Разбитое сердце Матильды Кшесинской - Арсеньева Елена (список книг TXT) 📗
После смерти воспитателя Войцех остался в Париже и там женился в 1763 году на польской эмигрантке Анне Зиомковской. В 1770 году у них родился сын Ян. Когда мой дед счел, что опасность миновала, он вернулся с сыном в Варшаву.
На родине выяснилось, что за время его полувекового безвестного отсутствия дядя выдал его за умершего и таким путем получил в наследство все имущество графов Красинских. Попытки деда вернуть себе отцовское состояние остались тщетными, так как при поспешном бегстве воспитатель не захватил с собою все необходимые документы. Между тем в Польше из-за войн и внутренних беспорядков погибло в огне и было утеряно много архивов, особенно церковных. Восстановить права деда в этих условиях оказалось невозможным. Дед все же имел некоторые документы, которые хранил в отдельной шкатулке, придавая им особую цену; шкатулку эту он завешал своему сыну Яну.
– «Береги ее как зеницу ока, после моей смерти она откроет тебе иной путь», – часто говорил дед моему отцу, – продолжал Феликс Иванович. – Но мой отец, по своей доверчивости, не мог ее уберечь: один из родственников уговорил его передать ее ему для хранения в безопасном месте и шкатулки потом не вернул. Куда она исчезла и что с ней сталось, установить не удалось. Единственное, что сохранилось у моего отца в доказательство его происхождения, было кольцо с гербом графов Красинских – так называемый геральдический «слеповронок». Описание этого герба имеется в польском гербовнике: «На лазуревом поле серебряная подкова, увенчанная золотым крестом. На нем черный ворон с золотым перстнем в клюве. На щите графская корона, шлем, дворянская корона, на которой сидит тот же ворон. Намет лазуревый, подложенный серебром».
– Я хорошо помню, – говорил Феликс Иванович, – как еще ребенком ездил с дедом во дворец Красинских, и каждый месяц дед получал некоторую сумму денег. Так потомки нечестного дядюшки пытались откупиться от обобранных родственников.
Отец мой с детства занимался музыкой и виртуозно играл на скрипке. Говорили, что он выступал на концертах с Никколо Паганини. Он обладал в юности прекрасным голосом и стал первым тенором Варшавской оперы. Его прозвали «словик» – соловей, а польский король называл его «мой словик». Но потом отец потерял голос и тогда перешел на драматическую сцену и стал замечательным актером. Умер он ста шести лет, случайно, от угара. В некрологе о нем писали, что Ян Кшесинский обладал поразительным голосом, необычайной мягкости и замечательного тембра, и был великим артистом польского театра на трагических и комических ролях. Так создалась театральная династия Кшесинских.
Театральная династия… Кшесинские могли собой гордиться. Но из Малиной головы не шло сравнение, которое сделал Сережа: сравнение ее с Мариной Мнишек. Если эта польская дворянка стала русской царицей, то почему не может повезти ей?
Ники казался таким влюбленным… Он думал только о том, как бы снова и снова предаться с ней любви.
Но что можно было себе позволить в квартире родителей? Лишь ловить краткие моменты, когда никого не будет дома.
Однако они выпадали так редко! К тому же Ники стал приезжать не один, а с компанией. Иногда с ним бывал только Евгений Волков, но чаще – великие князья Михайловичи: Георгий, Александр и Сергей. Старший, Николай, скандально известный историк и дипломат, жил за границей. Там же обретался и Михаил, высланный государем из России за свой морганатический брак.
Для Мали появление Сергея стало неожиданностью – только актерская выдержка помогла ей скрыть свои чувства. А чувства были самые противоречивые: и так и не утихшая обида, и возмущение, и радость, и плотское возбуждение, особенно острое от того, что его невозможно было удовлетворить…
А Сергей казался совершенно спокойным и лишь деликатно отводил глаза, когда опьяневший Ники вдруг начинал несдержанно целовать Малю. Ему доставляло огромное удовольствие демонстрировать друзьям свою полную власть над ней, свое обладание ею.
Конечно, Сергей вовсе не был так уж спокоен, как пытался показать, но он знал, что рано или поздно Маля к нему вернется. То, что он играет в этой истории кого-то вроде снисходительного Амфитриона, нимало не раздражало его. Великий князь понимал, что иным способом владеть женщиной, которую смиренно обожал, не сможет, и философски примирился с судьбой, не в силах решить, tant pis это или все же tant mieux. Но пока, в ожидании этого счастливого дня, он не отказывал себе в том, что с огромным вниманием (внешне тщательно скрываемым) пытался узнавать «вести с фронта». Пока они были неутешительны: Аликс твердо держалась своего решения. Но с некоторых пор Сергей Михайлович с особым уважением стал относиться к Элле, Елизавете Федоровне, которая при всяком удобном случае заводила с сестрой разговоры об этом браке и укрепляла в ее сердце любовь к Ники.
Сергею было все равно, какие резоны движут Эллой. Заботится она о счастье Аликс или хочет стать сестрой царицы, действует в интересах России или королевы Виктории, которая мечтала посадить внучку на русский престол, – ему было все равно. Он ждал только собственного счастья.
Компания очень уютно проводила вечера. Михайловичи пели грузинские песни, которым выучились, живя на Кавказе, где отец их был наместником почти двадцать лет…
В один из вечеров Ники вздумал исполнить танец Красной Шапочки в «Спящей красавице», который очень любила Маля и он любил, в ее исполнении. Он вооружился какой-то корзинкой, нацепил себе на голову платочек и в полутемном гостиной изображал и Красную Шапочку, и Волка.
Цесаревич почти никогда не приезжал без подарка – и вскоре маленькая шкатулка Мали перестала вмещать привезенные им драгоценности. Впрочем, прежние свои украшения она с легким сердцем засунула в дальний ящик комода – они не шли ни в какое сравнение с чудесными подарками Ники!
Маля ужасно смущалась, что, живя у родителей, она не может должным образом угостить своих гостей, подать ужин и устроить вечеринку, но иногда все же удавалось подать им шампанское.
Маля недолго пребывала в блаженной уверенности, что приезды Ники к ней – тайна для всех, кроме тесного кружка самых близких. Как-то раз, когда наследник прибыл один и Юлия, переглянувшись с сестрой, поспешно начала собираться, у парадной двери раздался звонок. Испуганная горничная доложила, что приехал градоначальник и что ему непременно нужно видеть его высочество. Ники, краснея, но приняв независимый вид, вышел в переднюю, но вскоре вернулся и сказал, что, оказывается, государь его спрашивал, но ему доложили, что наследник из дворца выехал. Об этом немедленно стало известно градоначальнику, и тот счел своим долгом сообщить об этом цесаревичу – ведь он отлично знал, куда тот отправился.
– За каждым моим шагом следят, – смущенно пожал плечами Ники. – После того случая в Японии меня охраняют гораздо строже, чем прежде. Спасибо только, что я не вижу свою свиту. Но сейчас мне придется вернуться.
Он улыбнулся Юлии, которая застыла с одной ногой в уличной, а другой в домашней туфле:
– Хорошо, что вы замешкались с отъездом, а то нас застали бы на месте преступления.
И, поцеловав Малю, отправился к отцу в Аничков дворец.
Юлия взглянула на грустную сестру:
– Знаешь что? Тебе нужно жить отдельно, чтобы иметь возможность встречаться с ним не тогда, когда у тебя есть возможность, а в любое время. И это придаст тебе новый статус.
Маля взглянула на нее настороженно. Новый статус – значит, она теперь будет считаться не просто дочерью знаменитого танцовщика Феликса Кшесинского, в доме которого запросто бывает наследник престола. Поселившись отдельно, она сорвет флер приличия – пусть призрачно-прозрачный, но все же существующий! – со своих отношений с ним, и статус ее будет – любовница цесаревича Николая Александровича…
– Отец не позволит, – шепнула она.
– Если хочешь, я с ним поговорю, – храбро вызвалась сестра.
– Погоди, мне нужно сначала спросить у Ники, вдруг он не захочет… – нерешительно сказала Матильда.
