Дорогой Леонид Ильич - Семанов Сергей Николаевич (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Тогда же партия восстановила райкомы, обкомы. Повысили требовательность. Дело пошло. Но потом реформа постепенно стала сходить на нет, распадаться, потому что за нее надо браться, а ее не очень-то поддерживал Леонид Ильич. Все-таки многое, хотя я и не сторонник персонифицировать политику, зависит от первого лица. А главной заботой нашего руководителя, к сожалению, стала забота о создании личного авторитета.
«Руководителю нужен авторитет, помогайте», — говорил он в узком кругу. Но под помощью подразумевалось нечто особенное. Например, Подгорный рассказывал мне, что Леонид Ильич просил его, чтобы тот в нужных местах речи Генсека на собраниях общественности столицы вставал и поднимал таким образом зал, чтобы аплодировал в нужных местах. И добавлял: «Может, это и нехорошо, но это нужно, приходится это делать». Вероятно, из тех же побуждений, нежелания делить с кем-то авторитет он на заседании Президиума ЦК перед XXIII съездом партии предложил: «Я выступаю с докладом, вы все его читали, это наш общий отчет перед партией. Поэтому не надо вам выступать. Вот товарищ Косыгин может выступить о пятилетке, остальным не надо».
Следующий этап — была ограничена возможность передвижений. Случилось это так. Первое время мы ездили по стране, например, я с 1965 по 1970 год посетил 29 областей Российской Федерации, где до того не был. Тем более что я в исполнительном органе, заместитель Председателя Совмина. И вот как-то поехал в Свердловск, потом в Кемеровскую область. А там на меня очень серьезно насели шахтеры. Я неделю у них пробыл, разобрался с делами. Приезжаю, вызывает Леонид Ильич: «Как это ты в Кемерове был и мне ничего не сказал? (Я-то предполагал, что приеду и расскажу, какое там положение.) Знаешь, так нельзя, надо все-таки спрашивать, когда ты уезжаешь». И когда собралось Политбюро, предложил: «Товарищи, нам надо порядок навести. Надо, чтобы Бюро знало, кто куда едет. Чтоб было решение Бюро. И предупреждать, что он там будет делать». Стали было возражать: «Зачем так регламентировать? Ведь мы же члены руководства страны и партии». Но уже не в первый раз прошло его предложение, хотя некоторые члены Политбюро и возражали».
Мазуров точно излагает тогдашнее положение дел на политических верхах страны. Брежнев постепенно набирал силу, менял по своему усмотрению кадры на среднем уровне, готовил благоприятные для себя кадровые перемены в высших эшелонах власти. В общем ничего тут особенного или тем более сугубо отрицательного нет, каждый руководитель, большой или не очень, строит свою линию власти примерно так же. Главное тут не в этой привычной административной тактике, а в политической стратегии — во имя чего все это делается?
Ленин, который по праву считается одним из самых великих политических стратегов XX столетия, еще до вершины своих успехов сделал изречение, которое стало афоризмом: «Принципиальная политика есть единственно правильная политика». Да, так есть, было и пребудет вовек: никакие хитросплетения и интриги, как бы умно и хитро их ни плели, не приведут к решающему успеху, если политик не ставит перед собой ясной и далеко идущей цели. У Ленина и Сталина таковые имелись и были понятны всем. Хрущев разменял принципы на кукурузу и переполненные желудки, потому и неважно закончил дела свои и такую же память о себе оставил. Брежнев, он имел лишь тактику… Усидеть наверху, вот цель. Но он был мягок и добр, потому и жить давал другим, вверху и внизу.
Первое публичное политическое испытание Брежневу как главе партии пришлось пережить в мае 1965 года. Тогда решили торжественно отметить двадцатилетие Победы в Отечественной войне. Известное дело в истории всех государств: когда своих побед не одерживают, то пышно поминают старые. Так, кстати, было в предреволюционной императорской России: широко отмечались юбилеи Полтавы и Бородина, после того, как в Маньчжурии и при Цусиме потерпели поражение…
О подготовке к этой годовщине рассказал кремлевский сплетник Бурлацкий, а он знал подробности.
«Вернемся, однако, к подготовке доклада к 20-летию Победы, потому что именно тогда определился исторический выбор, предопределивший характер брежневской эпохи. «Диссертация» Шелепина была отвергнута, и общими силами был подготовлен вариант доклада, который хотя и не очень последовательно, но развивал принципы, идеи и установки хрущевского периода. Брежнев пригласил нас в кабинет, посадил по обе стороны длинного стола представителей разных отделов и попросил зачитать текст вслух.
Тут мы впервые узнали еще одну важную деталь брежневского стиля: он очень не любил читать и уж совершенно терпеть не мог писать. Всю информацию, а также свои речи и доклады он обычно воспринимал на слух, в отличие от Хрущева, который часто предварительно диктовал какие-то принципиальные соображения перед подготовкой тех или иных выступлений. Брежнев этого не делал никогда.
Чтение проекта доклада прошло относительно благополучно. Но, как выяснилось, главная битва была впереди, когда он, как обычно, был разослан членам Президиума и секретарям ЦК КПСС. Мне поручили обобщить поступившие предложения и составить небольшую итоговую справку. Подавляющее большинство членов руководства высказалось за то, чтобы усилить позитивную характеристику Сталина. Некоторые даже представили большие вставки со своим текстом, в которых говорилось, что Сталин обеспечил разгром оппозиции, победу социализма, осуществление ленинского плана индустриализации и коллективизации, культурной революции, что стало предпосылками для победы в Великой Отечественной войне и создания социалистического лагеря.
Сторонники такой позиции настаивали на том, чтобы исключить из текста доклада само понятие «культ личности», а тем более «период культа личности». Больше других на этом настаивали Суслов, Мжаванадзе и некоторые молодые руководители, включая Шелепина. Другие, например Микоян и Пономарев, предлагали включить формулировки, прямо позаимствованные из известного постановления «О преодолении культа личности и его последствий» от 30 июня 1956 года.
Особое мнение высказал Андропов. Он предложил полностью обойти вопрос о Сталине в докладе, попросту не упоминать его имени, учитывая разноголосицу мнений и сложившееся соотношение сил среди руководства. Юрий Владимирович считал, что нет проблемы, которая в большей степени может расколоть руководство, аппарат управления да и всю партию и народ в тот момент, чем проблема Сталина.
Брежнев в конечном счете остановился на варианте, близком к тому, что предлагал Андропов. В докладе к 20-летию Победы фамилия Сталина была упомянута только однажды».
Да, это так. Усилиями просионистских помощников-советников Брежнева, с подсказками ему Суслова и Андропова (первый женат на еврейке, второй сам полуеврей) имя Сталина в праздничном докладе, зачитанном Генеральным секретарем, упоминалось лишь раз в совершенно вроде бы нейтральном виде: некоторую, мол, роль в достижении Победы сыграл Председатель Государственного Комитета Обороны Иосиф Виссарионович Сталин… Да, один раз, но что получилось!
…Речь эта передавалась по всем каналам радио и телевидения, в прямом эфире, я смотрел выступления, как и миллионы сограждан, очень внимательно. Не только кучку советников Брежнева, но и весь народ горячо интересовало, будет ли помянуто сталинское имя, ведь уже десять лет, с февраля 1956-го, его предавали только пошлым поношениям. И вот Брежнев зачитал упомянутый краткий текст. Что началось в зале! Неистовый шквал аплодисментов, казалось, сотрясет стены Кремлевского дворца, так много повидавшего. Кто-то стал уже вставать, прозвучали первые приветственные клики в честь вождя. Брежнев, окруженный безмолвно застывшим президиумом, сперва оторопело смотрел в зал, потом быстро-быстро стал читать дальнейшие фразы текста. Зал постепенно и явно неохотно затих. А зал этот состоял как раз из тех лиц, кого именовали «партийным активом», или иначе, «кадровым резервом». То был именно ИХ глас.
Однако 8 мая 1965 года раздался еще один характерный политический сигнал тогдашнему партийному руководству. Но если о первом сразу же узнала вся страна, то второй стал достоверно известен только тридцать лет спустя, когда писатель В. Карпов в 1994 году опубликовал свидетельства семьи покойного уже маршала Жукова.
