Заговор адмирала - Гавен Михель (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Ваша дочь, наверное, уже взрослая, — задумчиво проговорила Илона, поправляя одеяло спящего сына, и призналась: — Я теперь с ужасом думаю, что будет с моими детьми и как сложится у них жизнь. Останутся ли они в живых? Это лишает меня сна и покоя. Да и какой теперь может быть покой, когда оккупация свершилась, — добавила она горько и жестом предложила продолжить разговор за дверями комнаты, в зале, чтобы не мешать детям спать.

— Да, моя дочь взрослая, — произнесла Маренн, снова оказавшись в зале, — но это не значит, что я тревожусь за неё меньше, чем тогда, когда она была маленькой. И за её будущее я тоже неспокойна. Хотя Джилл и неродная мне дочь, это ничего не меняет.

— Неродная? — Илона с удивлением взглянула на собеседницу.

— Да, я удочерила ее, когда она была совсем крошкой. Её родители погибли в автомобильной катастрофе. Но сейчас Джилл для меня родная, как иначе. Мы очень привязаны друг к другу. Особенно после того, как погиб Штефан, мой родной сын.

Маренн почувствовала, что не может спокойно говорить о Штефане — слезы невольно наворачивались на глаза — поэтому она спросила, чтобы сменить тему:

— Мне кажется, вам было неприятно, что немецкий офицер, который приехал вчера вечером, остался в замке?

— Нет. Что вы! Как я могу?! — возразила Илона.

Маренн внимательно посмотрела на неё и решила, что та говорит не вполне искренне, поскольку старается соблюдать обычай гостеприимства.

— Тем более в спальне императрицы, — добавила гостья. — Вам было это неприятно, — она сама ответила на свой вопрос.

Илона промолчала.

— Он тоже австриец, вырос в состоятельной австрийской буржуазной семье, — начала рассказывать Маренн и подошла к окну. Она увидела памятник императрице Зизи в заснеженном сквере, обсаженном каштанами, которые сейчас покрывал иней. На короне каменной императрицы уютно примостились две вороны и чистили друг другу перья.

«Очень мило, — подумала Маренн, — ещё одно доказательство того, что никакая память в скульптуре не заменяет живой жизни. Не думаю, что Зизи это понравилось бы, хотя она очень любила птиц и животных».

— Но, собственно, даже не это главное, — продолжила гостья, возвращаясь к разговору с графиней.

— Я понимаю, нельзя жить среди них и ни с кем не иметь никаких отношений, — поспешно ответила Илона. — Так или иначе, приходится общаться. И женщине необходима поддержка. Я не осуждаю вас. Да и мне ли судить, ваше высочество. Простите.

— Поддержка? — Маренн пожала плечами. — Я прожила много лет без всякой поддержки. Не скажу, что это было легко, но тем не менее я вполне с этим справилась. Да, было бы невозможно без участия заинтересованных персон вырваться из концлагеря, куда я угодила по доносу, вызволить детей, дать им возможность жить нормально. Но все упомянутые персоны — например, рейхсфюрер Гиммлер или бригадефюрер Вальтер Шелленберг, с которым знаком граф Эстерхази, — в первую очередь были заинтересованы в моих профессиональных качествах. Я была нужна им как врач, как хирург. Меня никто не принуждал ни к каким личным связям. Это был мой выбор, мои собственные чувства. Совершенно свободный выбор.

Женщина помолчала, глядя на мраморную Зизи внизу. Вороны улетели, и теперь перекликались друг с другом на дереве.

— Вы гораздо моложе меня, Илона, — Маренн повернулась к графине. — В какое-то иное время, когда жизнь шла размеренно по заранее прописанному сценарию, десять лет казались малым сроком, но в нашем веке всё спрессовалось, так что одно десятилетие способно в корне поменять очень многое и, конечно, мировоззрение человека. Вы были ребенком, когда началась Первая мировая война, преобразившая Европу до неузнаваемости. Вероятно, вы мало что помните. Я же оказалась в самой гуще того, что происходило. Вы наверняка знаете, что меня воспитал Фош, тот самый маршал Фош, который командовал войсками Антанты.

Илона кивнула.

— Тот самый маршал-победитель, который продиктовал немцам условия мира в Компьене, — понизив голос, добавила Маренн. — Да, я родилась наследницей Габсбургов, и я видела крах их империи, хотя на тот момент нисколько не сожалела об этом крахе. Я чувствовала себя француженкой. Все мои симпатии были на стороне родины моего отца, поэтому меня нисколько не огорчало, что к краху Габсбургов мой приемный отец имел самое непосредственное отношение. Теперь же я понимаю, что драконовские репарации, обрушившиеся на Германию и Австро-Венгрию в результате заключенного соглашения, и унижение этих народов в дальнейшем привели к усилению националистических настроений, к приходу к власти Гитлера в Германии и аннексии Австрии чуть позднее. В результате такие способные, талантливые люди, как Отто Скорцени или Вальтер Шелленберг, оказались на службе у лидеров, которые вынашивали реваншистские планы. Такие, как Скорцени и Шелленберг, поверили лозунгам этих лидеров и в немалой степени стали главной причиной, главной базой успеха фашизма. Теперь эти же люди отчетливо понимают, что дальнейшая эскалация усилий их руководителей, не способных изменить своим убеждениям, ведет к краху.

Илона молчала, а Маренн продолжала говорить:

— Поймите меня правильно, графиня. Я сама была заключённой в лагере, поэтому знаю, что у многих есть моральное право, чтобы осуждать таких людей, как Скорцени и Шелленберг, сторониться их. Но только не у меня. Сама судьба заставила меня разделить с ними их участь, и я это воспринимаю, как своего рода расплату. Расплату за решения своего приемного отца. Он умер, не увидев, куда завели Европу его решения, его победа. Мне выпало заплатить по его счетам. Как вы понимаете, Илона, мое отношение куда сложнее, чем ваше, в этом ваше счастье. Вы можете судить только со своей стороны. Мне пришлось видеть обе стороны медали, и обе оказались с глубокими изъянами. Увы.

— В Писании сказано, кто без греха, пусть первым бросит камень, — тихо ответила Илона. — Мои предки, графы Дьюлаи-Эдельсхайм, происходят из Трансильвании. Много лет они верно служили австрийскому трону. Они возглавляли армии, председательствовали в правительстве, отдавали все силы на благо империи.

— Я знаю, — согласилась Маренн. — Генерал Игнац Дьюлаи возглавлял австрийские войска, выступившие против Наполеона Бонапарта. А сын Игнаца, Ференц, уже при Франце Иосифе сделал блестящую карьеру благодаря своей храбрости. Если мне не изменяет память, во время революции 1848 года он решительным образом подавил мятеж на австрийском флоте в Триесте и принудил итальянские корабли к бегству. За это Франц Иосиф сделал графа Дьюлаи военным министром Австрийской империи, а вскоре назначил своим наместником в Ломбардо-Венецианском королевстве.

— Это все так, — грустно улыбнулась Илона, — но с того момента для прадеда началась черная полоса.

— Как и для всей империи…

— Сардинцы заключили союз с Францией и начали готовиться к отторжению у Австрии итальянских территорий. Австрийцы потерпели поражение при Монтебелло, и прадед вынужден был отступить.

— Наполеон Третий просто не мог проиграть при Монтебелло, — сказала Маренн. — Он был племянником Наполеона Первого, внуком Жозефины. Французы рассматривали это сражение как повторение того, другого, легендарного сражения Бонапарта, когда он освобождал Италию в первый раз.

— Освобождал? — Илона покачала головой. — В вас говорит французское воспитание, я понимаю, ваше высочество. Все, что связано с Наполеоном Бонапартом, — это особая гордость для каждого француза. Но для нас, австрийцев — горькие воспоминания. Нам грустно вспоминать первое поражение при Монтебелло, которое потерпел фельдмаршал Мелас от самого Бонапарта, и второе, от войск под предводительством его племянника.

Графиня Дьюлаи взглянула на собеседницу и поспешно добавила:

— Как ни парадоксально, все понимали и понимают, что Италия не могла все время оставаться австрийской и что для неё пришло время независимости. Однако, насколько мне известно, прадед тяжело переживал поражение, и в повторном сражении он также не добился успеха. Австрийцам традиционно не везло в борьбе с французами. Император Франц Иосиф отстранил прадеда от командования и сам встал во главе армии. Прадед просил дать ему возможность реабилитироваться. Он взял под командование полк и занял с ним Мантую. В Мантуе австрийцы показали итальянцам и французам, что умеют биться ничуть не хуже. О Мантую Наполеон Третий сломал зубы!