Переступая грань - Катасонова Елена Николаевна (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
- Только не уходи, - чуть не плачет она.
А он и не собирается, он еще набирает силу, руки его оказываются под ее ягодицами.
- Какие они у тебя маленькие, упругие...
Лёня приподнимает Лизу над тахтой, и страсть могучей волной накатывается на Лизу снова.
- Ах ты моя русалочка, - растроганно шепчет Лёня. - Одарит же природа!
- Не уходи! - снова просит Лиза.
- А ты и вправду настоящая женщина, - счастливо улыбается Лёня. - Я прямо тону в тебе.
- Милый мой, дорогой...
- Не бойся, я тоже пока не насытился.
Он переворачивает ее на живот, потом кладет Лизу на бок. Он делает с ней все, что хочет, синие глаза сияют, губы у обоих вспухли от поцелуев.
- Ох...
Он откидывается на подушку, кладет ее голову себе на плечо.
- Поспим немного? Ты всего меня забрала, и я такой сонный и легкий.
Да, он весь теперь в ней, она переполнена им до краев, ожила, как земля после весеннего ливня. Лиза закрывает глаза, засыпает усталая и счастливая, но просыпается вдруг, сразу. "Он не любит меня, - пронзает мозг ужасная, унизительная догадка. - Это что-то другое, ненастоящее. Что же делать? А может, я ошибаюсь?" Повернув голову набок, она смотрит на спящего Лёню. Лицо спокойное, мирное. Страсть отбушевала и улетела. И все? И все. А разве этого мало? Да, теперь мало. Он чувствует ее взгляд, просыпается, улыбаясь ласково, но спокойно.
- Русалочка... Пойдем, я тебе покажу, как я тебя вижу.
Лиза вспыхивает от внезапного гнева. Вот оно, самое для него главное! Но покорно встает, накидывает на плечи поданный ей халат и идет к мольберту.
5
"Ирка, что делать, скажи? Влюблена по уши в того самого Лёню, на чьей выставке мы с тобой были. Помнишь, ты еще помогла ему перевозить картины..."
Лиза задумалась с ручкой в руке. Как это все описать? Ее влюбленность, ласковое его равнодушие, дикую ревность к Лёниной, неизвестной ей жизни, к другим женским портретам, его бессердечный смех, когда она ему об этом сказала.
- Ах ты, русалочка! Я же художник...
Что это значит? Он, что ли, признался? Лиза испугалась той боли, которую, если "да", испытает, и не стала расспрашивать, уточнять. Нет, не станет она писать Ире, об этом - не станет. И стыдно, и долго, да еще, говорят, письма, отсылаемые за границу, читают всякие там... в погонах.
"Скорей бы каникулы! Ты приедешь? Я тогда что-то тебе расскажу. Отвечай скорее, когда приедешь, чтобы я тебя дождалась, не уехала в Красноярск. И мама твоя волнуется. Целую тебя. Пока!"
Вот и все, что в конце концов написала Лиза. Сегодня зачет, она пойдет первой, в девять утра, чтобы сразу же, как сдаст, - к Лёне. Целых три дня они не видались! Как он там, в своем подвале? Пишет? Лежит на тахте? Бегает по знакомым? Говорит, будет выставка - большая, в Манеже, и взяли у него три работы: два пейзажа и Лизу. На нее, обнаженную, будет смотреть вся Москва, вообще все, кто хочет. Может, она мещанка: почему так мучительно это ее смущает? Именно так и сказал Лёня, когда она попыталась своей обнаженности воспротивиться.
- Какая же ты мещанка!
- Давай положим на колени шарфик, - чуть не плача попросила Лиза.
- Шарфик! - фыркнул Лёня. - Тогда уж лучше листочек!
- Какой листочек?
Иногда она его не понимала: Лёня не договаривал фраз, пропускал слова, умолкал вдруг на полуслове.
- Какой-какой, - раздраженно передразнил он ее. - Фиговый! Разве не видела? Старые мастера целомудренно прикрывали...
И Лиза сдалась, часами сидела обнаженной, позируя. Потом Лёня передумал и уложил ее на бок. Горел камин, было тепло, но тело все равно покрывалось гусиной кожей - от стыда, его зорких профессиональных взглядов, бросаемых то на грудь, то на плечи.
- Чуть-чуть приподними одну ногу. Поставь на ступню и приподними. Да не так!
Он бросил кисти, подошел, жестко взял за лодыжку, поставил ногу. Лиза вспыхнула от смущения, слезами наполнились ее глаза.
- Вот-вот! - закричал Лёня. - Хорошо! Глаза - как озера, полны воды...
Воды... Это слезы! А для него - вода.
- Ладно, отдыхай. Сейчас сделаю кофе.
Лиза сидела, завернувшись в халат, и ждала его ласки, рассеянного поцелуя, иногда - близости. Но это случалось редко, очень редко, все реже и реже. Почему? Она плохая женщина? У него есть другая? Почему, Господи?
Зачет Лиза сдала блестяще и на какое-то время превратилась в прежнюю Лизу - счастливую, красивую, победительную.
- Ты так похудела! - восхищенно сказала Неля с персидского отделения. - Прямо тростиночка. А у меня ничего не выходит. - Неля была пухленькой, с ямочками на щеках и круглым животиком. - Теперь надежда вся на экзамены: в сессию я всегда худею.
Знала бы она причину!
- Вы, кажется, увлеклись арабской литературой? - сказал Лизе принимавший зачет историк. - Но имейте в виду, вы интересно мыслите исторически. Подумайте: может, стоит заняться моим предметом? Среди арабских племен в средние века происходили события, знаете ли, примечательные... Словом, подумайте. Предмет вы знаете основательно.
Радость вспыхнула и погасла. История... Средние века... Переводы с арабского... Все теперь стало неинтересным. Она даже забыла позвонить в "Иностранку", спросить, как им ее работа. В душе и сердце, в жаждущем теле - один лишь Лёня. Как же уедет она от него в Красноярск на целых два месяца? Она без него так долго не выдержит.
Лиза шла к Кропоткинской по залитой солнцем Москве и не замечала ни молодой травки на высоком холме у дома Пашкова, ни яркого солнца, щедро заливавшего древний, ни на какой другой не похожий город, ни оживленных прохожих, принарядившихся и помолодевших, как это всегда бывает весной. Она мысленно уговаривала Лёню не мучить ее. В чем было мучение, она и сама не могла бы сказать, но в том, что он ее мучил, не сомневалась. Сколько они встречаются? Скоро месяц. А что она о нем знает? Ничего.
- Ведь ты где-то живешь? - спросила однажды.
- Вот мой дом! - хлопнул он ладонью по тахте.
Но разве же это правда?
Как-то раз она пришла, а его не было. На двери болтался клочок бумаги: "Несколько дней меня не будет: заболела мать". А она и не знала, что у него есть мать. И записка без обращения. Значит, для всех. И что такое "несколько дней"? От какого дня надо считать? Бумага желтоватая, грязная, но это ничего не объясняет. Она, может, была уже старой, а может, пожелтела от солнца и ветра.
