Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб - Ларина Елена (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Шелест слушал, склонив голову к правому плечу, и постукивал карандашом по столу. Если так он слушает своих партнеров на переговорах, то можно представить, как все они дергаются в ожидании его вердикта. Понять, что он думает, мне лично было не по силам. Видимо, поэтому Антон так с ним возился и пользовался такими странными методами.
Утверждать, что врать я не умею, я не буду. Потому что это не так. Я вру, и довольно правдоподобно. Но вру я обычно тогда, когда, кроме меня, это никого не касается. И, ей-богу, особых угрызений совести не испытываю, потому что сама верю в собственную ложь.
Но с Шелестом я намучилась ужасно. Вся покрылась испариной и поклялась больше такими делами не заниматься и выставить Антону ультиматум.
Если Шелест на самом деле мне поверил, то Антон должен был получить большие финансовые вливания в свой новый проект. А я -процент от сделки. Так обещал мне Антон. Но я уже готова была от всего отказаться. Потому что боялась, что Книга перемен, использованная в корыстных целях, перестанет в моих руках работать. Ведь в ней было написано – книга ответит, только если помыслы чисты.
– Ну добро, добро… – снисходительно сказал Шелест в завершении сеанса. И по его реакции мне было непонятно, доволен он или нет. – Поглядим, что к чему.
– Как поживает Тамара Генриховна? Как Эдик? – спросила я, чтобы поддержать светскую беседу.
– Ничего. Понемножку. К конкурсу готовятся. В Швейцарию уезжают.
– А как Эдик сыграл на конкурсе Чайковского? У меня было столько работы, что я даже Тамаре Генриховне позвонить не успела.
– Лучший среди худших Эдик на конкурсе, -неприятно усмехнулся Шелест.
– То есть…
– Первые три премии не присудили никому, – неохотно проворчал Сергей Петрович. – Такого еще не было. Эдька первый. Но премия у него четвертая. А это так – мелочь. Будет теперь биться в Лозанне.
– Ну, он же молодой еще. У него все впереди, – доброжелательно сказала я и тут же подумала о том, что вот у Туманского конкурса Чайковского уже не будет. – Привет передавайте Тамаре Генриховне.
– Передам, передам… Тамара вам, Геллочка, тоже передавала. И кстати, просила ей позвонить. Хорошо, что не забыл, – сказал Сергей Петрович, с трудом разворачиваясь в нашей крохотной прихожей, словно крупногабаритный джип.
Антону мне нужно было позвонить сразу после ухода Шелеста. Я начала с главного, чтобы Антон не успел меня сбить с мысли.
– Ему я сказала все так, как ты просил. Но сделка касается вас обоих. А потому хоть тебе-то я могу сказать правду. Подумай еще раз двадцать. Все говорит о том, что хорошего из этого ничего не выйдет.
– Учту, – отрывисто ответил Антон и повесил трубку.
На работе у него дым стоял коромыслом. И длинные беседы вести было некогда. Что ж, ультиматум пришлось оставить на потом.
Клиентов на вечер не было записано никаких. Я уже собиралась уходить, когда в дверь салона позвонили. На пороге стояла раба божья Валентина.
– У вас что-то случилось? – спросила я обеспокоенно, потому что взгляд у нее был какой-то шальной.
Она стояла на площадке и не входила. Пальто расстегнуто, волосы неаккуратно разбросаны по плечам.
– Девочки… – пропела она совершенно пьяным голосом. – Хорошие вы мои! Дайте-ка я вас расцелую! – И она неадекватно крепко схватила мои щеки в ладони и поцеловала в засос мои губы.
Я попыталась вырваться. Но она была сильная, как мужик. Оторвавшись от меня, она радостно улыбнулась и, решительно отстранив меня с дороги, прошествовала в глубь салона. Я вытерла губы ладонью. Вот зараза, на губах так и остался навязчивый ягодный привкус.
– А где ж все? – спросила она меня, недоуменно разводя руками.
– А никого нет. Я уже ухожу. Салон закрываю, – сдержанно ответила я. – А что, собственно…
– Девчонки! – Она продолжала называть меня в множественном числе, как настроилась изначально. – Вы просто себе не можете представить! Бабок – за…сь! Играла до утра. Думала кранты. А утром – бац. Ва-банк! У меня ж теперь денег до пупа и больше! Милые вы мои! Давайте еще разок, колданите, а? – заискивающе заглянула она мне в глаза.
Только бы целоваться опять не полезла!
– Валечка! Мы очень за вас рады! – я изобразила рукопожатие двумя своими руками. Ей жать руку не хотелось. – Но дело в том… Только не расстраивайтесь. Заговор на деньги можно делать только один раз в году. Иначе он не сработает. Так что придется подождать.
– Да кто сказал? – добродушно не поверила мне она. – Что за бред? Ну что вам, жалко, что ли? Я заплачу по двойному тарифу! Да что там… По тройному!
– Дело не в этом. Так вы можете вообще все потерять, – попыталась объяснить я.
Но она расхохоталась, закинув голову назад, и закончила руладу фольклорным визгом. Да. Везет мне в последнее время…
– Ну ладно, – по-пьяному беззлобно обиделась она, пойду к другим. Они мне сделают. Бабки есть – теперь все мне сделают. А ты давай… как хочешь… Раз в год… да… Конфетки вам, дурам, принесла. На, заешь уход клиента к конкурентам.
– Благодарю, – я взяла коробку.
А Валя удалилась, склонив голову к плечу и манерно вертя кистью в такт воображаемой музыке. Я торопливо закрыла за ней дверь. И бросилась к окну, раскрыла лиловые шторы и на всю ширину распахнула форточку. В коридоре остался навязчивый запах ее духов, противной помады и алкоголя. Я еще раз старательно вытерла губы. Надо будет Райке позвонить, рассказать, каких результатов мы добились буквально с лету.
Надо же… Выиграла в казино. Жаль, не попросила ее оставить запись в книге отзывов. Все же хотят документальных свидетельств состоявшегося чуда. А вот опять не получилось.
Новой волной вернулся вкус помады. Бедные мужчины. Никогда не буду красить губы.
Я набирала воду в новенький красный электрический чайник и представляла, как буду загадочно курить и стряхивать в окно пепел. Туманский скажет мне: «Спасибо тебе за все». А я ему небрежно отвечу: «Да на здоровье».
– От любви до ненависти действительно один шаг? – задумчиво спросила я Лилю.
– Ну в общем да. Даже шага делать не надо. Это две стороны одной медали. Только это касается не всякой любви, – уверенным тоном объяснила Лиля, нарезая на доске морковку.
– А какой? – я включила чайник и тюкнула вилкой по яйцу.
– А что такое любовь? – спросила меня Лиля и забросила морковку в кастрюлю. – Можешь объяснить?
– Любовь – это когда…
– Ну ты как ребенок, – рассмеялась Лиля. – Дети так всегда объясняют. У меня вчера шестилетняя девчонка с матерью на приеме были. У нее все «когда». Душа – это когда человек умирает, а она улетает. Совесть – это когда хочешь сделать плохо, а не делаешь. Между прочим, это признак инфантилизма.
– Это плохо? – спросила я удивленно, взбалтывая яйцо с сахаром.
– Мужчинам нравится… – неопределенно ответила Лиля, снимая шелуху с лука. – Так что там у нас с любовью?
– Любовь – это чувство. Когда все в человеке нравится, – улыбнулась я. Без «когда» у меня опять не получилось. И мука опять размешивалась комками.
– А бывает так – все в человеке нравится, а любви нет?
– Ну вообще-то да. Бывает. Нет, любовь – это когда таешь, краснеешь и слабеешь.
– Нет, Гелка. Это – не любовь. Это гипертонический криз.
– Если честно, то сейчас мне кажется, что любовь – это когда хочешь заставить другого страдать так, как он заставил страдать тебя.
– Слушай, а ты вообще-то кого-нибудь когда-нибудь любила? – подозрительно спросила Лиля, застыв с ножом в руках.
– Не знаю, – ответила я честно и полезла в шкафчик за содой. – Боюсь, что по-настоящему нет.
– И напрасно! – по своему обыкновению сказала она, разрезала луковицу и стала быстро ее шинковать.
– Так что такое любовь, по-твоему? – уксус с шипением залил соду.
– Любовь, Гелка, это зеркало. И чем красивее в нем твое отражение, тем больше тебе это зеркало нравится. Любовь – это жуткий, махровый эгоизм.
– Да? А я думала – наоборот.
