Прощеное воскресение - Михальский Вацлав Вацлавович (онлайн книга без txt) 📗
Остановившись в двух шагах от ценимого ею пожилого художника, она медленно-медленно повела взглядом по темной брусчатке, пока не увидела яркие желто-коричневые ботинки модели, довольно большие ботинки, видно, мужчина был крупный. Потом ее взгляд поднялся к защитно-палевым бриджам, затем к полам такого же цвета военного или полувоенного кителя. Мужчина сидел на складном брезентовом стульчике, плотно сжав колени, Мария хотела рассмотреть лежавшие на коленях кисти его рук, но увидеть их было нельзя, поскольку он держал ладонь в ладони, спрятав пальцы, которые она почему-то и хотела рассмотреть.
«Явно янки, — с неудовольствием подумала Мария, — Париж набит ими, как фаршированный поросенок гречневой кашей».
Сантиметр за сантиметром она поднимала свой взгляд. У модели была широкая грудь и нехилые, по-офицерски развернутые плечи. А вот показался и краешек загорелой, обветренной шеи.
«Лет сорока пяти. Наверное, старший офицер, что-нибудь вроде полковника. Нет, шея старовата, ему явно за пятьдесят…»
Наконец взгляд Марии поднялся к гладко выбритому подбородку, о таких говорят «волевой». Остановился на губах — полных, выразительных, еще не потерявших формы. Нос был крупный. И наконец глаза — карие спокойные глаза уверенного в себе человека. Лоб невысокий, но чистый. Седой бобрик на голове. И, что удивительно, седые волосы не только не старили этого мужчину, а даже придавали ему некоторую моложавость.
Он был сосредоточен и думал о чем-то своем, далеком от Монмартра. Наконец его взгляд скользнул по ее лицу, он обратил внимание, что его рассматривают, и сам стал всматриваться в незнакомку, как всматриваются в море или в толпу в надежде отыскать потерю. Взгляд его не был наглым, но вполне откровенным. Он что-то искал в ее лице, искал и пока не находил, но был упорен. Она тоже смотрела на него в упор. Разглядывала его чистое, загорелое, еще совсем не старое лицо, мощную шею, молодцеватый разворот плеч. Ей нравилось, как он держит спину, — да, это был, безусловно, кадровый офицер, в этом она не могла ошибиться. Мария еще раз прицельно взглянула на кисти его рук, но он держал пальцы сцепленными, и рассмотреть их было нельзя, а ей почему-то так захотелось… особенно безымянный палец левой руки… Вдруг, не отдавая себе отчета, она прошептала по-русски:
— Это я — папина дочка.
— Маруся, ты?! — Американец вскочил, роняя складной стульчик.
Она кинулась ему на шею и впервые в жизни поцеловала его в губы, крепко, длительно.
Зеваки и художники аплодировали им с восторгом. В те первые послевоенные годы такие случайные встречи были не редкость.
Он дал художнику стодолларовую бумажку, взял с мольберта его карандашный набросок на листе ватмана, другой рукой обнял Марию за плечи, и они пошли вниз с Монмартра, спотыкаясь, как слепые.
— Куда мы идем? — наконец спросил он.
— Пришли, — отвечала Мария, указывая на свое роскошное авто. Открыла перед ним дверь рядом с водителем, а сама обошла капот и села на водительское место.
— Куда мы едем? Я остановился в отеле «Ритц».
— Не в твой отель! — засмеялась Мария.
XXIII
Короткую дорогу до дома Марии пролетели молча.
— А ты хорошо водишь, — сказал гость, когда они въехали в тесный дворик и остановились.
— Все-таки я бывший инженер завода «Рено», — благодарно усмехнулась Мария.
— Ишь ты!
— Слушай, дядя Паша, а давай ты будешь просто Паша, а я просто Маша.
— Договорились. — Он полуобнял еще сидевшую за рулем Марию.
— Спасибо, — чмокнула она его в щеку. — А то я еду и думаю: кто мы теперь? Как нам называться? Вылезай, приехали!. Пойдем, Паша. — Закрыв машину, она взяла его за руку и повела за собой, как маленького. При этом ступать по земле ей было так легко, так невесомо, как будто она и не шла, а летела во сне над горами, над долами и над синими морями.
Прямо в дверях черного хода они столкнулись с тетей Нюсей, выносившей полное ведро мусора. Мария пошла с черного хода не в целях конспирации, а потому, что тут, со двора, путь был гораздо короче, не нужно было обходить дом, чтобы войти через парадное.
— Знакомься, Нюся, это Паша. О, ты с полным ведром, спасибо!
— Та мусору. — Тетя Нюся смущенно поклонилась Павлу. — Здравствуйте!
— Ничего, что мусору, — сказал Павел. — Главное — что с полным!
Наверное, вид у Марии и Павла был такой сияющий, такой обалделый, что тетя Нюся сразу поняла: «Надо тикать». Она была женщина тактичная, и ей не требовалось объяснений.
— Маруся, я по магaзинам съездю, а? — спросила тетя Нюся.
— Ну-ну, съезди по магaзинам, — с улыбкой передразнила ее Мария. — Счастливого пути!
— Я токо на минутку заскочу: ведро поставить, ключи от машины, от хаты взять, денежку, кофту, — торопливо проговорила им вслед тетя Нюся.
Они уже не слышали ее, они поднимались в квартиру.
Наверное, от смущения Мария сразу стала показывать ему одну комнату за другой. Когда дверь за тетей Нюсей закрылась во второй раз и раздался поворот ключей в замочной скважине, они оказались на тот момент в спальне Марии. Машинально Мария задернула плотные портьеры на высоком окне, в комнате стало ослепительно темно, и они прижались друг к другу, как будто с испуга. Она не помнила дальнейшего, знала только, что они были прекрасны в своей искренности и полной раскрепощенности.
Они не знали, сколько прошло времени. Не знали — сон все происходящее с ними или явь.
В правом углу задернутой портьеры пробивался тонкий луч света — значит, был еще день.
— Можно, я тебя потрогаю, а то мне еще не верится? — робко спросила Мария.
— Потрогай! — засмеялся Павел. — А перед этим чем мы занимались? Мы только тем и занимались, что трогали друг друга.
— Не знаю. Не помню. Я хочу потрогать тебя сейчас, когда вроде не сплю и в своем уме.
Закрыв присмотревшиеся к свету глаза, она положила руку на его лицо, ощупала лоб, нос, прикоснулась к губам, он успел поцеловать ее пальцы, провела рукой по его широкой груди, по плечам.
— Да, сейчас я чувствую, что ты не химера, а живой. Боже мой, сколько дней и ночей я ждала тебя. Не сосчитать!
— Слушай, Маруся, а мы ведь умудрились заснуть. Я чувствую себя так, как будто проспал часов восемь кряду. Когда вернется твоя Нюся?
— Нескоро. А когда и вернется, она нам не помешает, здесь много комнат.
— Нюся — прислуга?
— Нет. Скорее компаньонка или сестра. Очень хороший человек.
— Да, на первый взгляд славная.
— И на первый и на сто первый. Она мой тыл.
— Ты снимаешь жилье?
— Нет, это мой дом.
— Значит, ты инженер на «Рено»?
— Нет. Это было давно. Занимаюсь коммерцией. После Пражского университета приехала в Париж. Работала на «Рено», потом в большом банке.
— В банке? А что ты могла делать в банке?
— Была управляющей всеми региональными отделениями.
— Ишь ты!
— А ты думал! — засмеялась Мария. — Какой ты большой!
— Тяжелый?
— Не-а. Есть хочешь?
— Я сначала тебя съем! — Он крепко обнял ее, и они покатились по широкой кровати и ласкали друг друга долго, до полного опустошения, а потом опять уснули, как провалились в теплую яму.
Оказывается, в адмирале дяде Паше было еще много мужской силы. Он был беспредельно нежен с ней и своеволен до легкой грубости. Все это пьянило Марию так, что она словно плыла в каком-то море или в небе, и было так сладостно, как никогда прежде.
— Боже, какие мы с тобой дураки — не видеться столько лет, адмирал дядя Паша!
— Правда ваша, кадет Маша! Дураки они на то и дураки, что входят в ум задним числом. Слава Богу, что сейчас встретились!
— Слава! Еще какая слава!
Помолчали. Луч света больше не пробивался из-за портьеры. То ли был вечер, то ли ночь. Они часов не наблюдали.
— Может, перекусим? — неуверенно спросил он. — Страсть как хочется.
— Перекусим. Только сначала я покажу тебе ванную. Обкупнешься — будет веселей. А я тоже приму душ в Нюсиной ванной.
