Девушка в поезде - Хокинс Пола (читать хорошую книгу TXT) 📗
Я должна проглотить свою гордость, преодолеть стыд и пойти к нему. Ему придется выслушать. Я его заставлю.
Вечер
Скотт думает, что я в кино с Тарой. Я провела около квартиры Камаля пятнадцать минут, настраиваясь на встречу и никак не решаясь постучать в дверь. Мне страшно подумать, как он встретит меня после прошлого раза. Мне надо показать, что мне стыдно, и я оделась подобающе, очень буднично – просто джинсы и футболка, практически без макияжа. Он должен видеть, что я не собираюсь его соблазнять.
Я чувствую, как учащается пульс, когда я подхожу к двери и звоню. Никто не отзывается. Свет в окнах горит, но никто не выходит. Возможно, он заметил меня на улице; может, он наверху и надеется, что я уйду, если он не откроет. Но я не уйду. Он не знает, какой настойчивой я могу быть. Если я что-то решила, то заставлю с этим считаться.
Я звоню еще раз, потом еще и наконец слышу шаги на лестнице. Дверь открывается. На нем спортивные шорты и белая футболка. Он босиком, с мокрыми волосами, лицо раскраснелось.
– Меган? – Он удивлен, но не сердится, и это добрый знак. – С тобой все в порядке? Все хорошо?
– Я пришла попросить прощения, – говорю я, и он отступает, пропуская меня внутрь.
Чувство благодарности, которое меня охватывает, настолько сильно, что чем-то даже похоже на любовь.
Он проводит меня на кухню. Тут царит беспорядок: горы грязной посуды на столе и в раковине, мусорное ведро забито доверху пустыми упаковками. Может, у него тоже депрессия? Я стою в дверях; он опирается на столешницу напротив меня, скрестив руки на груди.
– Чем я могу быть полезен? – спрашивает он.
Его лицо абсолютно бесстрастно, как и должно быть у терапевта. Мне хочется ущипнуть его, просто чтобы заставить улыбнуться.
– Я должна сказать тебе… – начинаю я и замолкаю, потому что не могу вот так с ходу все рассказать, нужно какое-то вступление. Я меняю тактику. – Я хотела бы извиниться, – говорю я, – за то, что произошло. В прошлый раз.
– Все в порядке, – отвечает он. – Не стоит об этом переживать. Если тебе нужно с кем-то поговорить, я могу направить тебя к другому специалисту, а я не могу…
– Пожалуйста, Камаль.
– Меган, я не могу больше быть твоим психотерапевтом.
– Я знаю. Я это знаю. Но я не могу начать все заново с кем-то другим. Не могу. Мы так далеко продвинулись. Были так близки. Я должна тебе рассказать. В последний раз. А потом я уйду, обещаю. И больше никогда тебя не потревожу.
Он наклоняет голову. Видно, что он мне не верит. Он думает, что если согласится, то уже никогда не сможет от меня избавиться.
– Пожалуйста, выслушай меня. Я не могу больше молчать. Мне просто нужен кто-то, кто бы меня выслушал.
– А твой муж? – спрашивает он, и я качаю головой.
– Я не могу… не могу рассказать ему. После стольких прожитых вместе лет. Он не… он уже не сможет смотреть на меня, как раньше. Я стану для него другой. Он будет не в силах простить. Пожалуйста, Камаль. Если я не выплюну этот яд, я так никогда и не смогу заснуть. Выслушай меня как друг, а не как психотерапевт.
Он отворачивается. Я вижу, как у него обмякли плечи, и думаю, что это конец. Сердце заныло. А он открывает шкаф и достает два бокала.
– Хорошо, пусть будет как друг. Хочешь вина? Мы проходим в гостиную. Она тускло освещена, и тут царит такой же беспорядок, как и на кухне. Мы садимся друг напротив друга за стеклянный стол, заваленный бумагами, журналами и меню компаний по доставке готовой еды. Я крепко сжимаю бокал. Делаю глоток. Это красное сухое, но холодное и не отстоявшееся. Я отпиваю еще. Он ждет, когда я начну, но начать трудно, труднее, чем мне казалось. Я держала это в тайне так долго – целых десять лет, а это больше трети моей жизни. Не так просто решиться. Но я знаю, что должна начать говорить. Если я не сделаю этого сейчас, то уже никогда не наберусь мужества произнести нужные слова вслух, и они застрянут у меня в горле и задушат во сне.
– После отъезда из Ипсвича я сошлась с Маком, и мы поселились в его коттедже возле Холкхэма в самом конце дороги. Я уже рассказывала об этом, помнишь? Это место совсем на отшибе, до ближайшего соседа целых две мили, и еще две – до ближайших магазинов. Вначале мы часто устраивали вечеринки, несколько человек всегда ночевали в гостиной или спали в гамаках на улице в летнее время. Но мы устали от этого, и Maк в конечном итоге со всеми рассорился, так что к нам перестали приезжать, и мы остались вдвоем. Проходили дни, и мы никого не видели. Продукты мы покупали в магазине на заправке. Сейчас, когда я вспоминаю то время, это кажется мне странным, но тогда – после Ипсвича, всех тех людей и всего, что я вытворяла, – мне было нужно именно это. Мне нравилось, что мы с Маком одни и есть только старые железнодорожные пути, трава, дюны и беспокойное серое море.
Камаль наклоняет голову и чуть улыбается мне. Внутри у меня все переворачивается.
– Звучит хорошо. Но тебе не кажется, что ты все это идеализируешь? «Беспокойное серое море»?
– Это не важно, – возражаю я. – Но в любом случае это не так. Ты был на севере Норфолка? Это не Адриатика. Море там беспокойное и все время серое.
Он поднимет руки вверх и улыбается.
– Ладно.
У меня сразу поднимается настроение, и напряжение отпускает плечи и шею. Я делаю еще глоток вина – на вкус оно уже не такое горькое.
– Я была счастлива с Маком. Я понимаю, что та жизнь мало похожа на ту, что мне нравится, но после смерти Бена и всего случившегося после нее другой жизни мне не хотелось. Мак спас меня. Он забрал меня к себе, он меня любил и оберегал. И с ним не было скучно. И чтобы быть до конца честной, признаюсь, что мы принимали много наркотиков, а скучать, когда все время под кайфом, довольно трудно. Я была счастлива. Счастлива по-настоящему.
Камаль кивает.
– Я понимаю, хотя и не уверен, что это похоже на реальное счастье, – говорит он. – На то счастье, которое может поддержать и придать сил в трудную минуту.
Я смеюсь:
– Мне было семнадцать. Я была с человеком, который мне нравился и который меня обожал. Я сбежала от родителей, подальше от дома, где все, буквально все напоминало об умершем брате. Мне не нужно было счастья для поддержки. Мне нужно было просто его ощущать.
– И что произошло?
Мне кажется, будто краски в комнате сгустились. Вот мы и подошли к тому, о чем я никогда и никому не говорила.
– Я забеременела.
Он кивает и ждет продолжения. Мне хочется, чтобы он остановил меня, задал больше вопросов, но он молчит и просто ждет. В гостиной становится еще темнее.
– Когда я поняла, было уже слишком поздно… избавиться от него. От нее. Я бы это сделала, не будь такой глупой и безалаберной. Проблема заключалась в том, что она не была нужна никому из нас.
Камаль поднимается, идет на кухню и возвращается с бумажным полотенцем, чтобы я вытерла глаза. Он протягивает его мне и садится. Я успокаиваюсь не сразу. Камаль сидит терпеливо и неподвижно, как на наших сеансах, не сводя с меня глаз и сложив руки на коленях. Чтобы сохранять такую невозмутимость, наверняка требуется невероятный расход энергии.
Ноги у меня дрожат, а коленки дергаются, будто у марионетки по команде кукольника. Я встаю, чтобы унять дрожь, дохожу до двери на кухню и возвращаюсь обратно, нервно потирая ладони.
– Мы оба были ужасно глупыми, – продолжаю я. – Мы даже не задумывались о том, что происходит, и продолжали жить, будто ничего не случилось. Я не показывалась врачу, не ела нужных продуктов, не принимала витаминов, не делала ничего, что должна была. Мы просто продолжали жить прежней жизнью. Как будто ничего не изменилось. Я стала толстой и неповоротливой, быстро уставала, мы оба раздражались и все время ссорились, но, по сути, до ее появления на свет ничего не менялось.
Он не мешает мне плакать. Пока я вытираю слезы, он пересаживается на стул возле меня и почти касается коленями моего бедра. Он наклоняется ко мне. Он не дотрагивается до меня, но наши тела так близко, что я чувствую его запах – терпкий и резкий запах свежести в грязной комнате.
