Табельный выстрел - Рясной Илья (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
За окном уже стемнело, а москвичи все еще пребывали в кабинете — собирали, анализировали информацию, думали, что делать дальше. В десятом часу объявился Абдулов.
— Только что встречался с источником. Он сказал, что в последнее время братья пьянствовали с неким Тугоедовым Родионом Анатольевичем.
— Что за гусь? — спросил Поливанов.
— Не из блатных. Работает на заводе. Приводов не имеет.
— Что у них общего, кроме пьянок?
— Узнаем.
— Так, за ним тоже выставляем наблюдение, — решил Поливанов. — И собираем на него информацию.
Следующий день преподнес еще более интересные открытия. Агент Абдулова узнал, что Калюжный, когда загремел в первый раз за кражу, не выдал соучастника. И был этим неустановленным лицом именно Тугоедов. Но если Калюжный прочно прописался в уголовном мире, то его приятель пошел работать, женился, получил от завода квартиру и вовсе не был похож на человека, мечтающего и дальше жить бандитским промыслом.
— Что-то здесь не так, — сказал Абдулов. — Зачем ему идти грабить, если у него дом, работа?
— Надо подробнее его изучить, — подал голос Маслов. — Один скелет в шкафу у него уже нарисовался. Будут и другие.
Дальше помогли товарищи из Комитета госбезопасности, еще раз продемонстрировав, что свои щупальца они раскинули широко и запустили глубоко. Залетел к москвичам на огонек майор из областного Управления. Вежливо поздоровался. Потом забрал подписки о неразглашении. И дал ознакомиться со справкой под грифом «Совершенно секретно».
В справке была не столько конкретная информация, сколько характеристика личности фигуранта. Но сделанная достаточно мастерски, да еще написанная хорошим языком. Чекисты все-таки умеют раскладывать людей по полочкам, инженеры человеческих душ.
Итак, в коллективе Тугоедов скрытен, себе на уме, уважением в связи с этим не пользуется. Вместе с тем не отказывается от участия в общественной жизни, руководствуясь не столько активной жизненной позицией, сколько стремлением не выделяться на общем фоне и не лишаться причитающихся материальных благ. Постоянно стоит во всех очередях за какими-то вещами — импортными тряпками, холодильниками, польскими туфлями, продовольственными заказами. Имеет приусадебный участок. Никогда не отказывается от сверхурочной работы, поскольку за нее хорошо платят. Крайне болезненно воспринимает, если его обходят в каких-то выплатах, начинает кляузничать. Патологически жаден!
— Вот оно, — хлопнул Поливанов ладонью. — Жадность!
— Да они все такие, — поддакнул Абдулов. — У старшего Калюжного вон кличка Куркуль. Тоже недаром получил.
— Жадность — страшная сила, — сказал Поливанов. — Вы себе представить не можете, на что способен кулак, когда видит свою выгоду.
— Да уж представляем, — произнес многозначительно майор КГБ.
Поливанов читал справку дальше. Оказывается, Тугоедов, когда еще не остепенился и якшался со всякой шпаной, имел кличку Заводчанин.
— А вот это интересно, — Поливанов провел пальцем по строчке в документе. — Он у нас активный член ДНД.
— Дружинник! — обрадовался Маслов.
— Через него и вошли в дом! — кивнул Поливанов. — Воспользовались корочкой… Ну что, будем задерживать?
— Вот это разговор, — плотоядно осклабился Ганичев.
— Четвертый неизвестен, — напомнил Абдулов.
— Они его сдадут, — заверил Ганичев, сжимая кулак. — Никуда не денутся, жмурики-мазурики!
Глава 36
Телевизор бравурно вещал:
«Эти молодые ребята, рабочие, инженеры, которые создают гигантские машины и возводят новые города, герои семилетки, являются настоящими строителями. Строителями светлого коммунистического будущего, которое увидит уже это поколение советских людей».
— Строят они, — злобно процедил Грек, которому не по душе пришлась это бравая агитационная речь. — Строители хреновы.
— Да пускай строят, — махнула ладонью Люба.
— Сказочники. С семнадцатого года все в уши льют: человек — звучит гордо. Отдай жизнь за революцию, получишь славу…
— Ну и ладно.
— Да любого из этих героев семилетки тряхни хорошенько, и увидишь — не строитель он, а животное.
— Так уж и животное? — Любу покоробила категоричность Грека.
— Животное. Ему лишь бы пожрать сладко и в загривок ближнему зубами впиться. Чтобы пайка была и самка… Да, человек — животное. И ему самому выбирать — бессловесная он скотина или тигр-одиночка. А строители всякие — это все от сказочников.
— Ну, не скажи. Ракету вон построили, в космос полетели. Может, еще чего такое построят.
— Они построят. Стойло для всех. Чтобы все стояли и мычали хором. И не будет воли. Свободы. Будет большая тюрьма. Вот что они строят. Потому что те, кто проектируют это строительство, прекрасно знают, что человек животное. Поэтому и строят загоны…
— Да ладно.
— Только знаешь, Любаша, загоны однажды животные прорвут. И тогда времечко настанет — спасайся, кто может.
— Ой, охота тебе, Грек, думы умные думать, — устало произнесла Люба. — Все равно от нас ничего не зависит. Живем и живем, как можем. Берем от жизни все, что можем. И уже хорошо.
— Зависит. Я никогда в стойле жить не буду.
Люба накрыла на стол. Завтракали они в полной тишине. Каждый думал о своем. Грек о сучьей природе человека. Люба о том, что этот мокрушник совсем трогается умом. И что от него дальше ждать — одному богу известно. И что самое противное — она понимает, что все кончится плохо. Но решиться ни на что не может — ведь страшно до тошноты. Где только ее былые бойкость и бесшабашность?
— У своей подружки была? — спросил Грек.
— У Надюхи, соседки Калюжных?
— О ней и разговор.
— Была. Младший, говорит, в деревню умотал. Старшего с работы выгнали, тот целыми днями сиднем в доме сидит.
— К ним никто не ходит?
— Никто. Замкнулись они как-то последнее время. Раньше чаще выплясывали да концерты давали — соседи только и успевали за заборами прятаться.
— Бакланы, — отметил Грек. — Вздорные люди.
— Да, не слишком надежные.
— Тебя не спрашивают.
Люба замолчала. Грек успел ее выдрессировать не хуже, чем Дуров своих мышей. — А ведь раньше ее никто не мог заткнуть. А теперь парализовывало осознание того, что этот человек может придавить ее как муху, черкануть пером по шее и тут же забыть о ней, будто ее и не было.
Грек почесал подбородок. Настроение у него было грозовое. На душе скребли кошки. Причем не первый день. И это не к добру. Он обычно чувствовал надвигающуюся на него бурю, как ощущают старики перемену погоды.
— Вот что, Любаша. Ты сегодня к ней сходи, проведай.
— Так я вроде послезавтра обещала.
— А сходи сегодня. Винца купи, — Грек положил пятерку на стол. — И разузнай, как и что.
— Хорошо, — пятерка исчезла моментально.
— Вот после обеда и сходи.
Грек встал, резко переключил программу телевизора. Люба чуть не застонала, боясь, что он сорвет переключатель. По второй программе пел хор:
Грек злобно уставился на экран, будто раздумывая, расколотить его или не стоит.
— Чтоб вам в этой тайге сдохнуть, опарыши, — прохрипел он и резко выдернул вилку шнура. Экран погас.
Глава 37
Около полудня Абдулов ворвался в кабинет и огорошил всех известием, что нашел пистолет погибшего участкового и похищенные облигации. Источник ему сообщил, что какие-то урки сделали схрон на чердаке дома по улице Малышева, где располагается газета «Урал». Осмотрел тайник — там лежали «ТТ» и облигации с убийства. И еще обрез охотничьего ружья.
— Ты гений, Серджио, — завопил Маслов, хлопая приятеля по плечу. — Я в тебя верил…
Изъятие вещественных доказательств было оформлено процессуально. Эксперты через пару часов сообщили, что на стволе и облигациях имеются следы пальцев обоих братьев Калюжных.
