Сладость мести - Раутборд Шугар (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Теперь же в проходах между церковными скамьями толпились самые известные брокеры с Уолл-стрит, бешено торгуясь и переводя событие светской хроники в проценты по акциям. Вовсю крутилась мельница слухов. Говорили, что ведущая рубрики светской хроники Сьюки назвала трагическую гибель Флинг символом заката восьмидесятых.
Вездесущий фоторепортер из «Женской одежды на каждый день» ухитрился пробраться в собор и, усевшись в третьем ряду, заработал фотоаппаратом, запечатлевая для истории эту церемонную великосветскую тусовку. В отличие от длинноногих манекенщиц представители бомонда не были охочи до интервью, поскольку выглядеть одновременно убитыми горем, как подобает, и цветущими требовало немалого напряжения сил. Политики были серьезными, но отнюдь не подавленными — ведь снимки с мрачными физиономиями могли быть использованы против них в год выборов, поэтому многие приветственно махали и улыбались. Под руку вошли мэр Нью-Йорка и архитектор Филипп Гладстон; их появление толпа снаружи встретила вежливыми аплодисментами. Братьев Форб из «Тайм» усадили на четвертую скамью. Одетый в твид юнец из «Экономиста» пролез в зал вслед за разряженным в пестрые тряпки от «Версаче» редактором «Роллинг стоунз». Конечно же, этой экстравагантной церемонии были посвящены первые страницы «ОБИТ-мэгэзин», самого модного журнала девяностых годов. Портрет спящей Флинг с рекламы ночного крема украсил обложку только что презентованного журналом «Тайм-лайф» приложения «ОБИТ-мэгэзин» наряду с портретами других мертвецов года.
Джойс Ройс поработала на славу. Как личный секретарь Кингмена Беддла, она все согласовала до мелочей: переговорила с «женщинами» Кинга, составила и выверила список приглашенных на траурную церемонию — речь шла все-таки о самом печальном происшествии сезона. Она даже уговорила владельца шикарного нью-йоркского ресторана «Ле Сирк» организовать для особо важных гостей небольшой а ля фуршет, как это было на похоронах Малколма Форбса. Джойс Ройс и Гейл Джозеф, президент «Кармен Косметикс», буквально-таки сроднились за эти дни, устраивая это похоронное шоу, которое позже было названо «отмазыванием „Кармен“.
Джойс выглянула из окна лимузина и повернулась к Кингмену.
— Мне кажется, лучше воспользоваться запасным входом. Согласны, босс? — И она приказала шоферу рулить к повороту на Пятьдесят первую улицу. Кингмен ошеломленно повалился на заднее сиденье.
— Какого дьяволаэта публика здесь делает? — взорвался он. Ему вспомнилось наконец, что он не видел Флинг больше месяца. Уж не для того ли она бросилась с крыши, чтобы собрать на свои похороны пол-Нью-Йорка? Он приспустил на дюйм боковое стекло, и частица этого вавилонского столпотворения смогла проникнуть внутрь. Город гудел, как встревоженный улей, а причина тому была все та же — смерть Флинг.
„Какой позор для нации! — услышал он. — Какой неслыханный позор!“ Позор, что Флинг умерла в возрасте двадцати четырех лет. Как такое вообще могло произойти? Она была так знаменита, что ей следовало дожить хотя бы до тридцати. И вот мертва. Сама ли она шагнула с верхушки небоскреба или это все случайность? Слухи, слухи, слухи расползались по раскаленным, запруженным людьми и машинами улицам: Флинг прыгнула с крыши сооружения на площади Четвертого июля не одна, а с пит-бультерьером мужа в руках, и на груди у нее была приколота булавкой предсмертная записка, прямо-таки как у девчонки, которую отпустили домой из детсада; Пит Буль, любимец Кингмена, перепугавшись, сумел вырваться из предсмертных объятий Флинг и приземлился на балкончике двумя этажами ниже крыши. Кингмен не раз хвастался, что его Пит Буль при случае одолеет быка, поскольку у него самые мощные челюсти среди собак его габаритов. Свинцовый туман отчаяния, толкнувший Флинг за край крыши, был совсем непонятен бойцовской собаке, и инстинкт самосохранения взял верх над привычкой во всем слушаться хозяина или хозяйку.
Кингмен сгреб с мягких кожаных подушек собаку, симпатичный профиль которой красовался в передаче „60 минут“ после того, как власти Манхэттена попытались запретить содержание в домашних условиях этой породы на том основании, что ее представители крайне злобны и представляют опасность для окружающих; собаку, ставшую главным героем целого раздела передачи „Как живут богачи и знаменитости“ после возвращения в нью-йоркскую бухту из „медовой поездки“ на 260-футовой яхте Кингмена Беддла и его красавицы-жены Флинг, когда этот самый Пит Буль вместе с хозяевами перебрался на один из тех сигарообразных катеров, пришвартовавшихся к борту яхты, которые меткие газетчики окрестили „Бульдожья какашка-1“ и „Бульдожья какашка-2“. Молодожены, уверенно стоя на верхней палубе качающейся яхты, позировали телекамерам в своих идеально гармонирующих друг с другом харш-дэвидсоновских летних костюмах, а между ними виднелась фотогеничная морда их призового пса.
На Пятьдесят первой улице, при подъезде к церкви, Кингмен Беддл вышел из автомобиля и двинулся вверх по лестнице, ни на секунду не забывая о том, что должен соответствовать созданному им для окружающих образу: выправленный из кармана ослепительно-белый платок, Пит Буль под мышкой. Рейбэновские солнечные очки так и остались в кармане: он даже не пытался хоть как-то замаскироваться. Серые глаза Кингмена были прищурены и напоминали две темные щелочки под кустиками бровей: фокус, безотказно служивший ему при переговорах с особенно опасными соперниками — поди, разбери, куда он смотрит и о чем думает. И тут чья-то ловкая рука неожиданно сорвала с лацкана его пиджака веточку жасмина, приколотую вместе с черной шелковой ленточкой предусмотрительной и обо всем помнящей Джойс. Похитителями оказались две долговязые фотомодели, из тех, что толкались у запасного входа в собор, девчонки школьного возраста, которым гораздо больше подошла бы роль двух подростков из „Приключений Тома Сойера и Гекльберри Финна“.
— А я слышала, что ее убили. Убили и сбросили вниз, — сказала та, что повыше, крутя пальцами веточку жасмина — свой трофей.
— Знаю, знаю, мой гример сказал мне, что на шее у нее остались следы чьих-то пальцев, а руки, судя по всему, были связаны за спиной. Он сказал, что ему пришлось ухлопать гору карменовской косметики, чтобы как-то замаскировать весь этот ужас, и для этого работать всю ночь напролет. — Девчушка выгнула свою длинную, гибкую шею, выдула изо рта пузырь из жевательной резинки „Трайдент“ и звонко хлопнула им.
— Самая очаровательная и богатая девушка в мире — и чтобы она добровольно лишила себя жизни? Да никогда! Чего ради?
Внутри церкви тяжелый запах ладана, источаемый двумя массивными кадилами, расположенными по обе стороны алтаря, смешивался с ароматом духов „Джой“, „Джирджио“ и „Флинг!“. Гости, даже те, кто не был охвачен горем, пребывали в тяжелом полунаркотическом состоянии от той невообразимой комбинации ароматов, которой был наполнен холодный воздух кафедрального собора. Колеблющиеся язычки пламени на поминальных свечках придавали всему происходящему оттенок сюрра.
— Не могу примириться! Не могу, и все тут! Это просто неслыханно!
Отбросив с лица траурную вуаль, баронесса фон Штурм орала на Гейл Джозеф, президента „Кармен“, и Гарсиа, напоминая при этом разъяренную гарпию. Все трое стояли в приделе Богородицы позади престола, так что видеть их никто не мог, зато слышали все. Баронесса была в ярости на двух своих старых друзей за то, что они выставили Флинг на всеобщее обозрение как образец рекламной продукции „Кармен Косметикс“, и где — в храме! Открытый гроб — в кафедральном соборе! Уж не собиралась ли Гейл под видом похорон устроить сезонную распродажу своей продукции?
Даже в окружении множества манекенщиц Фредерика фон Штурм поневоле бросалась в глаза своей безукоризненной осанкой и европейской элегантностью: высокая черная шляпа от „Кристиана Лакруа“, красно-коричневые замшевые перчатки, атласная черная амазонка с лацканами, на левом из которых сиял знаменитый алмаз фон Штурмов, вделанный в платиновую брошь в виде орла с расправленными крыльями. Сейчас это миниатюрное воплощение аристократизма орало и махало руками в тесном приделе, в то время как ее лучшая в мире подруга лежала в бронзовом херлитцере на экстравагантном, украшенном цветами катафалке перед кафедральной аспидой, сияющей в блеске свечей. Все остальные были слишком увлечены: они пялили глаза на скамейки для приглашенных впереди и сзади, на развешенные тут и там букетики жасмина и того экзотического цветка, чьи ингредиенты лежали в основе аромата„ФЛИНГ!“, и не обращали особого внимания на „королеву европейского света“ — двусмысленный титул, которым Сьюки наградила баронессу, — и на ее ноги, притоптывающие в своего рода ритуальной пляске. Энн Вторая, протиснувшись вместе с бабкой на места, отведенные для „беддловских женщин“, откуда можно было видеть кое-что из происходящего в приделе, шепнула во все еще изящное ухо родственницы, что на высокогорных лыжных трассах Сант-Морица Фредерику за глаза зовут „баронессой Штурм-унд-Дранг“ за ее легендарные припадки ярости в духе немецкой романтической драмы.
