Марсианский проект С. П. Королёва - Бугров Владимир Евграфович (чтение книг TXT) 📗
По ситуации, складывавшейся вокруг ОКБ-1, и по впечатлениям от бесед с Тихонравовым, можно было сделать вывод, что Королев как хороший стратег и политик обязан был предположить худший для своих замыслов вариант развития событий. А он был простой. Хрущев мог поручить подготовку экспедиции на Луну как ближайшей первостепенной задачи Челомею, под чьим руководством работал сын генсека, и для которого тем самым открывалась перспектива стать со временем вторым Королевым или Челомеем. Финансирование проектов по тяжелым носителям и перспективным космическим программам, которое до сих пор делилось на троих, сосредоточилось бы в руках Челомея. Королеву в этом случае можно было разрешить заниматься запуском автоматов, «Восходов» и даже марсианской программой, не вынося ее за пределы ОКБ-1. Работы по ракете Н1, которые и без того еле теплились, были бы потихоньку свернуты. Приостановленное строительство наземных сооружений технической и стартовой позиций можно было возобновить с учетом требований нового проекта Челомея.
Развитие событий по такому сценарию представлялось весьма вероятным. Препятствовать ему, отстаивая марсианский проект, означало усилить позиции Челомея и остальных оппонентов по Луне. Единственный вариант, позволявший не упустить финансирование работ по Н1, — представить собственные предложения по экспедиции на Луну на ракете Н1, превосходящие по характеристикам предложения Челомея и Янгеля. Именно так и поступил Королев — он принял правила навязанной ему игры. Проектанты Крюкова быстро подготовили необходимые материалы. Королев озвучил их на Совете главных конструкторов 23 июня 1964 года. Устинов дал указание нашему головному исследовательскому институту НИИ-88 провести оценку теперь уже трех предложений по освоению Луны. И, конечно, институт совершенно объективно дал заключение о том, что для осуществления экспедиции на Луну больше подходит королевская ракета Н1.
В результате возникла неопределенная ситуация. Институт, отдав предпочтение носителю Н1, не сделал категорического заключения о том, что на любом нашем носителе невозможно высадиться на Луну раньше американцев, считая, видимо, что определять сроки — прерогатива главных конструкторов. Казалось бы, Королев, выигравший нашу «лунную гонку», мог теперь сказать Хрущеву: «Хотя моя ракета признана лучшей, но и я не берусь обогнать американцев». Однако ставить так вопрос было рискованно — генсек мог ответить: «Не беретесь вы, возьмутся другие». Ведь Янгель, Челомей и Глушко, проигравшие «лунную гонку», не пришли к Хрущеву и не заявили, что они «„пошутили“, и что обогнать американцев уже нельзя, ни на какой ракете». Хрущев остался со своей иллюзией, и вопрос опять повис в воздухе. Чтобы его решить, Королев с Келдышем обратились к председателю ВПК Смирнову, но тот к Хрущеву не пошел. Оттягивать решение было нельзя, и они с согласия Устинова обратились напрямую к Хрущеву с простым вопросом: «Летим или не летим на Луну?» Королев имел право надеяться, что генсек трезво оценит обстановку и оставит лунную затею американцам.
Была еще одна неопределенность. Дело в том, что НИИ-88, как головной отраслевой институт, должен ориентировать руководство отрасли, а стало быть, и страны в выборе основных направлений космических исследований. Отдав предпочтение Н1, институт не убедил руководство, что и на ней нельзя обогнать США. Но главное, институт, исходя из его обязанностей, должен был дать аргументированное заключение, что единственно правильным и перспективным направлением развития советской космонавтики на данном этапе является экспедиция на Марс, а это проект, который Королев выполняет по постановлению правительства уже 4 года. Луна в этом случае будет освоена в ходе отработки этого проекта после американцев, а пока будем осваивать ее автоматами. Получив такое заключение, министр Афанасьев обязан был доложить о нем Устинову, а тот вряд ли захотел бы утаить его от Хрущева. Но институт и тут не выполнил своей основной задачи. Наш эмоциональный генсек, потеряв не без помощи наших же специалистов «пространственную ориентировку в космосе», на вопрос Королева-Келдыша дал простой и ясный ответ: «Луну американцам не отдавать!» 3 августа 1964 года вышло постановление правительства, впервые определившее главной задачей для ракеты Н1 высадку экспедиции на Луну и поставившее нашу космонавтику с ног на голову. Марсианский проект Королева не был закрыт, но его отодвинули на второй план.
После злополучного постановления по Луне марсианский проект все же устоял, благодаря позиции Королева, фактически объединившего обе задачи в одну большую программу. Однако этим не исчерпывались последствия «лунной лихорадки». Втянутая в нее партийно-правительственная верхушка начинала понимать, что Хрущева спровоцировали на невыполнимое решение высадиться на Луну раньше американцев.
Порадовать нового Генерального секретаря Л. И. Брежнева хотелось если уж не высадкой, то хотя бы облетом Луны, но раньше, чем это сделают США, которые планировали его как один из предварительных этапов экспедиции. У нас для облета Луны тем же постановлением от 3 августа 1964 года было поручено Челомею (с его подачи) создание сложнейшего ракетно-космического комплекса. Облетная эпопея в таком виде была бесполезной, никчемной затеей. Она не вписывалась ни в марсианский, ни в лунный проекты, но оказалась значительной дополнительной нагрузкой для ОКБ-1 и стала, по существу, вторым ударом по марсианской экспедиции. История с облетом Луны такова.
Королев еще в 1959 году поставил задачу: для отработки основного элемента марсианской экспедиции — сборки — подготовить проект сборки на орбите кораблей «Восток». Наши инженеры пришли к идее использовать образующийся на орбите комплекс для облета Луны и предложили это Королеву. Он считал (и писал об этом в своих записках), что облет Луны будет выполнен на ТМК как этап отработки марсианской экспедиции. Однако согласился с инициативой, и в результате появился проект комплекса «Союз» для облета Луны.
Однако «Восток» при возвращении от Луны на Землю не был приспособлен для входа и спуска в атмосфере Земли со второй космической скоростью. Поэтому начали проектировать облетный корабль 7К-Л1 со спускаемым аппаратом новой формы. Увязнув в выборе формы, допроектировались до постановления от 3 августа 1964 года о высадке на Луну. Поскольку этим же постановлением Челомею по его предложению было поручено разрабатывать корабль для облета Луны, то с ОКБ-1 эта задача с согласия Королева была снята.
Корабль 7К-Л1 как облетный потерял смысл и из лунной программы был исключен. Его передали в подразделения П. В. Цыбина, занимавшиеся военной тематикой для использования в военных программах. К Королеву вскоре опять пришли проектанты во главе с Феоктистовым с инициативой использовать 7К-Л1 для отработки сборки на орбите. Он согласился. Корабль отобрали у Цыбина, сняли за ненадобностью облетную аппаратуру и дополнительно установили орбитальную — он стал орбитальным кораблем 7К-ОК.
В 1965 году стало ясно, что Челомей не справится в заданные сроки с облетным кораблем, за который он взялся, и эту разработку вновь поручили Королеву. В ОКБ-1 уже проектировался корабль для экспедиции на Луну — ЛОК. Программой летной отработки предусматривался облет Луны, но сроки этих испытаний были далекими. Прежний облетный корабль 7К-Л1 более не существовал — он был переделан в 7К-ОК.
В результате «свадьбы» с Челомеем в ОКБ-1 появляется новый корабль 7К-Л1, который должен был выводиться на ОИСЗ челомеевским «Протоном» и разгоняться к Луне нашим блоком «Д», заимствованным из комплекса Л3. Наверху, чтобы скрыть расточительность теперь уже по кораблям, считали, что они должны быть унифицированы.
Так, осенью 1965 года в ОКБ-1 одновременно разрабатывались три вроде бы похожих, но совершенно разных корабля. Было потрачено много усилий, чтобы упростить весь комплекс задач и сократить объем предстоящих работ. Я в это время в проектном отделе занимался компоновкой ЛОКа, и мне поручили разобраться с унификацией этих трех кораблей.
