Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Брут Дамасипп выполнил приказ.
Когда Гай Марий незадолго до своей смерти осуществлял кратковременную, но насыщенную кампанию убийств, Квинт Луций Сцевола, великий понтифик, был заколот, и никто не понимал почему. Его предполагаемый убийца (тот самый Фимбрия, консул, выбранный взамен выбывшего, который ушел с Флакком, чтобы освободить Суллу от командования против царя Митридата, а затем убил Флакка) не мог придумать в то время лучшего извинения, чем, смеясь, объявить, что Сцевола заслуживал смерти. Но Сцевола не умер, хотя рана была серьезная. Крепкий и бесстрашный, великий понтифик поднялся и еще два месяца выполнял свои обязанности. Теперь, однако, спасения ему не было. Хотя он и являлся тестем Мария-младшего, его попросту зарезали, когда он пытался найти убежище в храме Весты. Он так и не узнал о предательстве Мария-младшего.
Старый Луций Домиций Агенобарб, консул, погиб вскоре после того, как в своем доме был убит его брат. И нет сомнения, Помпей Великий был бы очень доволен, если бы узнал, что теперь ему не нужно пачкать руки кровью своего тестя. Публий Антистий тоже пал жертвой, а его жена, потерявшая рассудок от горя, покончила с собой. К тому времени как Брут Дамасипп разобрался с теми, кого он считал опасными для Карбона, не менее тридцати голов украшали ростру на Нижнем Римском Форуме. Люди, называвшие себя нейтралами (такие, как Катул, Лепид и Гортензий), заперли двери и отказывались выходить, опасаясь, что кто-нибудь из прихвостней Брута Дамасиппа решит, что они тоже должны быть убиты.
Выполнив грязную работу, Брут Дамасипп ушел из Рима, равно как и его коллега претор Гай Альбин Карринат. Оба присоединились к Карбону. Ответственный за чеканку монет претор Квинт Антоний Бальб тоже в это же время покинул Рим, но во главе легиона. Его задачей было отправиться в Сардинию и отнять этот остров у Филиппа.
Однако самым странным отступничеством стало отступничество трибуна Квинта Валерия Сорана. Большой ученый и известный гуманист, он оказался неспособным простить массовое убийство людей, чья возможная связь с Суллой даже не была доказана. Но как выразить общественный протест, который произвел бы впечатление на целый город? И как одному человеку разрушить огромный Рим? Квинт Валерий Соран пришел к выводу, что мир станет лучше, если Рим вообще перестанет существовать. Поразмыслив, он пришел к следующему решению. Он явился к ростре, поднялся на нее и там, окруженный кровоточащими трофеями Брута Дамасиппа, громко выкрикнул тайное имя Рима:
«AMOR!» — кричал он снова и снова.
Те, кто слышал это и понимал значение происходящего, разбегались, закрыв уши руками. Тайное имя Рима никогда не должно произноситься вслух! Рим и все, что он символизирует, рухнет, как ветхое здание при землетрясении. Квинт Валерий Соран сам верил этому безоговорочно. Поэтому, громко сообщив небесам, птицам, объятым ужасом людям тайное имя Рима, Соран удрал в Остию, удивляясь тому, что Рим все еще стоит на своих семи холмах. Из Остии он, человек, известный обеим враждующим сторонам, отплыл на Сицилию.
Оставшийся без правительства город не рухнул и не распался. Люди продолжали заниматься своими обычными делами. Нейтральная знать повысовывала головы из своих забаррикадированных домов, понюхала воздух, вышла и ничего не сказала. Рим ждал, как поступит Сулла.
Сулла вошел в Рим, но спокойно, без армии за плечами для защиты.
Не существовало веской причины, которая помешала бы ему войти в Рим. И в то же время имелось очень много веских причин, почему он должен это сделать. Такие детали, как его империй — и должен ли он отказаться от него в тот момент, когда пересекает померий, священную границу города, — мало волновали его. Кто в этом обезглавленном Риме посмеет возражать или обвинять его в беззаконии, кто решится оспаривать его право с религиозной точки зрения? Если Сулла вернулся в Рим, то это возвращение завоевателя Рима, его властелина. Итак, Сулла без всяких сомнений перешел померий и вернул городу некое подобие правительства.
Самым старшим магистратом, оставшимся в Риме, был один из двух братьев Магиев из Эклана, претор. Ему Сулла поручил гражданское управление городом, придав ему в помощь эдилов Публия Фурия Красиппа и Марка Помпония. Когда Сулла услышал о том, что Соран выкрикнул тайное имя Рима, он зловеще нахмурился и содрогнулся, хотя до этого хладнокровно созерцал забор из насаженных на пики голов вокруг ростры. Сулла никак не выразил эмоций по поводу массовой расправы и только приказал, чтобы головы сняли и соответствующим образом совершили над ними погребальный обряд. Он не обратился с речью к народу, не созвал собрание Сената. Меньше чем через день Сулла уже снова покинул Рим, чтобы вернуться к Пренесте. Вместо себя он оставил два эскадрона кавалерии под командованием Торквата — чтобы помогать магистратам поддерживать порядок, сказал он вежливо.
Он не попытался увидеть Аврелию, которая удивилась этому. Когда она услышала, что Сулла снова удалился из города, ее семья ничего не заметила по ее лицу, даже Цезарь, который знал, что встречи матери с Суллой имели для нее очень большое значение. Цезарь также знал, что Аврелия не собирается ничего ему говорить.
Легатом, ответственным за осаду Пренесте, был дезертир Квинт Лукреций Офелла, который выполнял приказ, данный самим Суллой.
— Я хочу, чтобы Марий-младший был заперт в Пренесте до конца своих дней, — сказал Сулла Офелле. — Построй стену в тридцать футов высотой вокруг всего города, от гор со стороны Анио к горам со стороны Толера. В стене через каждые двести шагов возведи шестидесятифутовые укрепленные башни. Между стеной и городом вырой траншею глубиной двадцать футов и шириной двадцать футов, в дно вбей колья, густо, как тростник в мелких водах Фуцинского озера. Когда закончишь работу, устрой лагерь для солдат, которые будут охранять любую тропинку, ведущую из Пренесте через Апеннины. Никто не войдет в город, и никто не выйдет из него. Я хочу, чтобы этот самонадеянный щенок понял, что теперь Пренесте — его дом до конца его дней.
Мрачная улыбка искривила рот Суллы, улыбка, которая обнажала жуткие длинные клыки в те дни, когда у него были зубы. Но и сейчас это было не очень приятно видеть.
— Я также хочу, чтобы народ Пренесте знал: они заполучили Мария-младшего до конца его жизни. Поэтому ты назначишь глашатаев, чтобы они сообщали народу об этом по шесть раз в день. Одно дело — оказать помощь симпатичному молодому человеку со знаменитым именем, но совсем другое — понять, что симпатичный молодой человек со знаменитым именем принес с собой в Пренесте смерть и страдание.
Когда Сулла пошел дальше, к Вейям, к северу от Рима, он оставил у Пренесте Офеллу с двумя легионами. И они выполнили поручение. По счастливой случайности горная порода вокруг города была вулканическим туфом, который резался легко, как сыр, но на воздухе становился твердым. С таким материалом стена росла, как грибы, а траншея между стеной и Пренесте с каждым днем становилась все глубже. Земля из траншеи образовала вторую стену, а на широкой нейтральной полосе в пределах этих осадных работ не оставлено было ни одного дерева или объекта, достаточно высокого, чтобы они могли послужить тараном. На горах позади Пренесте между городскими стенами и лагерем солдат все деревья были срублены. Легионеры теперь охраняли серпантины и не позволяли жителям Пренесте добывать продовольствие.
Офелла оказался суровым надсмотрщиком. Он должен был доказать свою верность Сулле. И это был его шанс. Поэтому никто не останавливался, чтобы передохнуть, ни у кого даже времени не находилось, чтобы пожаловаться на больную спину или растянутые мышцы. Причем не только командир, но и его солдаты обязаны были доказать, что не предадут Суллу, потому что один легион из осаждавших дезертировал от Мария-младшего в Сакрипорте, а другой раньше принадлежал Сципиону Азиагену. Их преданность новому хозяину еще оставалась под вопросом, так что добросовестно построенная стена и хорошо вырытая траншея должны были показать Сулле, что они достойны доверия. А единственные их инструменты — рабочие руки и небольшие лопатки. Центурионы научили их сноровке при строительстве осадных сооружений. Организовать выполнение такой монументальной задачи было нетрудно для Офеллы, типичного римлянина, когда дело касалось только методичного выполнения.
