Солнце сквозь снег - Робинс Дениз (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Ему было неприятно, что какая-то тощая сплетница напоминает ему, что Люсия ездит по Европе со своим «кавалером», к тому же Элисон подробнейшим образом описала, как та была одета — в изящном платье, с белыми орхидеями в волосах, с бриллиантами, которые подарил ей Грин.
Элисон, конечно, возмущалась Люсией изо всех сил, но в памяти Гая вдруг всплыла до боли знакомая картина: как его жена, обворожительно прекрасная, идет по многолюдному залу ресторана, грациозная, гордая, великолепная. Он вдруг ясно вспомнил ее точеную гибкую фигуру, царственный наклон головы, сияющие, лучистые глаза и темные волосы, крупными завитками обрамляющие идеальный овал лица.
Когда-то это красота принадлежала ему, а теперь она была ему недоступна. В каком-то смысле Гай всегда чувствовал, что никогда по-настоящему не обладал этой женщиной. С самой первой минуты, лаская ее юное податливое тело, он чувствовал, что она отдается ему физически, но духом остается чужой.
И эта мысль часто мучила его, буквально сводила с ума. В Гае, под маской респектабельности, всегда таилась искорка безумия. Когда они играли свадьбу, он понимал, что Люсия — неопытная девочка, которую глупая мать уговорила на этот брак в момент разочарования в артистической карьере и которой льстили настойчивые ухаживания взрослого мужчины. Поначалу он пытался вызвать в Люсии ту же безудержную страсть, какую испытывал к ней, но вскоре оставил свои попытки и довольствовался только физическим обладанием.
Но он никогда, ни на минуту не мог заподозрить, что Люсия способна бросить его. Мало того, что его тщеславие было уязвлено, а к имени привлечено нежелательное внимание, — Гай приходил в бешенство оттого, что его жена любит этого проходимца Чарльза Грина. Даже теперь, спустя полгода после внезапного бегства Люсии, он вздрагивал при мысли об интимной стороне ее любви к его счастливому сопернику, молодому, красивому мужчине. Поэтому рассказ Элисон Роупер о том, как она столкнулась с Люсией на юге Франции, вызвал в нем неожиданно сильную волну ностальгии. Тогда, вернувшись от Роуперов, Гай заперся дома один и стал глотать виски, стакан за стаканом, позволяя своему и без того разнузданному воображению разыграться вовсю. Он мысленно проследил, как эти двое возвращаются в отель, как падают друг другу в объятия, оказавшись наедине в номере, причем Люсия делает это со страстным желанием.
Постоянные размышления о жизни Люсии наполняли Гая бессильной яростью, которую он пытался заглушить спиртным. Кончилось тем, что всеми уважаемый Гай Нортон превратился в заядлого алкоголика, которого не узнавали даже самые близкие друзья. Этот человек исходил жаждой мести, но гнев его был обращен не столько на мужчину, который увел у него жену, сколько на женщину, которая так оскорбила его. И отомстить ей он мог только одним способом — с помощью детей. Люсия хотела забрать девочек, но будь он проклят, если позволит ей хоть раз увидеться с ними!
Гай твердо стоял на этом, отклоняя все ее просьбы, призывы к здравому смыслу и мольбы смилостивиться. Он отказался говорить с ее матерью, даже не стал слушать ее жалкие заискивания. Он пропустил мимо ушей мимоходом брошенное замечание Элизабет Уинтер, что «нечестно» так строго ограничивать общение Люсии с дочерьми. Что по этому поводу думали сами девочки, он не знал и знать не хотел.
И вдруг, когда он стоял перед камином, шумно сморкаясь и проклиная жену последними словами, зазвонил телефон. Гай снял трубку аппарата на письменном столе.
— Нортон слушает. — Он всегда так отвечал, кто бы ему ни звонил, причем произносил эти слова с такой важностью и четкостью, как диктор по радио объявляет: «Говорит Лондон».
На другом конце зазвучал знакомый голос — писклявый, очень женственный и в то же время почти детский.
— Гайчик, это ты, мой сладкий? А что ты не пришел? Обещал меня ужинать повести сегодня, негодник.
— Ах да, — буркнул он и нахмурился. Назначенное свидание совершенно вылетело у него из головы. — Прости, Банни, я только что вернулся с работы, — солгал он. — Столько дел навалилось — не мог тебе даже позвонить. И потом, я приболел. У меня простуда. Признаться, я говорю с тобой, лежа в постели.
Голос на другом конце провода немедленно проникся сочувствием и начал давать бесконечные советы, как излечить простуду народными средствами, затем последовал список лекарств, которые нужно пить.
Гай слушал с легким нетерпением. Его собеседница, совсем юная, двадцати с небольшим лет, работала манекенщицей в маленьком элитном доме моды на Бертон-стрит. Вскоре после ухода Люсии он познакомился с Банни в ночном клубе, и они стали встречаться. Девица была неправдоподобно хороша — высокая, идеально сложенная, она очень напоминала Люсию. Но, кроме внешности, больше ей похвастаться было нечем. Уровень интеллекта полностью соответствовал ее прозвищу[1]. «Мозги кроличьи», мысленно называл ее Гай, которому быстро надоедала ее глупая трескотня. Так что его интерес к Банни ограничивался физическим влечением. Втайне он несколько стыдился того, что часто приходил в ее крошечную квартирку в Хаммерсмите, и ничто на свете не заставило бы его появиться с ней вместе на людях.
Сегодня у него не было настроения болтать с Банни, и он быстро прекратил разговор.
— Я позвоню тебе, когда мне станет лучше, — сказал Гай и положил трубку.
Он еще постоял перед камином, погруженный в мрачные размышления, и тут его снова прервали — на этот раз раздался звонок в дверь.
Гай поморщился и неторопливо пошел в прихожую. Ему сейчас было не до гостей. Он уже пожалел, что дал горничной выходной, — любил, когда ему прислуживают, и считал, что челядь всегда должна быть под рукой. Они с Люсией часто спорили из-за этого — та баловала слуг. Правда, они у нее работали с удовольствием и дорожили своей должностью, а он, с тех пор как остался один, сменил уже третью кухарку.
Гай снял цепочку и повернул ключ в замке.
6
На пороге стояла пожилая дама. Гай ее никогда раньше не видел и сразу обратил внимание, что она одета дорого: в добротное котиковое манто, на волнистых седых волосах — такая же шапочка. Женщина была высокая, стройная и в свое время наверняка считалась признанной красавицей.
Она заговорила первой:
— Вы… мистер Нортон?
Гай галантно поклонился. Он всегда был галантен с дамами своего круга — любил производить впечатление светского человека, с хорошими манерами, достойного во всех отношениях.
— Да, это я. Если могу быть чем-то полезен… Мы знакомы?..
— Нет, мы незнакомы. Моя фамилия Грин. Я полагаю… — губы Флоренс Грин изогнулись в невеселой усмешке, — полагаю, она вам известна.
Гай замер. Он тотчас изменился — стал настороженным, подозрительным.
— Вы сказали — миссис Грин?
— Да. Я мать Чарльза.
— А мы… а нам есть, что сказать друг другу? — осведомился Гай в самой напыщенной манере.
— Неужели вы будете держать меня здесь, в коридоре, пожилую женщину? — парировала она с некоторой надменностью.
Он вспыхнул, отступил в сторону и открыл дверь пошире. Ему не хотелось, чтобы о нем сложилось дурное мнение.
— Прошу меня извинить. Пожалуйста, проходите в дом.
Он провел ее в гостиную. Флоренс Грин шла за ним, с опаской поглядывая на широкую спину; она сразу почувствовала к этому человеку антипатию.
Гай не понравился ей, и неприятно было находиться в его квартире. Но ее привели сюда слишком драматичные обстоятельства, чтобы теперь отступать.
Она села у камина. Гай Нортон остался стоять.
Миссис Грин перешла прямо к делу.
— Мистер Нортон, — заговорила она, — я пришла к вам, потому что речь идет о жизни и смерти.
— Чьей жизни и смерти, миссис Грин?
— Люсии, — произнесла Флоренс запретное имя.
Гай приподнял бровь:
— И что же с ней стряслось, позвольте спросить?
— Люсия серьезно больна. У нее двусторонняя пневмония.
Гай наморщил нос и сказал:
— Ах, как… как неудачно.
Бледно-голубые глаза Флоренс Грин пронизывающе смотрели на него из-под седых бровей.
