Колодец с живой водой - Мартин Чарльз (книги бесплатно без .TXT, .FB2) 📗
Выйдя из кафе, я пересек улицу и поднялся к огромным – не меньше двадцати футов высотой – деревянным дверям собора. Шагнув в прохладный полумрак, я увидел, что большинство верующих уже выстроились для причастия вдоль центрального прохода. Лишь немногие по-прежнему стояли на коленях или молились либо напротив алтаря, либо на своих скамьях. Потом снова заиграл орган, и на возвышение вышел священник со Святыми Дарами. Прочтя короткую молитву, он протянул их первым причащающимся, среди которых я с удивлением увидел и балерину.
Как раз в тот момент, когда я вошел, она протанцевала по центральному проходу к священнику, который, надо отдать ему должное, смотрел женщине прямо в глаза – и никуда больше.
Прислонившись к колонне, я смотрел, что будет дальше. Мне было очень любопытно, как священник и вся «святая католическая церковь» в его лице выйдет из более чем щекотливого положения. Нет, я вовсе не предвкушал скандала, но то, что́ я увидел, меня даже разочаровало. Прекратив танцевать, женщина остановилась слегка наискосок от священника, преклонила колени и открыла рот. Священник обмакнул хлеб в вино и положил женщине на язык. Поднявшись, танцовщица отошла в сторону и снова преклонила колени, сложив руки перед собой. Именно в этот момент откуда-то слева появились еще два священника с длинной красной накидкой. Подойдя к женщине, которая по-прежнему молилась, закрыв глаза, они закутали ее в ткань и сами встали по бокам. Губы их беззвучно шевелились – похоже, святые отцы тоже читали какие-то молитвы.
Пока я стоял у колонны и чесал в затылке, ко мне бесшумно подошел сзади еще один священник. Похлопав меня по плечу, он слегка подтолкнул меня к алтарю и произнес на ломаном английском:
– Ты?.. – Он показал на невысокую алтарную преграду. – Ты идти?
Я покачал головой:
– Нет.
Святой отец улыбнулся:
– Ты – можно. Идти.
Я снова качнул головой:
– У вас нет столько хлеба.
Священник снова улыбнулся, но по его глазам я понял, что вопрос, который он задал в следующую секунду, не имел никакого отношения к физическому голоду.
– Ты голодный?
– Нет.
Священник снова показал на алтарь и несколько раз кивнул:
– Идти. Redención [37].
Но я лишь отступил в сторону, и он, приветливо кивнув, двинулся мимо меня по направлению к еще одной группе верующих, которая остановилась у самого входа в собор.
Когда я вернулся в отель, было уже совсем темно. Я долго стоял в ду́ше, вдыхая восхитительный и свежий запах мыльной пены, и вспоминал женщину в храме. Она подошла к причастию голой, только и всего. Я был грязен, а это совсем другое. Redención… Искупление. Голос священника снова зазвучал у меня в голове, и вода вдруг показалась мне невероятно холодной. Наверное, я мог бы… мог бы…
И все-таки я продолжал сомневаться.
Выйдя из душа, я почувствовал голод – нормальный физический голод. За последние сутки – так уж получилось – я почти ничего не ел, и сейчас мне было необходимо подкрепиться. Обострившееся обоняние довольно скоро вывело меня к придорожному кафе. Полная улыбчивая хозяйка, поминутно вытиравшая полотенцем покрытый испариной лоб, протянула мне меню на испанском и английском.
Еще во время моей работы у Маршалла я приучился заказывать только блюда, прошедшие термическую обработку, пить только напитки из бутылки или из жестяной банки (причем банку должны были вскрывать при мне) и никогда не пить ничего со льдом. Руководствуясь этим нехитрым правилом, я показал хозяйке на пункты меню, которые привлекли мое внимание. Рис, бобы, тушеное мясо. Кивнув, хозяйка выбила номера блюд на клавишах древнего кассового аппарата и жестом показала на довольно уютный столик.
Опустившись на стул, я маленькими глотками потягивал минеральную воду из бутылки, ожидая, пока принесут заказанные мною блюда. Тарелки появились несколько минут спустя, и запах от них исходил просто божественный. Горячая еда была невероятно вкусной. Не удержавшись, я заказал вторую порцию и ел до тех пор, пока не понял, что больше в меня не влезет.
Вернувшись в отель, я попытался расспросить молодого парня за стойкой, благо тот довольно сносно говорил по-английски. Он, однако, не сообщил мне ничего такого, что могло бы меня заинтересовать. О появлении в городе новой шумной компании серферов-гринго парень не слышал, но смог указать район, где, по его словам, сосредоточилась ночная жизнь города.
– Это недалеко, – сказал он. – Кварталов пять во-он в ту сторону…
Свой мотоцикл я оставил на гостиничной стоянке – небольшой огороженной площадке, где тесно, бампер к бамперу, стояли машины постояльцев. Чтобы извлечь мой КТМ из дальнего угла, парню пришлось бы передвинуть как минимум пять автомобилей. Когда я увидел, что мотоцикл мне придется ждать довольно долго, то махнул рукой и сказал, что пройдусь пешком.
Увы, до места, указанного мне гостиничным клерком, я так и не добрался. Не успел я пройти и трех кварталов, как меня основательно скрутило. Сначала к горлу подкатила тошнота, которая без всякого предупреждения перешла в рвоту. Изо рта хлынуло, как из огнетушителя – я едва успел наклониться пониже. Приступы с небольшими перерывами накатывали несколько раз, пока мой желудок окончательно не опустел. От слабости я опустился на колени прямо на тротуар, и тут у меня скрутило живот. Даже будь я у себя дома, я бы вряд ли успел добежать до туалета: у меня буквально «вышибло дно». Кишечник пронзила резкая боль, а реактивная струя, вырвавшаяся из моей кормовой части, была такой сильной и стремительной, что могла бы, наверное, зашвырнуть меня на Луну и еще дальше.
Контролировать себя я был не в силах. Рвота сменялась поносом и наоборот. Не знаю, сколько это продолжалось – полчаса, час или дольше. Стоя на коленях в луже собственных нечистот, я слабо шевелился, балансируя на грани потери сознания. Несколько раз мимо проходили какие-то люди, но все они обходили меня как можно дальше, брезгливо зажимая носы и что-то негромко бормоча.
Я боролся, сколько хватало сил, но в конце концов не выдержал и рухнул на землю у стены. Из меня по-прежнему хлестало, как из прохудившейся канализационной трубы, и я не мог ничего с этим поделать. С каждой минутой я все больше слабел, голова кружилась, а глаза застилал туман. Наконец я потерял сознание.
Очнулся я от того, что какой-то человек с метлой в руках ткнул меня своим орудием труда и сказал что-то по-испански. Я понятия не имел, что именно, но, судя по интонации, это вряд ли был комплимент моему образцовому поведению. Подталкиваемый метлой ретивого дворника, я кое-как прополз на четвереньках целый квартал, а потом снова рухнул на землю возле какого-то старого и грязного дома. Бред и явь продолжали сменять друг друга в моем воспаленном, ослабленном болезнью мозгу. Была, должно быть, уже глубокая ночь, когда я почувствовал, как чья-то рука обшаривает мои карманы и снимает с запястья часы. Я попытался схватить эту руку, но удержать не смог и вновь провалился в забытье.
Солнечные лучи пробились сквозь мои опущенные веки и согрели воздух, сделав окружавший меня словно кокон отвратительный запах совершенно непереносимым. Увы, поделать я ничего не мог: за ночь я настолько ослабел, что не мог даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы встать на ноги. Всех моих сил хватило только на то, чтобы открыть глаза. Режущая боль в животе не унималась, она продолжала терзать мои внутренности, не отпуская ни на минуту, и я испытывал облегчение, только когда в очередной раз проваливался в беспамятство. Мимо проходили люди, возможно, они даже что-то говорили мне или друг другу, но их голоса сливались в невнятный шум, в котором я не мог разобрать ни слова. Я, впрочем, и не старался особенно прислушиваться – мне было все равно.
Единственное, о чем я мог думать, это о том, что самому себе я помочь не в состоянии, а это означало, что я, скорее всего, умру.
Потом я в очередной раз отключился и пришел в себя только от гула церковных колоколов, которые звонили, казалось, над самой моей головой. Я с трудом разлепил веки и, хотя перед глазами все расплывалось, сумел разглядеть две склонившиеся надо мной человеческие фигуры: одна побольше, другая поменьше. Я машинально потянулся к ним, фигуры отпрянули, и я услышал несколько слов, произнесенных по-испански высоким и каким-то детским голосом. «Borracho!» [38] – разобрал я. Последовала пауза, потом второй, более взрослый, голос что-то ответил. Я не знал, о чем они говорили, не знал, понимают ли эти люди по-английски, но слово «borracho» было мне знакомо.
