Письмо королевы - Арсеньева Елена (мир книг .TXT) 📗

Что это могло означать? Виллуан оказался стократно хитрее, чем Петька Григорьев, и обвел его вокруг пальца. Наверное, и лошадь, и повозку он уже сменил, а заодно изменил и внешность свою. И продолжает менять, заметая следы. На одной станции явится горбуном, на другой – стариком, на третьем – купцом толстопузым. Никак мне не удавалось его настигнуть, одно удерживало от того, чтобы, бросивши все, воротиться домой: я точно знал, что путь Виллуан держал в Париж. А раз так, в Париж стремился и я. Конечно, с мыслью отнять у него послание с перечнем фамилий я уже простился, к сему могло привести только чудо. Но я решил во что бы то ни стало добраться до столицы французского королевства, явиться к посланнику, министру Симолину, и все ему обсказать случившееся. Конечно, никаких вердиктных грамот [23] у меня не было, до сего мы с Алексеем Алексеевичем не додумались, что мне придется в самый Париж путь держать, однако я надеялся, что мне удастся убедить Симолина верить мне. Ну а нет… ну что ж, на нет и суда нет, только знал я, что с пустыми руками домой не вернусь, и ежели ждет меня неудача, то лучше возьму я грех на душу и прекращу жизнь свою в какой-нибудь реке… Небось сыщется близ Парижа этого какая-никакая речушка!

На границе польских земель поиздержался я совершенно, и тут явил мне Господь милость: встретился знакомый человек, возвращавшийся из Пруссии. Для начала он выручил меня из безнадежной ситуации и заплатил необходимую мзду польским приставам. Всего-то сорок копеек, однако у меня и тех не было! Это был наш курьер Феклистов, благородное существо, коему я доверился вполне и поручил передать Алексею Алексеевичу весть о моих обстоятельствах. Феклистов обещал все исполнить, а в дополнение к обещанию, видя мою нищету, отдал мне почти все свои деньги, оставив только минимум на обратную дорогу, а еще подарил перстень с алмазом и сказал, чтобы я его в случае крайней нужды продал без раздумий, потому что был он Феклистовым найден на улице – должно, кто-то его потерял, – а потому удача случайная и дорожить им не стоит. Перстень показался мне не из самых драгоценных, да и работы не филигранной, и алмаз тускловат, однако вполне годился для поддержания живота моего в самую трудную минуту. Принял я его с признательностью, Феклистова облобызал – и простился с ним, вновь поверив в удачу.

Напоследок я задержался около моря, которое находилось от дома приставов не далее чем в двухстах саженях. Волны волновались неуемно, и никакой рыбак не осмелился вывести свой челн на игралище порывистому ветру. Я взмолился Господу, чтобы утихомирил он причудливый ветр судьбы моей и сделал его попутным. И с этой мыслью и упованием продолжил путь свой в Париж, что значило для меня – в никуда».

Наши дни

Наутро обыденность вовсю взяла Алёну Дмитриеву в оборот. Уборка, стирка, все такое… короче говоря, за билетом она выбралась только во второй половине дня.

Билеты в кассе еще оставались. Алёна попросила ряд в проходе, чтобы можно было сидеть, привольно вытянув длинные ноги. Таких рядов было два: девятый и двадцатый. Девятый оказался весь продан, Алёне предложили двадцатый по цене… сорок рублей.

Алёна ужаснулась. Нет, не в том смысле, что далеко, – она вообще любила сидеть на балете подальше от сцены, чтобы не было слышно, как стучат пуанты, – но просто жутко отдавать такую мизерную сумму за высокое искусство. Балетная труппа Нижнегорьковского оперного ну очень хороша! И платить копейки… С одной стороны, это хорошо, что театр доступен широким народным массам. С другой…

Как-то печально все это. Три поездки на маршрутке или билет на балет?!

Она взяла «дорогой» – за восемьдесят – в десятом ряду просто ради того, чтобы поддержать любимый Оперный материально, и пошла домой.

На углу здания театра висела афиша, извещающая, что такого-то числа будет дан балет «Жизель». Она была самая простая: белый фон, синие буквы, – ничем не отличалась от висящих рядом афиш оперы «Кармен» и оперетты «Веселая вдова», однако Алёне казалось, что особенным выглядит все, от шрифта до имен исполнителей. Все же, если привязанность носит характер мании, она заставляет человека воспринимать реальность довольно своеобразно. Нет, ну в самом деле, все потрясающе красиво! Жизель – заслуженная артистка РФ, лауреат конкурса «Звезды России» Василина Васильева! Граф Альберт – артист Петр Фоссе! Ганс – заслуженный артист РФ, заслуженный работник культуры Вацлав Жизнев! С ума вообще сойти, какие имена!

Первое и последнее были Алёне, частой посетительнице Оперного, хорошо знакомы, а вот про Петра Фоссе она узнала впервые. Иностранец, что ли? Фамилия почти как у крошки Фоссез, любовницы короля Анри IV. Как попал иностранец в Нижний Горький? Ну, например, его откуда-то пригласили… например, из Парижа, услужливо подсказало Алёнино разнузданное воображение. И на самом деле его зовут Пьер… А при чем тогда тут Канавино? Ну, например, Пьер Фоссе, он же – граф Альберт, поселился в Канавине…

Из каких-то закоулков вчерашнего полупьяного забытья выглянул вдруг Илья Эренбург и сказал по-французски: «Ne tendre pas un piиge pour autrui!» Это означало – не ставь другому ловушку…

Так, уже глюки начались. Запросто можно свихнуться от всей этой ерунды. Хватит, хватит!

Она завернула за угол, прошла несколько шагов по улице Ванеева и очутилась напротив артистического подъезда. Дверь то и дело открывалась, люди входили и выходили. Одни актеры, очевидно, шли на репетиции, другие уходили.

Внезапно роскошный белый автомобиль мягко вплыл на стоянку перед дверью. Он весь был обворожительно-приземистый, прогонистый – и в то же время вальяжно-широкий, как бы вдавленный в землю – и в то же время взмывающий над ней… Он носил потрясающее имя «Bugatti Veyron», и его не была способна испортить даже грязная снежная каша, там и сям прилипшая к крыльям и кузову. Из автомобиля вышел мужчина, при виде которого Алёна натурально разинула рот, хотя считала это весьма неэстетичным.

Он был высок, темноволос, кудряв, кареглаз, с обольстительной эспаньолкой и усиками, и вообще очень напоминал рубенсовский портрет самого, по мнению нашей героини, красивого мужчины в мире – герцога Бекингема. А уж одет он был так, что Джордж Вильерс обзавидовался бы! Куртка светло-рыжая замшевая, присобранная на бедрах, бежевые брюки, присобранные, как шаровары, на щиколотках, немыслимой силы и красоты коричневые шузы (назвать их ботинками или туфлями язык не поворачивался), окованные вокруг каблуков серебром… факт, не простым каким-то металлом, а именно серебром… ну, может, белым золотом!..

Нет, ну просто фантастика! Честное слово, если в наше время все-таки еще не все графья выкорчеваны, как класс, они должны одеваться только так, а не иначе!

А вдруг это тот самый Фоссе? Вид у него – ну прямо сейчас из бутика Армани на авеню Опера. Вдруг… вдруг и правда есть связь между ним и тем убийством на бульваре Мальзерб?

Когда воображение у детективщиц расходится, унять их невозможно, даже пытаться не стоит! Спустя две минуты после того, как герцог Бекингем, он же – граф Альберт, скрылся за дверью артистического подъезд, Алёна последовала за ним.

Весьма презентабельная немолодая вахтерша, уютно устроившаяся в доисторически-облупленном кожаном кресле и читавшая «Историю театрального костюма», подняла на Алёну глаза, расплывающиеся за толстенными стеклами очков, и спросила интеллигентным голосом:

– Добрый день. Вы кого-то ищете?

– Да, – сказала Алёна. – То есть нет. То есть… Извините, вот этот человек, который сейчас вошел, ну, такой, в эспаньолке и шароварчиках, это, случайно, не Петр Фоссе?

– А вам зачем? – Глаза за стеклами очков сузились, а в голосе зазвучали нотки подозрительности.

Алёна, которая никогда за словом в карман не лезла, не полезла и теперь. Не моргнув глазом, она соврала, что хотела бы взять автограф у знаменитого балетного танцора, который танцует партию графа Альберта в балете «Жизель».