Предсказание будущего - Пьецух Вячеслав Алексеевич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
— Да погоди ты, отец, про национал-социалистов! — перебил богатырь седенького старичка и вопросительно мне кивнул. — Ну, что там, друг, происходит?
— Женщина рожает, — сказал я. — А проводник пьян. Впрочем, есть мнение, что он заперся с девушкой и блудит.
— Родить и то не можем по-человечески, — сказал канцелярский тип, тоже почему-то упирая на множественное число.
— Вот как бывает, когда мужчины легкомысленно относятся к спутницам своей жизни, — сказал богатырь миловидной провинциалке и снова как бы невзначай покрыл своей лапищей ее кисть; провинциалка, как и в прошлый раз, вздрогнула и зарделась.
— Так вот я спрашиваю, — продолжал седенький старичок, — мыслим категорический бог? Имеет он право на существование? И отвечаю: конечно, нет! Для деликатного разума категорический бог немыслим, ибо в этой ипостаси он слишком часть человеческой системы, что-то вроде царя Дадона. Категорический бог — это премьер-министр, это управление бытового обслуживания, это прокуратура. Наконец, нам очевидно, что одна из физически существующих лопат не может быть Главной Лопатой, вечной и бесконечной; это подходящий пункт для симуляции психического расстройства, но никак не основание для религии.
Второе: бог есть нечто. То есть йог — всеблагой, вседовольпый, всемудрый дух, существо вне времени и пространства, причина всех причин, начало всех начал, непостижимость, совершенная любовь, — одним словом, нечто. Чем это самое «нечто» не устраивает вдумчивого человека? Одной интригующей деталью: видите ли, бог-нечто сообщил нам о себе одновременно и слишком мало и слишком много. Слишком мало потому, что из тех божественных качеств, в которые он счел необходимым нас посвятить, никак не складывается сколько-нибудь вразумительная картина. Бог-нечто остается для нас решительно невообразимым, невоплотимым в сколько-нибудь гармоническое понятие, каковому можно было бы поклоняться, будучи вполне здравомыслящим человеком. Он так и остается этим туманным «нечто», настойчиво смахивающим, знаете, на что? На «ничто»! Тут, правда, нужно оговориться: возможно, бог — понятие действительно в такой степени необъятное, что его не в состоянии осветить десяток известных свойств. Но скажите: разве здравомыслящий человек станет поклоняться, положим, обыкновенному кислороду на том основании, что, кроме живительного свойства, он имеет еще бесконечное количество свойств? Даже не так: он скорее будет поклоняться обыкновенному кислороду, о котором ему по крайней мере известно, что без него нельзя жить, нежели какому-то «нечто», о котором он не знает фактически ничего, кроме того, что без него вполне можно жить… Наконец, из практики нам известно, что человек — существо в высшей степени сообразительное, и в принципе все в этом мире подвластно разуму человека. Дело дошло уже до невероятных, библейских свершений: человек останавливает реки, синтезирует вещества, которых никогда не существовало в природе, творит новые небесные тела, не сегодня завтра научится людей в колбах выводить, — а бог-нечто как будто специально прячется от человека, как будто нарочно отгораживается от него всякими недомолвками, двусмысленностями и прилагательными, лишенными конкретного содержания. К чему богу людей, спрашиваю я вас, понадобилась бы такая сокровенность от людей? Это непонятно. Вот тараканьему богу Пете Иванову обязательно следовало бы перед тараканами напустить на себя туману, потому что в действительности он двоечник и дурак. Это понятно. Но дать человеку, так сказать, всемогущую думательную оптику и настойчиво прятаться от объектива? Извините, я этого не пойму! Вообще вот я вам что скажу: подозрительна эта сокровенность; как хотите, а есть в ней что-то небожественное, человеческое, причем далеко не в самом лучшем смысле этого слова.
Но это с одной стороны. С другой стороны, как я уже сказал, бог-нечто сообщил нам о себе слишком много. То есть, может быть, естественнее было бы вообще ничего не сообщать, потому что опять же непонятно, зачем величайшему существу, творцу и господину миров понадобилось такое куцее и, в общем-то, даже суетное сообщение. Если бы бог-нечто существовал, ему вовсе не нужно было бы рекламировать факт собственного существования. У него есть великое дело, он его знает и делает — при чем тут, собственно, материал? Ну зачем человеку знать, что есть бог?! Более того: полное божественное молчание было бы сообразнее религиозной идее, поскольку тогда все намекало бы на бога и решительно ничего не настораживало бы на его счет. А то чудеса, посланники, тысячи страниц, писанных под диктовку святого духа, наконец, целый набор наук, призванных доказывать, что бог есть. Это уже, знаете ли, как-то не по-олимпийски…
— Дело в том, что вы не учитываете психологию верующего человека, — сказал, свесившись с верхней полки, пассажир с родинкой на щеке. — То, о чем вы сейчас рассуждаете, верующему человеку и в голову не приходит. Это для него неважно, потому что ему хорошо, потому что ему по крайней мере не одиноко. Он судит примерно так: что мне тучи, если за ними я чую солнце?! Что мне углы и закоулки, если я вижу путь?! Наконец, совершенно понять Эйнштейна мог только другой Эйнштейн.
— Именно поэтому мне и подозрительна психология верующего человека, — сказал седенький старичок. — Ведь вера только в том случае почтенное занятие, если ее объект доступен уразумению. Мы же с вами пока что натыкаемся на сплошные туманности Андромеды, равнозначные таким объектам веры, как ночь с четверга на пятницу и тринадцатое число. А ведь это легкое помешательство — верить в то, о чем понятия не имеешь! Тем более что как бог, так и его вера — это гораздо туманнее, нежели ночь с четверга на пятницу и тринадцатое число. Недаром у громадного большинства религиозных людей вера сосредоточивается совсем не на том пункте, на котором она стоит, то есть не на вере в благо усовершенствования жизни через посильное самоусовершенствование, а на вере в вечную загробную жизнь через отпущение проступков, гадостей, преступлений. И в этом нет ничего удивительного, хотя это очень удивительно. Но — каков поп, таков и приход, бог темнит, и люди его темнят.
— Ну, это вы уже слишком! — сказал я седенькому старичку, почесывая затылок. — Просто в жизни много разных несправедливостей и несчастий, что, конечно же, порождает романтические настроения. Если когда-нибудь жизнь станет абсолютно благополучной, бог будет забыт, как «черты и резы» — это такое доисторическое письмо. Хотя, может быть, и совсем наоборот… С другой стороны, нас еще окружает множество, так сказать, необъяснимостей и чудес.
— Это точно, — согласился со мной канцелярский тип. — Чудес в жизни много. Взять хотя бы следующий случай… Году в семьдесят седьмом читал я лекцию на Чукотке. (Я по специальности лектор-пропагандист.) Лекция называлась: «Разоблачение предрассудков о возможности чтения мыслей на расстоянии». Аудитория, доложу я вам, страшная: каждый второй — шаман. Сначала я разоблачал чтение мыслей на расстоянии самым доступным способом. Допустим, говорю какому-нибудь оленеводу: «Задумайте желание». Он задумывает желание. «А теперь, — говорю, — спросите меня, знаю я про то, что вы задумали, или нет». Он спрашивает, знаю я или нет. Я отвечаю: «Нет». Вслед за этим я разъясняю, что если один советский человек не может читать чужие мысли на расстоянии, то, значит, этого не может никто, за исключением жуликов и профессиональных сеятелей дурмана. Но это просто, а вот другой номер: кто-нибудь прячет в зале предмет, а я его нахожу; беру за руку того, кто прятал предмет, и он меня против своей воли ведет, куда надо, потому что рука индуктора, то есть ведущего, бессознательно указывает нужное направление. Найдя спрятанный предмет, я срываю аплодисменты, а потом разъясняю публике, каким образом я его нахожу, и, таким образом, разоблачаю нечистоплотность читателей мыслей на расстоянии. Но в тот раз мне сильно не повезло: индуктор попался пьяный, рука у него ходит туда-сюда, туда-сюда — ну ничего не поймешь! В общем, я потерпел провал и с горя решил разоблачить некоторые другие народные предрассудки, например, приворот, сглаз, гадание по руке. Это, конечно, с отчаянья, от неудовлетворенности собой, потому что с пьяным индуктором я потерпел провал. Значит, взялся я разоблачать приворот, а один старый шаман вдруг встает и говорит: «Если, — говорит, — вы, товарищ, не прекратите порочить древнее искусство приворота, то я вас накажу». Я, понятное дело, не поддался на эту провокацию и продолжал гнуть свою линию, но должен сказать честно, этот старый черт меня впоследствии действительно наказал. Он меня… Нет, я все-таки не скажу, что он, гад такой, со мной сделал. Хоть мы с вами больше и не увидимся никогда и фамилию вы мою не знаете, я все-таки промолчу, потому что это был удар по современной науке, потому что для материалиста такое приключение — срамота.
