Три билета до Эдвенчер - Даррелл Джеральд (книги онлайн полные версии txt) 📗
Купив дикобраза, мы жестами растолковали вождю, что не прочь посмотреть и других животных в деревне, и в скором времени купили четырех попугаев, агути и молодого удава. Потом пришел мальчик лет четырнадцати, он нес что-то мохнатое на конце сука, и вначале я даже подумал, что это кокон какой-то гигантской бабочки. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это нечто более ценное и интересное, даже больше того – как раз то самое животное, которое я давно мечтал приобрести.
– Кто это? – спросил Боб, увидев по выражению моего лица, что нам подвернулось нечто особенное.
– Один из сородичей Амоса, – радостно отвечал я.
– Кто именно?
– Двупалый муравьед. Тот самый, которого я хотел иметь, ты знаешь.
– Животное было дюймов шести в длину, крутобокое, словно котенок, и одето в густую и шелковистую рыжеватую шубу, мягкую, как кротовый мех. Оно держалось на ветке, уцепившись за нее необычной формы когтями и обвив ее своим длинным хвостом. Когда я притронулся к его спине, оно с невероятной быстротой проделало какое-то странное движение: выпустило ветку из передних лап и село торчмя, удерживаясь на ветке хорошим треножником – хвостом и когтями обеих задних лап; передние были вскинуты над головой, как у ныряльщика, готового прыгнуть в воду. В этой позе оно и застыло, словно окаменело. Но вот я вновь тронул его, и оно вдруг ожило: продолжая прочно удерживаться на суке, оно всем телом упало вперед, разрубив воздух передними лапами. Не отдерни я вовремя руку, оно так бы и резануло меня по запястью когтями своих передних лап, по величине и остроте не уступающими когтям тигра. Проделав это движение, муравьед выпрямился и застыл в прежней позе, неподвижный, как часовой, ожидая следующего раунда. С воздетыми к небу лапами он словно взывал к Всемогущему о помощи и защите, и тут мне стало ясно, откуда пошло местное название животного – Слава Богу.
В этом миниатюрном зверьке было столько прелестных особенностей, что я уединился в хижине и провел полчаса в размышлениях над ним, а Боб тем временем отправился знакомиться с деревней в сопровождении неустанно улыбающегося вождя. Я осматривал муравьеда, а вокруг меня кружком стояли молчаливые индейцы и с серьезным, сочувствующим выражением глядели на меня, как бы вполне понимая и одобряя мой интерес к зверьку.
Прежде всего мое внимание привлекла приспособленность его конечностей к жизни на деревьях. Розовые подушечки его задних лап имели вогнутую поверхность и могли легко облегать ветку дерева, а пальцы, числом четыре, почти одинаковой длины, плотно прилегали один к другому и были уснащены длинными когтями. Поэтому, когда задняя лапа обхватывает ветку, вогнутая подушечка, пальцы и изогнутые когти смыкаются на ветке почти полным кольцом, обеспечивая сильный, надежный захват. Передние лапы были устроены очень своеобразно: кисть загибалась от запястья вверх, а когти – их было два – вниз, к ладони. Эти длинные и тонкие, но очень острые когти могли с большой силой прижиматься, почти вдавливаться в ладонь наподобие лезвия перочинного ножа. Как хватательный орган такая лапа не оставляет желать ничего лучшего и вместе с тем может служить отличным оружием защиты, грозя нешуточным кровопусканием, как я едва не убедился на собственном опыте. Рыло у муравьеда было короткое, не очень толстое, глаза маленькие, словно заспанные, уши почти полностью утопали в мягком меху. Его движения, когда он не нападал, были очень медленными, а манера ползать по веткам, цепляясь за них когтями, делала его похожим скорее на некоего ленивца-лилипута, чем на муравьеда. Будучи исключительно ночным животным, днем он, естественно, был не "в форме" и хотел только одного – чтобы его оставили в покое и дали ему спать. Поэтому, закончив осмотр, я приткнул ветку в угол, и муравьед, страстно сжимая ее в своих объятиях, мирно заснул, даже не помышляя о бегстве.
Тут вернулся Боб, бодро помахивая длинной палкой, на конце которой болталась помятая корзина. Вид у него был страшно довольный.
– Пока ты зря тратил время на разглядывание этой твари, – сказал он, – я приобрел редкий экземпляр у одной женщины. Не то она съела бы его, если я правильно истолковал ее жесты.
Редкий экземпляр оказался молодым электрическим угрем футов двух длиной, который отчаянно трепыхался в корзине. Я очень обрадовался ему, потому что это был единственный электрический угорь, которого нам пока что удалось раздобыть. Похвалив Боба за расторопность, я собрал наши покупки, и мы пошли к каноэ. Там мы поблагодарили за помощь вождя и пришедших проводить нас индейцев, щедро наградили всех улыбками, сели в каноэ и отчалили.
Я поместил всех животных в носу и устроился с ними рядом. За мной сидел Боб, за ним гребцы. На потеху всем нам пимпла исполнила замысловатый кекуок вверх и вниз по моему веслу, потом свернулась клубком у меня в ногах и заснула. Слава Богу, крепко вцепившись в торчмя стоявшую в носу лодки ветку, застыл в своей умоляющей позе, очень похожий на носовое украшение старинного корабля. Внизу под ним обнадеженно ерзал в своей корзине электрический угорь.
Закатное солнце до слепящего блеска золотило и полировало поверхность ручья и затопляло своим светом лес на берегу, так что листва деревьев казалась до неземного зеленой, а орхидеи на ее фоне казались драгоценными камнями. Где-то вдали затянула свою вечернюю песнь стая рыжих ревунов. Это был чудовищный рев, грохочущий водопад звуков, который еще больше усиливался и эхом разносился в глубине леса, – сумасшедший, кровожадный, леденящий душу вопль. Должно быть, такой крик издает толпа линчевателей, видя, что жертва, ускользает от нее. В Гвиане нам часто приходилось слышать рыжих ревунов, главным образом по вечерам или ночью. А однажды я даже проснулся от их крика перед рассветом и спросонок вообразил, что это в лесу завывает могучий ветер.
Но вот ревуны умолкли, и на ручей снова легла тишина. Под шатром леса уже царил полумрак, вода потеряла свой янтарный оттенок и стала гладкой и черной, как вар. Мы с Бобом вяло гребли в каком-то полузабытьи от голода и усталости, мыча про себя что-то нечленораздельное в лад песням гребцов и мерным ударам их весел. Воздух, теплый и сонный, был напоен запахами леса. Размеренный плеск и бульканье воды под веслами действовали успокаивающе, почти гипнотизирующе, нас стала одолевать приятная дрема. И тут, в этот волшебный сумеречный час, когда вокруг царила тишина и покой, а мы знай дремали себе в плавно скользящем каноэ, электрический угорь сбежал из своей корзины.
Мое внимание было внезапно разбужено пимплой: она вскарабкалась на мою ногу и, позволь я ей это, добралась бы до самой головы. Я передал ее сидевшему за мной Бобу и оглядел нос лодки, желая выяснить, что испугало ее. Глянув вниз, я увидел угря, который, извиваясь, полз по наклонному днищу прямо к моим ногам. Голову даю на отсечение: что змея, что электрический угорь, подползающий к вашим ногам, вызывает у вас самую поразительную мускульную реакцию, на какую способно человеческое тело. Словом, я и сам не знаю, как я убрался с его пути, помню только, что, когда я снова плюхнулся в каноэ, угорь уже миновал меня и направлялся прямехонько к Бобу. – Берегись! – крикнул я. – Угорь сбежал! Прижав пимплу к груди, Боб хотел вскочить на ноги, да так и грянулся навзничь на дно каноэ. Не знаю, то ли угорь выключил свое электричество, то ли сам был слишком напуган, но так или иначе, не причинив Бобу вреда, он стремительно, как струя воды, пролетел мимо его отчаянно дергающегося тела и устремился к первому из гребцов. Тот явно разделял наше нежелание общаться с электрическими угрями и выказал твердую решимость покинуть судно, когда угорь приблизился к нему. От всеобщих подскакиваний и увертываний каноэ качало, как в шторм. Боб хотел встать, ненароком схватился за дикобраза, и, услышав его крик боли и испуга, я решил, что угорь повернул назад и напал на него с тыла. Дикобраз явно присоединился к этому мнению, ибо снова залез мне на ногу и хотел вскарабкаться на плечо. Уверен, что, если бы первый гребец выпрыгнул за борт, каноэ бы перевернулось. Положение спас второй гребец: не иначе как усмирение электрических угрей в лодке было для него делом привычным. Он наклонился вперед и прижал угря к дну каноэ лопастью весла, а затем отчаянными жестами дал мне понять, чтобы я бросил ему корзину. И без того хилая, теперь она едва дышала: уворачиваясь от ее обитателя, я ненароком наступил на нее обоими коленями. Каким-то хитроумным способом второй гребец затолкал угря в корзину, после чего все облегченно вздохнули и заулыбались, правда несколько натянуто. Гребец передал корзину своему товарищу, тот поспешно протянул ее Бобу. Боб принял ее неохотно. И тут, в тот самый момент, когда он передавал корзину мне, ее дно отвалилось.
