Сестра Грибуйля (СИ) - де Сегюр Софья Федоровна (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Грибуйль вздохнул, последним судорожным движением прижал распятие к сердцу и вручил Богу свою невинную душу.
Все присутствующие оставались коленопреклоненными у смертного ложа. В течение несколько минут были слышны лишь рыдания Каролины и молитвы кюре, повторяемые г-ном Дельмисом и капралом. Священник встал, с нежностью взглянул на ласковое и спокойное лицо усопшего, дал безжизненному телу последнее благословление, помог Каролине подняться и передал ее в руки защитника, которому поручил ее любимый брат. Она не противилась движению кюре и, послав последнее целование и последний взгляд бедному Грибуйлю недвижно застыла без сознания в объятиях единственного друга, оставшегося ей на этом свете.
– Господин кюре, куда отнести бедное дитя? – с тревогой произнес капрал. – Мне нельзя идти с ней к себе и нельзя оставить ее здесь.
– Пока она в беспамятстве, отнесите ее в сад, на воздух, – отвечал кюре; – а как станет получше, я отведу ее к себе.
КАПРАЛ. – Спасибо, господин кюре, сто раз спасибо! Где ей может быть лучше, чем у вас? То, что вы делаете для нее, это все равно, что для меня, и я за это буду вам признателен до конца жизни.
КЮРЕ. – Лучшее доказательство признательности – это сделать счастливой Каролину и возлюбить Господа, друг мой.
КАПРАЛ. – Даю слово солдата, господин кюре.
Капрал поднял бесчувственную Каролину на руки и вышел из дома; он уложил ее на скамье возле садовой лужайки и смочил прохладной водой лицо и виски. Вернулось сознание – и ручьями хлынули слезы, но это были слезы искупления и утешения, ибо смерть Грибуйля не была ни горьким, ни жестоким событием: он мечтал умереть, он умер счастливым, отдав жизнь за друга, и оставил сестру на руках славного и честного человека, чье преданное и любящее сердце было достойной заменой тому, кто покинул ее.
Капрал ласково и нежно утешал Каролину; рассказал неизвестные ей подробности о ранении и мужественной преданности брата; заговорил с ней о будущем, об отеческом предложении доброго кюре и вновь повторил обещание всю жизнь служить ее счастью. Мало-помалу ему удалось успокоить первый взрыв горя; мягкая и нежная душа Каролины легко впитывала утешительные слова обретенного друга, и вскоре она смогла встать и идти, опираясь на руку капрала.
– Мне хотелось бы сказать последнее «прости» брату; это облегчит мою скорбь.
КАПРАЛ. – Милая Каролина, я боюсь, чтобы волнение снова не привело вас в состояние, из которого вы только что очнулись.
КАРОЛИНА. – Не бойтесь этого, первый, самый ужасный удар пережит; мне кажется, что душа моего брата витает рядом и поддерживает меня; с его помощью Господь даст мне мужество перенести разлуку. Поверьте мне, друг мой; разве я не привычна к смирению?
КАПРАЛ. – Тогда идем, дорогое дитя, идем; поцелуем в последний раз нашего брата.
Капрал вновь привел ее в комнату, где священник молился за душу, только что отошедшую в лоно Господа. Г-н Дельмис покинул дом. Каролина твердым шагом подошла к постели, наклонилась над улыбающимся лицом брата, запечатлела на лбу и бескровных щеках множество нежных поцелуев, затем, опустившись на колени возле постели, произнесла слова молитвы и вновь поднялась в ту минуту, когда капрал начал тревожиться о ее неподвижности.
– А теперь – идем, – сказала она, обратив к нему заплаканное, но спокойное и смиренное лицо. – Господин кюре, я готова отправиться к вам; только скажите, кто останется с братом?
– Я, – ответил капрал.
– Потом подойдет Нанон, она знает, что нужно делать, – ответил кюре, – если будут нуждаться в вашей помощи, капрал, вас позовут.
Капрал проводил кюре и Каролину до дверей, проследил за ними долгим взглядом, а затем, вернувшись к ложу Грибуйля, поцеловал его в лоб.
– Прощай, бедное дитя, бедный брат, – произнес он, не отрывая взора от усопшего, – ты полюбил меня при жизни, ты еще больше возлюбил меня перед смертью, ибо, сохранив мою жизнь своей преданностью, ты вслед за тем поручил мне сестру, сокровище доброты, мудрости, милосердия. Брат мой, заступись же за меня перед Господом, чтобы он даровал мне те добродетели, которые сделали столь дорогим для меня это существо, чтобы и я мог заслужить ее уважение и нежность. Прощай, дорогой друг. Не оставляй нас своей заботой, молись за нас.
Сказав это, капрал почувствовал, как его душу наполнило бесконечое спокойствие; и он произносил слова молитвы без боли и горечи.
Нанон не замедлила присоединиться к нему.
– Ну вот, нового покойника обряжать, – проворчала она, – как это вы смогли допустить, чтобы его убили? Разве вы тут не для того были, чтобы защитить бедного дурачка?
КАПРАЛ. – Это допустил Господь, а не я, мне было бы легче получить пулю вместо него!
НАНОН. – А что за необходимость была тащить его с собой? Ну есть ли в этом здравый смысл? Отправлять бедного мальчика в погоню за разбойником, за убийцей!
КАПРАЛ. – Он сам захотел пойти: он любил меня и отказался оставить одного.
НАНОН. – Нашли причину! Жандарм потакает капризам ребенка! Уж это, по правде говоря, из рук вон!
КАПРАЛ. – Хватит, Нанон, вы сюда пришли не для того, чтобы ссориться, а чтобы помочь мне отдать последний долг бедному Грибуйлю.
НАНОН. – Вы за это не беритесь, только мешать мне будете. Ну что вы в этом смыслите? Дайте лучше то, что нужно.
– Что же вам нужно? Говорите же, если хотите, чтобы вам дали то, что нужно, – сказал капрал, начиная терять терпение.
НАНОН. – Поглядите-ка на него, умник какой выискался! Я без вас обойдусь, еще и быстрее закончу. Эти жандармы только и умеют, что сажать в тюрьму бедных людей.
– Чтоб вас дьявол унес, старая брюзга! – вскричал взбешенный капрал. – Делайте по-своему и позовете, когда закончите.
– Жди-дожидайся, жалкий жандарм, – процедила сквозь зубы Нанон, раздраженная резкой отповедью капрала.
Он вышел, а Нинон продолжала воркотню, занимаясь необходимыми приготовлениями:
– Ну есть ли в этом здравый смысл? Тридцатилетний мужчина позволяет убить ребенка вместо себя! Бедный дурачок! Подставить его под выстрелы, как полицейского! Нет сердца у этих людей! Бедная Каролина! Ее теперешнему положению не позавидуешь! Ни брата! Никого! Если бы у этого капрала было хоть на два су воображения, он бы догадался предоставить ей все, чем располагает… А ведь господин кюре способен взять ее к себе! Еще одна обуза! Как будто мне недостаточно господина кюре, который ни о чем не заботится, да его Пелажи, которая только и делает, что молится. Что без конца молиться? Всему свое время! Она хорошо готовит, когда меня нет на кухне, она и стирает, и моет, и гладит, и штопает! Да и шьет она отлично! Вот сутаны-то и белье для господина кюре лучше нее никому не пошить! А недавно сшила мне платье, и совсем не плохо. Но что это все значит, по сравнению с тем, чем приходится заниматься мне…
Продолжая брюзжать, Нанон закончила обмывание и обряжение бедного Грибуйля; положила его на постель, застланную белым покрывалом, зажгла принесенные с собой две свечи и вставила в руки усопшего распятие, лежавшее у него на груди. Потом уселась в кресло в ожидании двух соседок, которых она попутно позвала провести, как полагается по обычаю, ночь в молитвах по покойнику. Наконец соседки явились и, обменявшись сплетнями и пересудами, принялись опустошать карманы фартуков, извлекая принадлежности для кофе, сахар, водку и хлеб, – все, что нашли необходимым, чтобы провести ночь с пользой и удобством.
Между тем капралу, уставшему обходить сад вдоль и поперек, стало казаться, что Нанон чересчур затягивает свою печальную процедуру; наконец он потерял терпение и вернулся в дом. Для него было большим удивлением обнаружить трех женщин, которые с удобством расположились в креслах и мирно обсуждали недавние события.
– Так-то вы меня предупредили, Нанон, – сказал он с недовольным видом.
– Раз нас тут уже трое, то ваши услуги не нужны, мне так думается.
Капрал пожал плечами, подошел к Грибуйлю, обернутому в саван, и, преклонив колено, произнес краткую молитву за упокой души своего друга. Потом, поднялся, молча вышел и отправился в тюрьму взглянуть, что там происходит. По его приказу было послано за мировым судьей, чтобы провести расследование о двойном убийстве, совершенном Мишелем, затем ожидалось прибытие должностного лица, облеченного полномочиями по ведению судебного процесса, и приказ о переводе убийцы в столицу департамента.
