Русский вопрос на рубеже веков (сборник) - Солженицын Александр Исаевич (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Зато во внешней политике — о! вот тут коммунисты не повторили ни единого промаха и ляпа царской дипломатии, каких много мы уже отметили в этой статье. Коммунистические вожди всегда знали верно, что им нужно, и каждое действие направлялось всегда и только к этой полезной цели — никогда ни одного шага великодушного или бескорыстного; и каждый шаг верно смечен, со всем цинизмом, жестокостью и проницательностью в оценке противников. Впервые за долгий ход российской истории дипломатия советская была находчива, неотступчива, цепка, бессовестна — и всегда превосходила и побивала западную. (Те же и Балканы коммунисты полностью забрали, без большого усилия; отхватили пол-Европы; без сопротивления проникали в Центральную Америку, Южную Африку, Южную Азию.) И таким привлекательным идеологическим оперением была советская дипломатия снабжена, что вызывала восторженное сочувствие у западного же передового общества, отчего потуплялись и западные дипломаты, с трудом натягивая аргументы. (Но заметим: и советская дипломатия служила не интересам своего народа, а — чужим, «мировой революции».)
И эти блистательные успехи ещё одуривали и одуривали ослабевшие головы советских людей — новоизобретенным, безнациональным советским патриотизмом. (Так и воспитались нынешние, постаревшие, радетели и болельщики Великого Советского Союза.)
Не повторяем здесь теперь уже общеизвестной оценки «промышленных успехов» СССР: безжизненной — для простой жизни — экономики, уродливого производства неспрашиваемых и некачественных товаров, изгаживания огромных природных пространств и грабительского исчерпания природных ресурсов.
Но и во всём высасывании жизненных соков из населения — советская система не была равномерна. По твёрдому наследству ленинской мысли надо было (и так и делалось): главный гнёт налагать на республики крупные, сильные, т. е. славянские, и особенно на «великорусскую шваль» (Ленин), главные поборы — брать с неё, притом первоначально опираться на национальные меньшинства, союзные и автономные республики. Сегодня тоже уже не новость, опубликовано многократно, что главную тяжесть советской экономической системы несла на себе РСФСР, с её бюджета брались непропорционально крупные отчисления, она меньше всего получала вложений, а её крестьяне продавали продукт своего труда двадцатикратно дешевле, чем, скажем, грузинские (сравним: картофель — апельсины). Подрубить именно русский народ и истощать именно его силы — была из нескрываемых задач Ленина. И Сталин продолжал следовать этой политике, даже когда произнёс свой известный сентиментальный тост о «русском народе». Послевоенные Сталинские жесты как будто бы восстановить русское имя — были поверхностны (даже принимали и смехотворный характер) — и уже не могли ни пробить коросту советско-коммунистической идеологии, ни изменить стратегическую государственно-экономическую ставку на использование РСФСР как донора для национальных республик.
Послесталинский период также ничего в этом не изменил. В брежневское время (всё державшееся на паразитстве от продажи за границу сырой нефти — до полного износа нефтяного оборудования) — совершены были новые жуткие и непоправимые шаги по «оскудению Центра», по разгрому Средней России: «закрытие» тысяч и тысяч «неперспективных деревень» (с покиданием многих удобий, пашен и лугов), последний крушащий удар по недобитой русской деревне, искажение всего лика русской земли. И уже был взнесен тот страшный удар, добивающий Россию, — «поворот русских рек», последний одурелый бред маразматического ЦК КПСС, — на последнем краю и в последний момент, слава Богу, отведенный малой мужественной группой русских учёных и писателей.
«Противоотбор», который методически и зорко коммунисты вели во всех слоях народа от первых же недель своей власти, от первых же дней ЧК, — предусмотрительно заранее обессиливал возможное народное сопротивление. Оно ещё могло прорываться в первые годы — кронштадтское восстание с одновременными забастовками петроградского пролетариата, тамбовское, западно-сибирское и ещё другие крестьянские восстания, — но все они были потоплены в смертях с такой запасливой избыточностью, что больше не вздымались. А когда и поднимались малые бугорки (как стачка ивановских ткачей в 1930), то о них не узнавал не только мир, но даже и само советское пространство, всё было надёжно заглушено. Прорыв реальных чувств народа к власти мог проявиться — и как же зримо проявился! — лишь в годы советско-германской войны: только летом 1941 больше чем тремя миллионами сдавшихся пленных, в 1943-44 целыми караванами жителей, добровольно отступающих за немецкими войсками, — так, как если б это были их отечественные… В первые месяцы войны советская власть легко могла бы и крахнуть, освободить нас от себя, — если бы не расовая тупость и надмение гитлеровцев, показавшие нашим исстрадавшимся людям, что от германского вторжения нашему народу нечего хорошего ждать, — и только на этом Сталин удержался. О попытках формирования русских добровольческих отрядов на германской стороне, затем и о начатке создания власовской армии — я уже писал в «Архипелаге». И хотя историю РОА заплевали как большевицкие идеологи (да и робкая советская образованщина), так и с Запада (где представить не умели, чтоб у русских могла быть и своя цель освобождения), — однако она войдёт примечательной и мужественной страницей в русскую историю — в долготу которой и будущность мы верим даже и сегодня. (Генерала Власова обвиняют, что для русских целей он не побрезговал войти в показной союз с внешним врагом государства. Но, кстати, как мы видели, такой же показной союз заключала и Елизавета со Швецией и Францией, когда шла к свержению бироновщины: враг был слишком опасен и укоренён.) — В послесталинское время были и ещё короткие вспышки русского сопротивления — в Муроме, Александрове, Краснодаре и особенно в Новочеркасске, но и они, благодаря непревзойденной большевицкой заглушке, десятилетиями оставались неизвестны миру.
После всех кровавых потерь советско-германской войны, нового взлёта сталинской диктатуры, сплошного вала тюремных посадок всех, кто хоть как-то соприкоснулся за время войны с европейским населением, затем лютейшего послевоенного колхозного законодательства (за невыработку трудодней — ссылка!), — кажется, и наступил конец русского народа и тех народов, которые делили с ним советскую историю?
Нет. И ещё то был — не конец.
К концу мы придвинулись — как ни парадоксально — от лицемерной и безответственной горбачёвской «перестройки», затем — от следующей лавины: от ельцинского финансового Ограбления Российского государства и населения.
Немало было разумных путей постепенного, осторожного выхода из-под большевицких глыб. Горбачёв избрал путь — самый двусмысленный и самый хаотический. Двусмысленный, потому что искал, как сохранить и коммунизм в слегка изменённом виде и блага партийной номенклатуры. А хаотический — потому что, с обычной большевицкой тупостью, выдвинул лозунг «ускорения», невозможный и гибельный при изношенности загнанного оборудования; когда же «ускорение» не потянуло, то сочинил немыслимый «социалистический рынок», следствием которого стал распад производственных связей и начало разворовки производства. — И этакую свою «перестройку» Горбачёв сопроводил «гласностью», в близоруком расчёте на единственное следствие: получить интеллигенцию в союзники против уж крайних зубров коммунизма, не хотящих понять и собственной пользы от перестройки (другой системы кормушек).
Ещё же: он и во сне представить не мог, что этой гласностью одновременно распахивает ворота всем яростным национализмам. (В 1974, в сборнике «Из-под глыб», мы предсказывали, что национальной ненавистью поджечь СССР очень легко. Тогда же, в Стокгольме, я предупреждал: в СССР «если объявить демократию внезапно, то у нас начнётся истребительная межнациональная война, которая смоет эту демократию вообще в один миг». Но вождям КПСС это было недоступно понять.) А поворотливые фюреры некоторых национальных республик, десятилетиями, до последнего дня, усердно и благоуспешно тянувшие коммунистическую выслужбу, тут — разом, в 48 часов, а кто и в 24, объявили себя исконными ярыми националистами, патриотами своей, отныне суверенной республики, и уже безо всякого коммунистического родимого пятна! От распада 1991 — местные национальные правители в республиках, отчасти и в автономиях, из показных марионеток превратившиеся в реальных властителей, повели откровенную, жёсткую национальную политику, подавляя у себя русскую культуру.
