Король замка - Холт Виктория (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Мы сели рядом. Он действительно изменился, глаза помутнели. Сейчас у него был взгляд человека, плутающего в дремучем лесу. Я догадалась, что он мучительно напрягает память.
— Мне позвонить? — спросила Женевьева. — Мы сильно проголодались. Где мой пирог с шоколадом? И мадемуазель Лосон, я уверена, хочет пить.
Он не ответил, тогда она позвонила в колокольчик. Появился Морис, и она отдала распоряжения.
— Дедушка неважно себя чувствует, — сказала она Морису.
— Для него настали тяжелые дни, мадемуазель Женевьева.
— Думаю, он не знает, какой сегодня день. — Женевьева вздохнула и села. — Дедушка, — продолжала она, — в рождественскую ночь в замке устроили охоту за сокровищами, и мадемуазель Лосон победила.
— Сокровище нетленное — на небесах, — произнес он.
— Конечно, дедушка. Но пока его дожидаешься, приятно найти что-нибудь на земле.
Он выглядел озадаченным.
— Ты читаешь молитвы?
— Вечером и утром.
— Этого мало. Молись ревностнее. Тебе нужна помощь. Ты рождена во грехе…
— Да, дедушка, я знаю. Все мы рождены во грехе, но я правда молюсь. Нуну заставляет.
— А, славная Нуну! Будь к ней внимательна, она добрая душа.
— Она не позволит мне забыть молитвы.
Вернулся Морис с вином, пирогом и шоколадом.
— Спасибо, Морис, — поблагодарила Женевьева. — Я сама их угощу. — И снова повернулась к дедушке. — На Рождество мы с мадемуазель Лосон ходили в гости, там были ясли и пирог с короной. Вот бы у тебя было много сыновей и дочерей! Их дети приходились бы мне двоюродными братьями и сестрами. Сегодня мы могли бы вместе есть пирог с короной.
Старик не слушал ее. Он смотрел на меня. Я пыталась завести разговор, но не могла думать ни о чем, кроме похожей на келью комнаты и сундука с плетью и власяницей.
Он фанатик — это было очевидно. Как он им стал? И какую жизнь здесь вела Франсуаза? Почему она умерла после того, как его разбил паралич? Потому что не мыслила своей жизни без него? Без этого полуживого фанатика с безумным взглядом? Без мрачного дома с кельей и сундуком… Когда была замужем за графом и ее домом был Шато-Гайар!
Кто бы мог подумать, что при такой счастливой судьбе?..
Я себя одернула. С чего это я взяла? «Счастливая» судьба… Та, которой выпала эта участь, страдала так, что покончила жизнь самоубийством. Но почему… Почему? Праздное любопытство сменялось жгучим желанием узнать правду. И в этом не было ничего странного. Интерес к чужим тайнам был у меня наследственным. Проникнуть в чужой образ мыслей — все равно, что познать картину: почему художник выбрал именно этот предмет и изобразил его так, а не иначе, какой замысел и настроение воплотились в красках…
Старик не сводил с меня глаз.
— Я плохо вас вижу, — сказал он. — Не могли бы вы сесть поближе?
Я пододвинула к нему стул.
— Это была ошибка, — прошептал он. — Большая ошибка.
Он говорил с самим собою, и я взглянула на Женевьеву, которая старательно выбирала кусочки шоколада с принесенного Морисом блюда.
— Франсуаза не должна была знать об этом, — бормотал он. Он бредил. Я не ошиблась, подумав, что его состояние ухудшилось. Он вглядывался в мое лицо.
— А ты сегодня хорошо выглядишь. Очень хорошо.
— Спасибо, я прекрасно себя чувствую.
— Какая ошибка… Свой крест каждый должен нести сам, а я не выдержал ноши.
Я молчала, подумывая, не позвать ли Мориса.
По-прежнему не сводя с меня глаз, он отъехал в своем кресле назад. Казалось, он боится. От неловкого движения с него соскользнул плед. Я подхватила его и хотела укрыть старика, но тот отпрянул и закричал:
— Сгинь! Оставь меня! Тебе известно, как тяжело мое бремя, Онорина.
Я сказала:
— Позови Мориса, — и Женевьева выбежала из комнаты.
Старик схватил меня за руку. Я почувствовала, как его ногти впились мне в кожу.
— Ты не виновата, — бормотал он. — Это мой грех, мой крест. Я буду нести его до могилы… Почему не ты?.. Зачем я?.. Трагедия… Франсуаза… Малышка Франсуаза. Уходи. Не приближайся ко мне. Онорина, не искушай меня.
Морис торопливо вошел в комнату. Он взял плед, укутал старика и бросил через плечо:
— Незаметно уйдите. Так будет лучше.
На шее у старика висело распятие. Морис вложил распятие ему в руки, и мы с Женевьевой вышли из комнаты.
— Это было… страшно, — призналась я.
— Вы сильно испугались, мисс? — спросила Женевьева почти радостно.
— Он бредил.
— Он часто бредит. Он же очень старый.
— Не надо было нам приходить!
— Папа сказал бы то же самое.
— Он запрещает тебе ходить сюда?
— Не совсем так. Я не говорю ему, но если бы он знал, то запретил бы.
— Тогда…
— Дедушка был отцом моей матери, и папа его не любит. В конце концов, он не любил маму, так?
На обратной дороге в замок я сказала:
— Он принимал меня за кого-то другого. И пару раз назвал Онориной.
— Так звали мамину маму.
— Он боялся ее?
Женевьева задумалась.
— Вряд ли, дедушка кого-нибудь боялся.
Я тогда подумала, что вся жизнь в замке каким-то таинственным образом связана с покойниками.
Я не могла не поговорить с Нуну о нашем визите в Карефур.
Она покачала головой.
— Женевьеве не стоит туда ездить, — сказала она. — Лучше этого не делать.
— Она хотела соблюсти новогодний обычай.
— Обычаи хороши для одних семей и не годятся для других.
— Их не очень-то придерживаются в этой семье.
— Обычаи созданы для бедных. Они придают их жизни хоть какой-то смысл.
— Полагаю, обычаи радуют и бедных и богатых. Но я жалею о нашем визите. Старик бредил. Это было неприятное зрелище.
— Мадемуазель Женевьеве следует ждать, когда он за ней пришлет. Неожиданные визиты ни к чему хорошему не приводят.
— Он, конечно, был другим, когда вы там жили… Я хочу сказать, когда Франсуаза была ребенком.
— Он всегда был строгим. К себе и к другим. Ему надо было стать монахом.
— Возможно, он и сам так думал. Я видела его келью. По-моему, раньше он жил в ней.
Нуну опять кивнула.
— Такому человеку не следовало жениться, — сказала она. — Франсуаза не понимала, что происходит вокруг. Я старалась сделать так, чтобы все это ей казалось естественным.
— А что происходило? — спросила я.
Она бросила на меня пристальный взгляд.
— Он не был создан для отцовства. Хотел, чтобы дом был похож… на монастырь.
— А ее мать… Онорина?
Нуну отвернулась.
— Она была инвалидом.
— Да, — сказала я, — не очень счастливое детство было у бедной Франсуазы… Отец — фанатик, мать — инвалид.
— Нет, она была счастлива.
— Кажется, вышивание и уроки музыки действительно скрашивали ее жизнь. Она пишет о них с радостью. Когда ее мать умерла…
— Что? — перебила Нуну.
— Она очень переживала?
Нуну встала и вытащила из выдвижного ящика следующую тетрадку.
— Прочитайте, — сказала она.
Я открыла первую страницу. Франсуаза была на прогулке. У нее был урок музыки. Она закончила вышивать напрестольную пелену. Она занималась с гувернанткой. Обычная жизнь обычной маленькой девочки.
Но дальше шли следующие записи:
«Сегодня утром на уроке истории папа зашел в классную комнату. Он выглядел очень грустным и сказал: «Франсуаза, я должен тебе кое-что сообщить. У тебя больше нет матери». Я чувствовала, что мне надо было бы заплакать, но не могла. А папа смотрел так сурово и печально. «Твоя мама долго болела и никогда бы уже не выздоровела. Господь услышал наши молитвы». Я сказала, что не молилась о том, чтобы она умерла, но папа возразил, что пути Господни неисповедимы. Мы помолились за маму, и я почувствовала большое облегчение. Он сказал, что теперь она отмучилась, и вышел из классной комнаты».
«Папа просидел в покойницкой два дня и две ночи. Он не выходил из нее, и я тоже была там, чтобы отдать дань уважения умершей. Я долго стояла на коленях у кровати и горько плакала. Я думала, что плачу, потому что умерла мама, но на самом деле у меня болели колени и мне там не нравилось. Папа все время замаливал грехи. Мне стало страшно, потому что если он такой грешник, то что говорить о нас — всех остальных, не молившихся и вполовину его стараний».
