Прощеное воскресение - Михальский Вацлав Вацлавович (онлайн книга без txt) 📗
Еще Мария Александровна приодела тетю Нюсю таким образом, чтобы та выглядела не как прислуга, а хотя и небогатая, но вполне самодостаточная дама. Проделывая все это с тетей Нюсей, Мария Александровна не могла не думать о том, что нечто похожее было и в ее отношениях с Ульяной, произведенной когда-то ею в кузины. «Жаль, все плохо кончилось», — думала она об Ульяне, и, чтобы тетя Нюся, не дай Бог, не повторила судьбу Ульяны, она не производила ее в свои родственницы, а если случалось представлять ее кому-нибудь, то представляла как компаньонку и экономку.
Тетя Нюся сварила замечательный постный борщ, а на второе были у нее телячьи котлеты с овощным гарниром. Обедали они вдвоем, иногда позволяли себе по бокалу красного вина, а в долгие зимние вечера немножко водки, которая, как и теперь, продавалась тогда в русских магазинах Парижа вместе с селедкой, черной икрой и гречкой.
Конечно, Мария сделала для тети Нюси многое, но и та не оставалась в долгу. С тетей Нюсей впервые в жизни Мария почувствовала себя с прочным тылом за спиной, как в детстве. Душу ее не покидало благодарное чувство всех истомившихся в одиночестве, чувство дома, чувство, что там ее ждут, там чисто, светло, тепло, уютно и вкусно пахнет. Тетя Нюся не была излишне разговорчивой, но когда что-то рассказывала, то делала это сочно и ярко на смешанных русском, украинском, а теперь и французском языках с очень точным юмором. Не была она лишена и актерских способностей и умела изображать в лицах так, что Мария стонала от хохота. Впервые в жизни Мария встретилась в лице тети Нюси с характером, близким ей по силе, она и приняла ее как равную, иначе у них просто бы не получилось дружбы. Мария кожей чувствовала, что если когда-нибудь она унизит тетю Нюсю, то та не стерпит, оставит и стол, и дом, и тряпки и уйдет в одном платье хоть в ночь, хоть в полночь, хоть в лето, хоть в зиму — ничто ее не остановит. Постепенно Мария приняла тетю Нюсю как старшую, потому что та была из тех женщин, чью природную мудрость, умное сердце, врожденное чувство собственного достоинства не купишь ни за какие деньги и не заменишь никакими университетами.
Одним словом, Мария чувствовала, что Бог послал ей наконец надежное пристанище, и очень дорожила своей компаньонкой, почитая ее в душе за старшую сестру, которой у нее, к сожалению, никогда не было.
Опасность подстерегала их дружественные узы совсем рядышком.
XXI
После вкусного обеда Мария Александровна прилегла на часок на тахте в гостиной, прикорнула в халатике, не раздеваясь ко сну. Она всю жизнь помнила, что, вопреки общему мнению о вредности сна сразу после обеда, ее папa всегда прикладывался к подушке строго на один час и был здоров, бодр и весел. Раньше Мария Александровна не следовала этой привычке папa, а после тридцати пяти попробовала, и ей понравилось, и она убедилась в правоте слов отца о том, что короткий дневной сон, разбивая день надвое, как бы значительно удлиняет жизнь. «Не зря ведь и Александр Македонский, и Наполеон спали днем, да и старосветские гоголевские помещики не забывали вздремнуть среди мирских хлопот, — не без самоиронии в голосе говорил папa. — Если человек тратит много сил, он должен делать паузу». Как и ее отец, Мария Александровна была натурой исключительно энергоемкой и за день успевала столько, что другому хватило бы этих дел на неделю.
С удовольствием умывшись после легкого сна без сновидений, она переоделась в темно-серый деловой костюм и спустилась на второй этаж в свое бюро продолжить начатую утром работу. Вскоре в дверь ее кабинета постучался мсье Мишель. А войдя, почему-то церемонно раскланялся, хотя они виделись утром, раскланялся и торжественно спросил:
— Мадам Мари, можете ли вы оказать мне честь, уделив несколько минут для важного разговора?
— Конечно. Присаживайтесь, — чувствуя недоброе, радушно указала ему Мария Александровна на алое сафьяновое кресло за низким столиком. Сама она тем временем вышла из-за большого письменного стола ливанского кедра, прошла ко второму алому креслу и села в него напротив мсье Мишеля.
— Я очень волнуюсь, — сказал мсье Мишель, невольно облизывая сухие тонкие губы, — очень.
— У нас что-нибудь пропало?
— Пока нет. То есть в том смысле, — смешался мсье Мишель, — что дело не в этом.
Никогда прежде не видела Мария Александровна своего секретаря таким неловким и по-детски растерянным.
— Слушаю, — мягко сказала Мария Александровна после паузы.
— Я хочу посоветоваться. Я хочу сделать предложение…
Мария Александровна удивленно вскинула брови.
— Нет. Вы меня неправильно поняли. — Сухощавое, гладко выбритое лицо мсье Мишеля пошло пятнами, а обычно выцветшие карие глаза сделались яркими и начали косить. — Мадам Нюси… я хочу просить руки мадам Нюси.
— Мадам Нюси? — приходя в себя, переспросила Мария Александровна.
— Да, да. Я хочу с вами поговорить…
— О приданом? — вполголоса спросила Мария Александровна. — Приданное будет хорошее, можете не сомневаться.
— Нет, нет, мне не нужно за ней никакого приданого! Я человек не богатый, но и не бедный. У меня своя выкупленная квартира. Есть сбережения. Дети давно выросли. Пять лет я вдовец.
— Примите мои соболезнования. К сожалению, я этого не знала.
— Спасибо, мадам Мари, но я… — Мсье Мишель замешкался и умолк.
Мария Александровна впервые посмотрела на него не как на своего служащего, а другими, женскими глазами.
Взглянув так по-новому на секретаря, с которым проработала рядом три года, Мария Александровна пришла к выводу, что он вполне недурен собой, сухопар, плечист, даже и не лыс в свои шестьдесят с небольшим хвостиком, нет у него и пуза, и «глаз горит», — словом, вполне на ходу мужчина.
Мария Александровна взяла паузу, что-что, а это получалось у нее наилучшим образом.
Наконец мсье Мишель собрался с духом.
— Я хочу вас попросить, чтобы вы поддержали меня, мадам Мари, если вы не против…
— Против? Отчего же я буду против? Боитесь одиночества? — вдруг остро взглянув на мсье, спросила Мария Александровна.
Мсье Мишель ответил не сразу. Задумался, а потом посмотрел прямо в глаза собеседнице открытым, гордым взглядом.
— Я не одинок. Иногда приезжают внуки. А вообще у меня есть кот Паскаль, мы с ним очень ладим.
— Какой вы хороший человек! — рассмеялась Мария Александровна. — Как я вас понимаю! Приходите сегодня к шести вечера на чашку чая. Решать ведь не мне…
— Спасибо, мадам Мари! Я так и знал, что вы молодец. Спасибо! — Едва кивнув, мсье поднялся с кресла и вышел из комнаты стремительно, словно двадцатилетний.
Он ушел окрыленный, а она так и осталась сидеть в алом сафьяновом кресле. «Вот и приехали, вот и приехали, вот и приехали», — чуть покачиваясь, шептала Мария Александровна, и до шума в ушах ей было понятно, куда она приехала… Опять в пустоту одиночества. В пустоту, где нет ничего, даже мыслей. Хотя, если разобраться, по существу, мыслей у человека всего три: о жизни, о любви, о смерти. А все остальное так — вспомогательные подпорки, кружева и узоры, переходные мостики, комментарии и толкования, курьезные завитушки, парадоксы воображения, грубо говоря, гарнир к трем главным мыслям. Три тайны, три мысли — только и всего, на них и стоит человечество.
«Но как поступить сейчас? Говорить с тетей Нюсей или нет? Если говорить, то получится — вмешиваться. Нет. Пусть все будет, как будет. В конце концов тетя Нюся не моя крепостная. У тети Нюси своя душа, своя жизнь, своя судьба. У нее есть свои желания и свои представления. Нет! — окончательно решила Мария Александровна. — Нечего рассюсюкивать. Дождемся шести вечера, и пусть тетя Нюся сама решает свою судьбу, без предварительной обработки». — Она встала с кресла, прошла за письменный стол к своим бумажкам. Но зря она их листала. Листать листала, смотреть смотрела, а сообразить ничего не могла.
Когда жизнь ставила перед Марией Александровной внезапные преграды, она всегда вспоминала свою маму Анну Карповну, думала о ней, звала ее мысленно на помощь, точно так, как испуганные дети обычно вскрикивают: «Ой, мамочка!». Сейчас она вспомнила их большой каменный дом в Николаеве, залитую солнцем широкую террасу с выходом в сад, пятна яркого света и бегущие под легким верховым ветерком с моря тени листьев белолистного тополя, раскидистого, могучего, как бы охраняющего и дом, и сад, и заведенный на века порядок. На просторной террасе стоял большой стол на двенадцать персон и столько же плетенных из ивовых прутьев легких стульев с высокими спинками. За этими стульями маленькой Машеньке было очень удобно прятаться. А когда ее наконец находили, она с визгом и хохотом выскакивала на середину веранды, и все делали вид, что очень удивляются и радуются ее появлению. В воскресные дни у них бывали к обеду гости, и среди них непременно тогда еще не адмирал, а молоденький капитан-лейтенант дядя Паша со своей молодой, красивой и статной женой, тетей Дашей. Из детей у них в те времена был только сын Николенька, которого они обычно оставляли с няней. Это ведь происходило еще до большой войны, когда русские и немцы дружили так, что, казалось, не разлей вода.
