Кочевники поневоле - Гелприн Майк (читать книги полностью .txt, .fb2) 📗
– Пустая затея, – пробормотал под нос Илья. – Ладно, пошли.
Трое суток, перебираясь по льду от острова к острову, упрямо двигались на запад. С закатом Нце разводили костёр от головешек, которые несли с собой, укутав в сплетённый из древесной коры короб. С восходом вставали, делили на двоих очередную рыбину и двигались дальше.
– С утра заберёмся на вершину, – сказал Илья, укладываясь на ночлег у подножия островного холма.
– Зачем? Время только потеряем.
– А мы что, торопимся? – Илья усмехнулся. – Если протока есть, мы её с вершины увидим. Хотя готов побиться об заклад, что не увидим ровно ничего.
Биться об заклад Курт не стал, и напрасно, потому что увидеть – они увидели. Правда, совсем не то, что ожидали.
– Вот это да, – ахнул Илья, преодолев последний участок склона и выпрямившись на вершине.
Он проморгался, протёр глаза и взглянул на запад опять. Выругался, протянул руку, помогая Курту подняться. С минуту оба стояли молча, глядя на поднимающийся на горизонте к небу дымок. Затем, когда, наконец, удостоверились, что им не мерещится, спешно принялись спускаться.
– За сутки дойдём, – сказал запыхавшийся Илья, когда оказались у подножия.
– Подожди. – Курт уселся на брошенный на снег рюкзак. – Ты уверен, что там люди?
– А кому ж там быть?
– Возможно, молния ударила в дерево, и оно загорелось.
Илья почесал в затылке и опустился на свой рюкзак.
– Я никогда не видел молнии, – сказал он. – Только слыхал о них. Молнии были у вас, в октябре, когда лил дождь. Зимой молний не бывает. И дождя не бывает – только снег. Там люди, Курт, и неизвестно ни кто они такие, ни как нас встретят.
– Кто такие, я, наверное, догадываюсь, – проговорил Курт. – Я часто думал, куда девались ноябриты и марты. После того, как Господь их покарал. Не могли же они все помереть в одночасье. Я думаю, те из них, кто уцелел, сели в лодки и достигли архипелага.
– Глупости это, – Илья сплюнул. – Никаких ноябритов и мартов не было. И бога никакого тоже не было. Впрочем, – он махнул рукой, – с тобой об этом говорить бесполезно. Надо идти. Двигаться придётся ночью, так, чтобы приблизиться к ним, пока спят. А там посмотрим, кто это такие. Так что давай-ка ещё немного пройдём, а там поспим до заката. Костёр разжигать нельзя, заметят. Значит, рыбу придётся жрать сырую. Ничего, небось, не отравимся.
Заснуть, как предлагал Илья, не удалось – не позволили разыгравшиеся у обоих нервы. Давясь, проглотили по рыбине, потом маялись от нетерпения, пока Нце неторопливо плыл по небосводу на запад. Когда он, наконец, закатился, прождали ещё час – для верности. И в полной темноте двинулись дальше. Илья, который различал в ночи предметы – впереди, Курт – отставая на три шага, след в след.
Вскоре они почуяли запах дыма, а за ним и ударивший в голову аромат жаренного на огне мяса. Запахи становились всё сильнее, всё осязаемее, и наконец Илья сказал, что различает в темноте очертания жилища.
– Это не шатёр, – прошептал он, ухватив Курта за плечо. – Это больше похоже на снятый с колёс большой фургон. Или даже на два фургона, составленных вместе.
– Никакой это не фургон, – прошептал в ответ Курт. – В детстве я читал древние книги, когда их привозили в кочевье из августа. Эта постройка называется домом. Она никогда не стояла на колёсах и никуда не двигалась. Дом построили на том же месте, где он стоит сейчас.
– А вот ещё один, – выдохнул Илья. – Смотри, слева от этого. Чёрт, ты не разглядишь. Неважно, я вижу другой дом, поменьше. И ещё. Делать нечего, придётся идти туда. Должно быть, здесь целое кочевье, нам всё равно не справиться, если задумают худое. Давай дождёмся рассвета и постучимся в дверь.
– В какую дверь?
– В первую попавшуюся.
В дверь стучать не пришлось. Едва восточный горизонт посветлел, из ближайшего строения наружу выбрался человек. Постоял, позёвывая и потягиваясь, на крыльце, затем неторопливо спустился на землю, обернулся и, увидав в двадцати шагах незнакомцев, застыл. В утренних сумерках разглядеть его лицо Курту не удалось, отчётливо была видна лишь падающая на грудь седая и длинная, едва не до пупа, борода.
– Здравствуй, добрый человек, – крикнул Илья по-июльски. – Мы пришли с миром.
Бородач попятился, споткнулся о ступени крыльца и едва не упал. В следующий момент он повернулся и опрометью метнулся вовнутрь строения, которое в древних книгах называлось домом.
Прорезанное в стене дома прямоугольное отверстие посветлело – видимо, внутри запалили факел или свечу. Через минуту дверь вновь отворилась, и на пороге появились трое – к бородачу присоединились два вооружённых дубинками молодых парня.
– Мы пришли с миром, – вновь крикнул Илья на июльском. – С миром, – повторил он по-декабрьски.
Троица на крыльце ответила молчанием.
– Мы мирные люди, – крикнул Курт по-октябрьски. – Мы не причиним вам вреда.
– Немец? – шагнул с крыльца бородач. – Ты говоришь по-немецки? С какого вы острова?
Курт откашлялся.
– Мы не с острова, – сказал он. – Мы с тобой говорим на одном языке, но у нас его называют октябрьским.
– Вот оно что, – протянул бородач. – Вот, значит, вы откуда. Лизхен! – зычно крикнул он. – Иди сюда!
На крыльце появилась женщина, наряженная в длинную, до пят, шубу.
– Вот это да, – протянул Илья. – Ты посмотри-ка. Что за мех такой?..
Курт вгляделся. Шуба была небесно-голубого цвета, с чёрными звездастыми кляксами по всей длине. О зверях с таким мехом Курт не слыхал.
– Лизхен, собирай на стол, – велел бородач. – Разбуди девочек, пускай помогут. Ступай к Бурмейстерам, Людвиг, – обернулся бородач к старшему из парней. – Буди всех, скажи, чтобы шли сюда. Отто, передашь то же самое Фрезенбургам. Как вас зовут, парни?
– Курт Федо… – Курт замялся. Фамилия жены, которую он взял в декабре, здесь явно вызовет вопросы. – Курт Бауэр и Илья Суханов. Илья не говорит по-октябрьски. Извините, я хотел сказать, по-немецки.
– Венгр? – оглядел Илью бородач. – Болгарин? Поляк?
– Он из декабря, – ответил Курт. – Русский.
– Чудеса, да и только, – поскрёб бороду островитянин. – Ладно, что ж это мы… Проходите в дом, парни. Меня зовут Иоганн Цвайберг. Лизхен моя жена, а Людвиг и Отто – сыновья. Дочери ещё спят. Да уж… Не думал я, что на старости лет повидаю таких гостей…
Курт чувствовал, что ещё немного, и он лопнет, а Лизхен всё носила и носила на стол, исчезая в прорезанном в полу люке и появляясь вновь с уставленным яствами деревянным подносом. Курт не знал, что это были за яства. Ни зелёных, продолговатых, хрустящих на зубах овощей, ни сочных ярко-красных, ни вязких фиолетовых в октябре не водилось. Замысловатой формы сладких орехов не водилось тоже. Не говоря о плодах и ягодах десятка разных форм и расцветок.
После того как со стола, наконец, убрали, в просторную комнату, которую Иоганн называл гостиной, набилось человек двадцать, враз сделав её тесной. Тощий кадыкастый Фрезенбург привёл трёх курносых сероглазых дочерей-погодков, похожих друг на друга, словно все три были близняшками. Сыновей у Фрезенбурга не было, а жену прошлым летом унесла хворь, и он теперь поднимал девочек в одиночку. Фрезенбург уселся на грубо сколоченный табурет в углу и изучающе переводил взгляд с Курта на Илью и обратно, словно решал, какой из них больше подойдёт его старшей.
Основательный плечистый Фриц Бурмейстер на руках принёс свою престарелую мать, бережно усадил в кресло. Вслед за Бурмейстером в гостиную чинно вошли пятеро его детей, мал мала меньше. Шестого, полугодовалого Дитриха, дородная краснолицая фрау Бурмейстер прижимала к груди.
– Добро пожаловать, – пробасил Бурмейстер, усаживаясь рядом с матерью, – на славный остров Мюнхен.
Жили на острове вот уже лет шестьдесят, с тех пор, как сюда с севера пришёл, отделившись от семьи, дед Иоганна Цвайберга с молодой женой и выводком ягнят. Он сколотил сруб, который следующие поколения расширили, надстроили и превратили в дом с шестью спальными комнатами, погребом и верандой. Он же поставил хлев. И он же окрестил новое поселение Мюнхеном. Год спустя по соседству с Цвайбергами поселилась чета Фрезенбургов. А ещё через десяток лет на остроносой пироге приплыли с запада Бурмейстеры.
