История с кладбищем - Гейман Нил (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
Вдруг Миссис Оуэнс обнаружила, что забыла, как песенка заканчивается. Что-то там было вроде «окорок с щетиной» — или это из другой песни — …Миссис Оуэнс махнула рукой и запела ещё одну, про человечка с Луны, который упал с вышины. А потом спела песенку поновее, про мальчика, который сунул в пирог свой пальчик. Не успела она перейти к длинной балладе о юном рыцаре, которого невеста ни с того ни с сего отравила варёным утрём, как из-за угла часовни появился Сайлес с картонной коробкой.
— Это всё вам, Миссис Оуэнс Много разной еды для вашего мальчика. Будем держать её в крипте, так?
Висячий замок распался у него в руках, и железная дверь отворилась. Миссис Оуэнс зашла внутрь, с сомнением оглядывая старые деревянные полки и скамьи, отодвинутые к стенам. В углу стояли покрытые плесенью коробки приходского архива, а за открытой дверью в другом конце виднелись викторианский унитаз и умывальник (без горячего крана).
Ребёнок раскрыл глаза.
— Тут прохладно, — сказал Сайлес, — и еда лучше сохранится.
Он достал из коробки банан.
— А это что ещё за диковина? — Миссис Оуэнс с подозрением воззрилась на непонятный предмет.
— Это банан. Тропический фрукт. Насколько я понимаю, кожура снимается… вот таким образом.
Ребёнок — Никто — заёрзал на руках у Миссис Оуэнс, и та опустила его на каменные плиты. Мальчик тут же затопал к Сайлесу и крепко вцепился в его брючину.
Сайлес отдал мальчику банан.
Миссис Оуэнс пристально смотрела, как Никто ест.
— Ба-нан… — с сомнением проговорила она. — В первый раз слышу. В первый раз… Какие они на вкус?
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Сайлес: то, что он употреблял в пищу, были не бананы. — Тут мальчик может спать.
— Ни в коем случае! У нас с Оуэнсом чудесная гробница возле нарциссовой клумбы! Там места предостаточно. К тому же, — добавила она, чтобы не показаться невежливой, — я бы не хотела, чтобы он вам мешал.
— Он не помешает.
Мальчик разделался с бананом, весь перемазавшись, — и с улыбкой посмотрел на взрослых.
— Ан-ан! — Весело сказал он.
— Какой умничка! — восхитилась Миссис Оуэнс — А вымазался-то как! Ну-ка, постой, не крутись, червячок… — Она выбрала кусочки банана из его волос. — Как думаете, что они решат?
— Не знаю.
— Я не могу от него отказаться. Я дала слово его матери.
— Кем я только ни был в своё время, — заметил Сайлес, — а вот родителем не довелось. И навёрстывать упущенное не собираюсь. С другой стороны, я могу покинуть это кладбище…
— А я — нет. Мои кости здесь. И Оуэнса тоже. Мне отсюда не уйти.
— Приятно, наверное, иметь своё место. Свой дом. — В голосе Сайлеса не слышалось ни малейшего сожаления: он был сух и непреклонен. Миссис Оуэнс не стала спорить.
— Как думаете, нам долго придётся ждать?
— Не очень, — сказал Сайлес.
И оказался неправ.
Прения в амфитеатре продолжались. Немало значило, что в эту историю впутались респектабельные Оуэнсы, а не какие-нибудь легкомысленные новички. Имело вес и то, что Сайлес вызвался на роль опекуна: обитатели кладбища относились к Сайлесу с опасливым уважением: ведь он существовал на рубеже между их теперешним миром и тем, который они покинули. И всё же, всё же…
Это кладбище нельзя было назвать оплотом демократии, тем не менее перед смертью все равны. У каждого из покойников было право голоса и собственное мнение о том, принимать ли в свои руки живого ребёнка. И все непременно хотели высказаться.
Стояла поздняя осень, и рассвет не спешил. Небо было ещё тёмным, когда у подножия холма загудели машины: живые ехали на работу. А кладбищенские жители всё обсуждали неожиданное появление ребёнка и что теперь с ним сделать. Триста голосов. Три сотни мнений… Неемия Трот, поэт из заброшенной северо-западной части кладбища, начал выражаться стихами. Какова была его позиция, никто из слушателей так и не уяснил. И вдруг в истории кладбища случилось то, что заставило смолкнуть самые красноречивые речи.
На холм взошёл огромный белый конь (опытные лошадники называют эту масть серой). Топот копыт послышался ещё до того, как коня увидели, — равно как и треск, с которым животное продиралось сквозь кусты, колючки, плющ и утёсник на склоне холма. Размером конь был с тяжеловоза шайрской породы, в холке добрых девятнадцать ладоней, и мог бы нести на себе рыцаря в полном вооружении. На его спине, без седла, сидела женщина, с ног до головы закутанная в серое. Её длинная юбка и шаль казались сотканными из пыльной паутины. Лицо женщины было спокойным и безмятежным.
Обитатели кладбища узнали её: ведь каждый из нас в конце своих дней встречает Всадницу на белом коне, и забыть её невозможно.
Конь остановился у обелиска. На востоке небо слегка посветлело, залилось перламутровым предрассветным сиянием, отчего кладбищенскому люду стало не по себе и захотелось вернуться в свои уютные дома. Однако ни один не шелохнулся. Они смотрели на Всадницу со смесью волнения и страха. Покойники, как правило, лишены предрассудков, но сейчас они искали у неё мудрости или подсказки, как древнеримский авгур — в полёте священных воронов.
Она заговорила голосом, что прозвенел, как сотня крошечных серебряных колокольчиков:
— Мёртвым следует быть милосердными.
И улыбнулась.
Конь, который в это время спокойно жевал большой клок травы, замер. Дама коснулась его шеи. Он повернулся, прошёл несколько громадных шагов, стуча копытами, и вдруг оторвался от земли и галопом поскакал по небу. Топот копыт превратился в далёкое ворчание грома. Ещё мгновение, и Всадница на своём скакуне пропала из виду.
По крайней мере, так утверждали все жители кладбища, собравшиеся в ту ночь на холме.
Дебаты тут же закончились без всякого голосования. Ребёнку по имени Никто Оуэнс решили дать гражданство кладбища.
Матушка Хоррор и Иосия Уордингтон, баронет, проводили мистера Оуэнса до старой часовни и рассказали о чуде миссис Оуэнс.
Та ничуть не удивилась.
— Вот и правильно! Ведь у некоторых в головах никакого соображения! А вот у неё — есть. Ещё какое.
Не успело серое утро осветиться солнцем, как ребёнок крепко заснул в уютной маленькой гробнице Оуэнсов (при жизни господин Оуэнс был главой местной гильдии краснодеревщиков, и коллеги воздали ему должные почести).
До рассвета Сайлес ещё раз покинул кладбище. Он нашёл на склоне холма высокий дом, осмотрел три мёртвых тела, изучил ножевые раны. Удовлетворившись увиденным, он вышел в утренний полумрак. Обдумывая возможные неприятные варианты развития событий, Сайлес вернулся на кладбище, в часовню, где обычно спал под самым шпилем, пережидая дневное время.
А в городе, у подножия холма, человек по имени Джек кипел от злости. Он так долго ждал этой ночи, готовился к ней целые месяцы — даже годы! И начало было удачным: трое умерли, не успев даже вскрикнуть. Но потом…
Потом всё пошло совершенно, абсолютно наперекосяк. С какой стати он потащился на вершину холма, когда ребёнок явно спустился вниз — К тому времени, как Джек вернулся, след остыл. Кто-то нашёл ребёнка, забрал его, спрятал. Другого объяснения быть не могло.
Грянул гром, громко и неожиданно, как пистолетный выстрел, и полил дождь. Человек по имени Джек начал методично обдумывать свои дальнейшие действия: к кому из жителей городка наведаться, кто станет здесь его глазами и ушами…
О неудаче собранию рассказывать необязательно.
Да и не такая уж это неудача, сказал он себе, прячась под козырьком магазина от утреннего дождя, хлынувшего с неба потоком. Впереди ещё много лет, много времени. Он успеет завершить неоконченное дело. Перерезать последнюю нить.
Завыли сирены. Мимо Джека проехала сначала полицейская машина, потом неотложка, потом машина без опознавательных знаков, но с сиреной. Человек по имени Джек нехотя поднял воротник плаща, пригнул голову и вышел под дождь. Нож лежал в карманных ножнах, в сухости и тепле, и никакой ливень был ему не страшен.
