала механизма мирной передачи власти.
