Клиника С..... - Шляхов Андрей Левонович (полная версия книги txt) 📗
— Приложу все усилия, Ирина Николаевна.
Довжик встала, свернула листы вчетверо, убрала их в карман халата и вышла из кабинета.
— Валерия Кирилловна еще не звонила? — спросила старшая медсестра.
Заведующая отделением отрицательно покачала головой.
— Значит — что-то серьезное, раз сразу не позвонила.
— Не каркай, Алла, и без тебя тошно! — Ирина Николаевна не любила плохих прогнозов и предсказаний. — Может, Кирилловна чем-то занята.
— Может, и так. Полина сказала, что кроме нашей еще девять историй ей отправили. По одной из разных отделений.
— Ну вот видишь — девять историй плюс наша десятая. Просто руки еще не дошли…
Руки у заместителя главного врача по лечебной работе не дошли до отделения интервенционной аритмологии до конца дня. Уходя с работы, Ирина Николаевна подумала, что дело и впрямь принимает не лучший оборот. Обычно Валерия Кирилловна была скора на расправу. Получит жалобу, посмотрит историю и сразу же зовет перед свои светлые очи. На такие случаи у нее и присказка соответствующая имелась: «Чего тянуть с хорошим делом?» И верно — не стоит тянуть, так и забыть можно, закрутиться-завертеться.
На следующий день про Барчукову тоже никто не вспомнил. Мучимая неопределенностью, а еще больше — любопытством, Довжик не выдержала и позвонила домой к своей бывшей пациентке, благо телефонный номер был указан на первой странице истории болезни, то есть на первой странице снятой копии. Немного изменила голос, стараясь говорить басовито, представилась медсестрой из поликлиники и поинтересовалась номером пенсионного удостоверения (какая разница, с чего начинать разговор?). Номер ей узнать не удалось, потому что пенсионное свидетельство вместе с самой Барчуковой находилось в Белгороде.
— Там брат мой старший живет, у него дом собственный со всеми удобствами, просторно, у мамы отдельная комната, да и воздух там чистый и климат мягче, — сбивчиво тараторила дочь, словно оправдываясь в чем-то, — а то она здесь совсем расклеилась. Опять же — моторчик ей поставили, за сердце можно быть спокойным…
— Моторчик у Карлсона, а у вашей мамы кардиостимулятор, — строго поправила Довжик и, не прощаясь, дала отбой, потому что продолжать разговор не было смысла.
В ординаторской были все врачи, включая и заведующую отделением, и все были в курсе происходящего, поэтому Довжик без предисловий сказала:
— Бабка поправляет здоровье у сына в Белгороде. Не понимаю, что за кипиш с этой историей.
— Может, она там того, а оттуда сообщили, — предположил Микешин.
— Дочь вроде спокойно разговаривала…
— Так, может, рада без памяти, что от мамаши избавилась…
— Даже если рада, Миша, то показывать этого не должна, — вставил Капанадзе. — Существуют же приличия…
— Это у вас еще их соблюдают, — отмахнулся Микешин, — приличия, традиции, ритуалы… В Москве все проще — померла так померла.
— Она еще не померла, — поправила Довжик.
— Рано или поздно это случится, — усмехнулся Микешин.
Микешин, писавший дневники, подумал о том, что анекдоты о врачебном цинизме ничуть не преувеличены. Скорее — преуменьшены.
— Вряд ли Валерия Кирилловна развлекается чтением историй болезни, — сказала Ирина Николаевна. — Насколько мне известно, она любит детективы, как не зайдешь, у нее новая Донцова на столе лежит… Что-то там все равно неладно.
— Но что же? — спросила Довжик.
— Придет время — узнаем…
В детективах такое случается часто. Бьется главный герой над разгадкой таинственного убийства или еще какого-нибудь преступления, но лучше все же убийства, потому что так страшнее и вообще — убийство интригует сильнее всего, не находит себе места, ломает голову, а порой и ноги вместе с руками, и вот, когда он уже готов признать свое поражение, появляется соседка-сплетница (или дальняя родственница убитого, или разносчик пиццы, или почтальон, да кто угодно может появиться!) и говорит, что в тот самый злосчастный день, в тот самый злополучный час, в том самом зловещем месте она видела Того Самого Второстепенного Героя, Которого Никто Ни в Чем Не Подозревал. И сразу же все становится на свои места, сложнейший пазл складывается, тайна раскрыта, можно откладывать книгу в сторону и брать другую. Порой нечто подобное происходит и в реальной жизни.
— Какие в наше время пошли люди! — сокрушалась неделей позже в той же ординаторской отделения интервенционной аритмологии окулист Анжела Арутюновна. — В глаза улыбаются, сладкие слова говорят, а за глаза норовят помоями облить. Представляете, Маргарита Семеновна, какая-то сволочь сказала Валерии Кирилловне, что я приписываю нагрузку. Якобы показываю в отчете больше, чем сделала. Так Валерия Кирилловна проверку устроила. Затребовала несколько историй за прошлый месяц и сверилась — назначена ли там консультация окулиста и есть ли моя запись. Все совпало, потому что я приписками не занимаюсь.
— А когда она их затребовала? — спросила Маргарита Семеновна.
— Да на прошлой неделе. Во вторник она вызвала меня и сказала, что к ней поступила такая информация, а в пятницу встретилась со мной в коридоре и сказала, что претензий ко мне нет.
Довжик переваривала полученную информацию около минуты, после чего поспешила к заведующей отделением делиться выводами.
— Бутылку «Хеннесси» отдала в лабораторию! — сокрушалась она, трагически заламывая руки. — Ноль семь! «Вери спешл»! Сто баксов стоит! За два переписанных листка!
— А так убиваетесь, словно литровый «Экстра олд» отдали, — презрительно поморщилась Ирина Николаевна. — Будет вам урок на будущее.
— «Хеннесси»!!!
— Лучше перестраховаться, чем недостраховаться! — напомнила Ирина Николаевна. — Разве не так? А если бы вы сейчас сидели у следователя и давали бы показания?..
— Тьфу! Тьфу! Тьфу! — не удовлетворившись сплевыванием через левое плечо, Довжик трижды постучала по дверному косяку. — Не говорите таких слов, Ирина Николаевна! У меня от них давление прыгает. Я, если хотите знать, так и чувствовала, нет — знала, что с Барчуковой будут проблемы!
— Вы ясновидящая? — удивилась Ирина Николаевна. — Это интересно…
— Да не надо никакого ясновидения! Достаточно посмотреть на номер ее истории! Тринадцать-тринадцать, то есть двойная чертова дюжина. Но «Хеннесси»! Ноль семь! «Вери спешл»! За два листка!
— Рыдайте в коридоре, — посоветовала Ирина Николаевна. — Может, там кто-то вас и пожалеет.
Невинная жертва замкнутой цепи обстоятельств
— Да он просто-напросто чудак на букву «мэ». Вбил в свою голову, что я хорошо разбираюсь в людях и продолжаю хорошо к нему относиться, вот и пристает со своими переживаниями. Нечасто, но основательно.
— А как ты к нему относишься?
— Знаешь, я уже забыла, какой он на ощупь, что он любит на обед и когда у него день рождения. А он продолжает регулярно звонить мне раза два в месяц и жаловаться на жизнь и очередную подругу. Сейчас он нашел себе какую-то творческую натуру. Работает в «Останкино» корреспондентом и пишет стихи. Я ее раз видела по телику — бледновата, тощевата, но в целом ничего…
— А один мой знакомый пишет стихи. Но он четко с приветом, контуженный. При знакомстве представляется так: «Владислав, городской романтик, специалист широкого профиля». Стихи, правда, у него хорошие, складные, про несчастную любовь.
— Что мужчины понимают в любви? Им же только одно надо! Про любовь только женщина написать может…
Другого развлечения, кроме громкого разговора двух медсестер, в столовой не было, поэтому Моршанцев благосклонно кивнул в ответ на вопрос невысокого очкастого крепыша, свободно ли за его столиком. Время было не совсем урочным для обеда, нашествие оголодавших ожидалось не раньше чем через час, и совершенно свободных столов вокруг хватало. Спрашивающему явно хотелось пообщаться, что ж — пожалуйста.
— Игорь, — представился парень, поставив свой поднос на стол.
— Дмитрий, — ответил Моршанцев.
Обошлись без рукопожатий.
