Австро-Венгрия: судьба империи - Шимов Ярослав (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗

Ни блестящие монархи, ни заштатные князьки не отказывали себе в разнообразных удовольствиях, которые предоставляла столица Габс-бургов. Роскошные балы, обильные трапезы, званые вечера, галантные визиты к красавицам составили содержание Венского конгресса едва ли не в большей степени, чем дипломатический шпионаж и политические интриги. Танцевали охотнее всего и преимущественно вальс, польку и галоп, заменившие главные танцы XVIII века – менуэт и котильон. Именно во время конгресса получил международное распространение венский вальс. Популярностью пользовался оркестр капельмейстера Михаэля Памера, в котором пятилетием позже заиграл молодой скрипач Иоганн Штраус-отец. В Придворном театре изредка давал концерты серьезный Людвиг ван Бетховен, но не он считался главной венской музыкальной знаменитостью. “Во время конгресса много развлекались, много вальсировали, много занимались любовью, но могло ли быть иначе? – задает риторический вопрос Марсель Брион. – У этого общества была потребность развлекаться, и если ему нравились фривольные развлечения, если оно охотнее слушало скрипку, чем Бетховена, то не потому ли, что в этих сумерках монархий люди тщетно пытались сохранить легкомысленное общество, все еще охваченное беспечностью, блистающее изяществом, очарованием, роскошью и красотой?” Если французский историк прав, то можно констатировать: Вена продлила сумерки старого мира, сохранив свой имперский танцевальный характер (названный кем-то из писателей “веселой духовностью”) еще на целое столетие.

После окончания конгресса в Вене не погасли гирлянды танцевальных залов. “Композиторы XIX века писали вальсы с таким же рвением, с каким их предшественники столетием раньше сочиняли менуэты, – замечает в биографии семьи Штраусов немецкий писатель-музыковед Генрих Эдуард Якоб. – Вальс, создававшийся для танца, постепенно стал и симфонической формой, которую можно слушать в концертном исполнении и которую хочется больше слушать, чем танцевать, как, например, “Императорский вальс” [44]. Музыковеды считают вальс революционной танцевальной формой: кружение вокруг своей оси есть элемент участия в коллективном вращении, в отличие от статичного менуэта, символа старой эпохи. Жители Вены быстро осознали потребности нового общества. Широкая публика – мелкие чиновники, служащие, приказчики – желали и себя окружить роскошью, сравнимой с богатством дворянских салонов. Танцевальные залы были залиты светом хрустальных люстр, отражавшихся в громадных зеркалах; сверкающий паркет натирали воском; устроители вечеринок не жалели средств на изысканную мебель, дорогую посуду, пышные букеты.

В середине XIX века, подсчитали историки, в Вене ежевечерне танцевали пятьдесят тысяч человек. Между собой соперничали танцевальные залы Прамера, Вольфсона, Шперля, Швенде, Доммайера – зал “София”, зал “Флора”, “Виноградная гроздь”, “Лунный свет”. На открытии зала “Аполлон” собралось пять тысяч человек; зал “Одеон” вмещал десять тысяч пар. Вот как современник описал одну венскую волшебную ночь: “Оркестра в танцевальном зале не видно, здесь, словно с неба, льется музыка, и яростные звуки скрипок придают ей совершенно дьявольскую окраску”. Воспоминание об этом бальном великолепии в сегодняшней Вене – танцевальный зал Курхаус, рампа которого плавным полукружием выводит к пруду Городского парка и памятнику Иоганну Штраусу-сыну: золотой маэстро самозабвенно играет на скрипке.

Венский хороший музыкальный тон распространился по всей империи. На Славянском острове в Праге и сейчас красуется танцевальный павильон Жофин, получивший имя в честь матери императора, эрцгерцогини Софии. Здесь, как и во всех приличных городах габсбургского государства, сезон балов начинался – и до сих пор начинается – в феврале. Танцевальные вечера проводят и городские власти, и профессиональные гильдии, от архитекторов и пожарных до врачей и полицейских. В Венгрии, Чехии, Хорватии, Польше сохраняются традиции школьных и гимназических выпускных балов (балов в настоящем смысле этого слова), где помимо вальсов исполняют народные танцы. Традиция неумолима: школьники, кружась на балах, отмечают событие, которое еще не произошло, ибо экзамены предстоят только весной. Иногда это находит шутливое отражение в надписях на “шерпах” – лентах через плечо, которые вручаются каждому выпускнику. Сын наших знакомых, пражский гимназист, вернулся с такого бала с лентой, украшенной надписью: “Выпускник этого года… В крайнем случае следующего”.

Вена по-прежнему задает музыкальный лад, вывеска Tanzschule (“школа танцев”) для этого города и сегодня совершенно обычна. При этом сомнительно, чтобы главным предметом преподавания здесь были самба или ча-ча-ча. Частью развлекательной программы габсбургской Вены стали так называемые национальные балы; они проводились в богатых домах обосновавшихся в столице империи польских, венгерских, итальянских, чешских, хорватских аристократов. В организации таких вечеров присутствовал и политический компонент: гости, включая членов императорской фамилии, непременно облачались в костюмы, соответствующие национальности хозяев.

Символом величия австрийской легкой музыки XIX века остается новогодний концерт оркестра Венской филармонии. Эта габсбургская по духу традиция возникла через два десятилетия после крушения монархии. Репертуар новогоднего концерта в Большом зале здания Венского музыкального общества составляют вальсы, польки и мазурки семейства Штраусов (всех четверых), что-нибудь из Йозефа Ланнера и Франца Шуберта, немного Моцарта и Франца фон Зуппе. При исполнении на бис последнего номера программы, “Марша Радецкого” Штрауса-отца, публика аплодисментами отбивает такт, а дирижер управляет этими аплодисментами. Всемирную телевизионную аудиторию утреннего концерта, важного события венской светской жизни, оценивают примерно в миллиард человек.

Как любой исчезнувший мир, Австро-Венгрия после своего крушения вызывала и вызывает ностальгические вздохи и переживания. Миф о Вене как городе вечного праздника особенно красочно описал Стефан Цвейг: “Было потрясающе жить в этом городе, который гостеприимно принимал все чужое и с радостью отдавал себя. Вена была городом наслаждений, где очень заботились о кулинарии, хорошем вине и терпком свежем пиве, а также о выпечке и сладком. Но в этом городе были взыскательны и к утонченным удовольствиям – музыке, танцам, театру, ведению беседы. Умение вести себя любезно и со вкусом рассматривалось здесь как особое искусство”. С долей восторженного идеализма воспринимал Вену немецкий историк и литературовед Герман Бауман: “Двенадцать голосов шепчутся в дунайской крови расположившегося здесь народа, и кто является истинным австрийцем, у того двенадцать и более душ”.