Женское сердце - Бурже Поль (книги бесплатно полные версии txt) 📗
— Странно — подумал Казаль, — почему она так любезно мне кланяется после того, как сама же потребовала, чтобы меня не принимали на улице Matignon?.. Если это лицемерие, то оно совершенно излишне… Ведь я же не был одурачен какой-то фантасмагорией. — Я только что видел ее с еще более приветливым лицом, чем пятнадцать дней тому назад, когда в последний раз встретился с ней у г-жи де Тильер… Это бессмыслица…
В ту минуту, когда он мысленно произносил эту фразу, невольно пожимая плечами, он проходил мимо клуба des Mirlitons. Он прямо прошел в фехтовальную залу; будучи даже так сильно расстроенным, он не оставлял своего принципа постоянной тренировки и решил заглушить свою душевную тревогу физическим утомлением. Но напрасно он яростно предавался своему любимому спорту, поражая своих противников одного за другим с таким ожесточением, как будто это были его соперники возле Жюльетты, — мысли о только что поразившей его неожиданности не давали ему покоя. При логическом распутывании мыслей в нас работает какая-то сила без нашего ведома; подчас мы совершенно теряемся, когда, очнувшись, убеждаемся, как далеко мы удалились, сами того не подозревая, от исходного пункта наших размышлений. Фраза — «это бессмыслица», преследовавшая его до фехтования, разрешилась следующим монологом, когда Раймонд вторично переступил порог клуба, чтобы вернуться на улицу Lisbonne:
— Нечего говорить, мой прекрасный друг, — сказал он себе, — г-жа де Нансэ против меня ничего не имеет, абсолютно ничего… Это совершенно ясно после ее поклона. Впрочем, о чем же я думал, допуская, что осторожная мать, знающая жизнь, может требовать от дочери совершенно не принимать человека под тем предлогом, что он может ее скомпрометировать? Как будто такая резкая перемена привычек не скомпрометирует еще больше молодой женщины в глазах бывающих в ее доме друзей и в глазах прислуги?.. Так, значит, этот разговор со старой дамой был лишь предлогом?.. Г-жа де Тильер изобрела это средство, чтобы больше меня не видеть?.. Эта ловкость на нее не похожа — на нее, такую прямую, простую и правдивую… Если только?..
Несколько минут он колебался перед новым предположением. Оно было для него ужасно мучительным. Ему казалось, что Жюльетта солгала ему, а когда женщина солгала вам в одном, то нет основания думать, что она не лгала и во многом другом. В прекрасном и глубоком исследовании ревности, которое дал нам Шекспир в «Отелло», этот несравненный аналитик не преминул отметить влияние аналогии на подозрение. Первая капля болезненного яда была привита в сердце мавра фразой Брабанцио: «Она обманула отца. И могла бы также обмануть и тебя…» А Яго настаивает: «Она обманула отца, выходя за вас замуж…» Все мужчины, которые любят, знают, что первое подозрение обозначает переход за черту, из-за которой нет возврата. Вот почему почти животный инстинкт часто толкает их на нежелание признать первую ложь. Они предпочитают со смутным, невыраженным чувством в сердце не знать, что существует нечто такое, чего можно доискаться. Казаль обладал слишком мужественным умом, чтобы не предпочитать самую горькую правду самой приятной иллюзии, и продолжал свои размышления.
— Если только?.. Ну, что же! Почему же нет? Если только она меня просто не провела? Люди поумнее меня были обмануты женщинами, не имевшими ни таких глаз, ни такой улыбки, ни такого голоса, ни таких манер… Кстати, вполне естественно, что она мне солгала, так как не желала меня больше принимать, а я не давал ей ни малейшего к тому повода… Но почему же меня больше не принимать? Из-за этой клятвы? Клятвы, данной мужу перед отъездом на войну?.. История эта также не имеет большого смысла. Когда я начал за ней ухаживать, она отлично это заметила. Я мог хотеть от нее лишь двух вещей: или сделаться ее любовником, или жениться на ней… Любовником? Нет, она этого не думала. Иначе сейчас же закрыла бы мне свою дверь, так как решила не быть моей любовницей. По крайней мере ее настоящий поступок доказывает это неопровержимо. Но тогда она должна была предвидеть, что не сегодня, завтра я попрошу ее руки. Клятва уже существовала, — если она действительно была дана, — а Жюльетта меня поощряла… Если клятва действительно существует?.. А если нет и она является лишь таким же предлогом, как и разговор с матерью? Тогда, что же кроется в основе этого внезапного разрыва?.. Неужели, господин Казаль, вас просто одурачили?
Этот возврат к тривиальным выражениям в таком рассуждении, которое касалось Жюльетты, доказывал, что вновь воскрес прежний Казаль, каким он был до визитов на улицу Matignon, когда, например, выходя из отеля де Кандаль, он говорил себе: «А с кем может быть эта маленькая женщина?» — Это означало также, что исчез навсегда, конечно, тот сантиментальный Раймонд, который в течение нескольких недель пел романс в честь своей дамы с невинностью разнеженного херувима… Маленькое дуновение прошло по глазам этого загипнотизированного человека. Кризис первого разочарования был настолько тяжел, что вечером Казалю пришлось искать самозабвения в алкоголе, и к двенадцати часам ночи лорд Герберт и Казаль еле могли думать и говорить, так они «нагрузились», как говорил англичанин, употребляя метафору, излюбленную яхтсменами. Для таких попоек трудно было найти лучшего компаньона, чем Боун, так как он принадлежал к числу тех молчаливых пьяниц, которые, напиваясь методически, продолжают держаться так же прямо, как солдаты на параде. С ним Казаль не подвергался риску быть слишком откровенным. В эти минуты англичанин не мог ни слушать, ни отвечать. Какое видение стояло перед голубыми очами этого потомка морских королей? Каким образом дошел он до того, что возвел свою страсть к wisky в систему настолько, что мог сосчитать все ночи этой зимы, когда он вернулся домой с ясным сознанием?
Единственный человек в мире, которого он любил, был Казаль. Но за что? Возможно ли, что страсть к пьянству и дружба с Казалем были следствием одной и той же причины? В молодости Герберт был любовником женщины, обманывавшей его со всем Парижем, и которую Казаль отверг из-за своего товарища. Знал ли об этом последний? Они никогда не объяснялись по этому поводу. Нельзя сомневаться в том, что, несмотря на видимое отупение от пьянства, в нем было еще достаточно ясности, чтобы догадаться о всем происходившем в душе его единственного друга. В минуту прощания с ним Боун совершенно особенным: образом пожал ему руку, приведя несколько слов одного из поэтов своей родины: «She was false as water»… И это «фальшива, как вода» являлось в его устах сильным оскорблением, так как он питал к воде полное презрение и хвастался, что никогда не употреблял ее кроме как для ванны. Несомненно также, что этот совет не доверять женщине, высказанный в такой форме его товарищем по оргиям, слишком отвечал мучительным мыслям Раймонда, так как ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не поддаться тому пьяному умилению, которое вызывает столько непоправимых признаний.
— Герберт прав, — думал он на другое утро, проезжая верхом на Темерере по самым пустынным аллеям Булонского леса. Серое небо окончательно взвинтило его и без того уже натянутые вчерашней попойкой нервы: «Самые лучшие ничего не стоят… Но эта — все же лицемерка!.. Да, потому что очень правдоподобно солгала мне в двух пунктах… За этим разрывом что-то кроется… Но что?»
Он не хотел ответить себе и ясно произнести слово, терзавшее его душу. Он предугадывал, что такая внезапная решимость Жюльетты по отношению к нему объяснялась исключительно влиянием на нее другого мужчины, и эта мысль была для него невыносимой. В результате этой внутренней бури бедный Темерер вернулся в конюшню весь взмыленный и разбитый усиленной ездой, к великому огорчению приставленного к нему грума. Сам же Казаль около двух часов опять направился к улице Matignon. Зачем? Он заранее знал, что г-жа де Тильер наверно и окончательно отказала ему от дома, но он чувствовал настоятельную потребность убедиться в этом еще раз. Он рассчитывал также, что из тысячи у него может быть только один шанс на то, что она не посмеет еще дать приказание его не принимать. В таком случае он увидит ее и вырвет у нее истинное признание причины, сразу побудившей ее к такому скачку в их отношениях. С волнением и самой томительной тоской увидел он угол этой улицы и длинную ограду сада, окаймлявшую с этой стороны фасад дома. Не сказав ничего швейцару, он прошел прямо к маленькому крыльцу, защищенному стеклянной будкой. Сила желания была в нем так горяча, — а мы всегда так готовы верить в то, чего сильно желаем, — что он был горько разочарован, когда лакей с непроницаемым лицом ответил ему:
