Основано на реальных событиях - де Виган Дельфин (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗

О лете, последовавшем за уходом Л., у меня сохранилось мало воспоминаний.

В июне вернулись Луиза и Поль, чтобы провести со мной две недели, а потом мы вместе отправились в Курсей, где они пробыли некоторое время вместе с нами, прежде чем присоединиться к своим друзьям. Я на весь июль поселилась с Франсуа в деревне. Помнится, глядя на количество привезенных им книг, я испытывала тоску, смесь ослепления и отвращения. Ритуал каждое лето был один и тот же: сотня романов, распределенных небольшими кучками в гостиной, лежавших на столах и даже на полу, в строгом соответствии с известной только ему классификацией. Помню, я подумала, что Л. была права. Как писателю для меня было самоубийством жить в тесной близости с кем-то вроде него. С человеком, чьей профессией было читать книги, встречаться и принимать писателей, высказывать свое мнение об их произведениях. Каждый сезон выходили сотни книг. Это была не просто цифра, полученная из средств массовой информации. Они были здесь, сложенные стопками и в еще закрытых коробках, которые он скоро распакует; пять-шесть сотен романов разного объема еще выйдут между концом августа и концом сентября.

Я познакомилась с Франсуа при исполнении им его профессиональных обязанностей. Сначала каждый из нас ограничивался своей ролью, и понадобилось несколько лет, чтобы мы по-настоящему узнали друг друга.

Я его любила. Любила по тысяче причин, я любила его, потому что он любил книги. Я любила его любознательность. Любила смотреть, как он читает. Я любила наше сходство, наши разногласия, нескончаемые споры. Я любила с ним, прежде него благодаря ему, узнавать новые книги.

Но в тот раз все эти романы вызвали у меня отвращение. Их обложки, переплеты, резюме словно бы насмехались над моим бессилием. Выставленная передо мной напоказ в таком количестве бумага вдруг стала казаться мне непристойной и угрожающей.

Мне хотелось вырвать книги у Франсуа из рук, выбросить их в окно.

Франсуа, который иногда вечером в минуту разочарования или сильной усталости говорил о своем желании все бросить, я мечтала теперь сказать: идет! спорим! Посмотрим, способен ли ты на это, бросим все, уедем жить в другое место, вновь изобретем себя на другой территории, в другой жизни.

В августе мы с Луизой и Полем уехали вместе с нашими друзьями в «дом-для-каникул». Сейчас, когда я пишу эти строки, я отдаю себе отчет в том, что не сохранила никаких воспоминаний о доме, который мы снимали тем летом. Образы ускользают от меня, путаются с другими, более старыми, я неспособна визуализировать ни сам дом, ни городишко, возле которого он находился.

Мне вспоминается только дорожка для велосипедистов, по которой мы ездили к морю, встречный ветер, задувавший мне в рот, ощущение скорости, которого я искала в спусках. Я была счастлива находиться там, не упустить этой возможности побыть с детьми и друзьями; тревога в конце концов на несколько дней ослабила свою хватку.

После двух недель передышки мы вернулись на поезде. В тот момент, когда мы с Луизой и Полем вступили во владение семейным купе, поджидавшим нас в скоростном экспрессе, меня словно отбросило на год назад, почти день в день, за серо-зеленые занавески цветов Национальной компании французских железных дорог, в точно такое же пространство, как то, что мы тогда занимали. В одно мгновение я в подробностях увидела путешествие, которое мы тогда совершили втроем, в то же время, возвращаясь из «дома-для-каникул»: пикник, устроенный на маленьком столике, новую стрижку Поля, красную футболку Луизы, их загорелую кожу. Внезапно, словно это было вчера, мне вспомнились мысли, что меня тогда занимали, а мои глаза искали за стеклом, в том же пейзаже, что стремительно проносился мимо, невозможную точку, за которую можно было бы уцепиться. Я думала о Франсуа, которому предстоял очень трудный год, о книге, которую собиралась писать, думала о документальном фильме о геноциде армян, который заказала, чтобы показать своим детям (по отцу они армянского происхождения), я думала о зимнем небе, а потом опрокинула бутылку содовой, и мы использовали не одну пачку бумажных салфеток, чтобы промокнуть стол. Все это всплывало в памяти со странной точностью, я даже вспомнила, что Поль хотел поиграть в «”Да” и ”нет” не говорите», как в детстве, но игра заглохла из-за громких выкриков, которые наши соседи сочли слишком шумными.

С той поездки прошел год, да, год, а я ничего не сделала. Ничего. Я осталась на том же месте. Хотя не совсем. Теперь я была неспособна сидеть перед компьютером, открыть документ Word, ответить на имейл, держать ручку дольше четырех минут и склоняться над расчерченной в клетку или линейку белой поверхностью. Короче, я утратила элементарные навыки, необходимые для моего рода деятельности.

В начале сентября Луиза и Поль уехали.

Как и все, я мыслю и считаю учебными годами, с сентября по июнь, так что лето получается как бы отступлением, периодом снижения деловой активности, который непременно закончится. Долгое время я полагала, что это деформация матери семейства, биологический ритм которой рано или поздно приноравливается к школьному календарю. Но теперь я думаю, что речь идет главным образом о ребенке, который остался во мне, в нас, ребенке, жизнь которого столь долгое время была нарезана ломтями: прочный след в нашем восприятии времени.

Было начало учебного года. Время покупки новых школьных принадлежностей и принятия верных решений. Момент начинаний. Или возобновления.

Но не двигалась ни одна молекула воздуха, и все казалось неизменным.

В этот раз я не дала себе обещания приняться за работу. Сама мысль о писательстве отдалилась. У меня больше не было ни малейшего представления о форме, которую это может принять, мое тело забыло те ощущения усталости и возбуждения, которые я так любила, часы, проведенные сидя в круге света, пальцы на клавиатуре, плечи напряжены, ноги вытянуты под столом.

Дети уехали, и я снова оказалась дома одна. К отсутствию Луизы и Поля теперь прибавилось отсутствие Л., дополнительная утрата, значение которой я начинала осознавать. Достаточно было посмотреть вокруг себя. Корреспонденция, скопившаяся на столе в гостиной, покрытый тонким слоем пыли экран компьютера. Я переплывала из одного дня в другой как ни в чем не бывало, занимаясь разными мелочами, растянутыми до бесконечности, чтобы они длились, заполняя ту колоссальную пустоту, которую я в течение бессмысленно прожитого года сама образовала вокруг себя, не отдавая в том себе отчета.

Так, безусловно, жили пожилые люди, в последовательности осторожных мелких шажков и движений, замедленности которых хватало, чтобы заполнить пустоту. Не так уж и мучительно.

Уверена, что каждому из нас порой приходит в голову, что случайностей не существует. Каждый из нас наверняка познал череду совпадений, которым он или она придали особый, неопровержимый смысл, считая, что только им под силу этот смысл расшифровать. Кто из нас, хотя бы раз в жизни, не подумал, что то или иное совпадение ничем не обязано случаю, но, напротив, речь идет о послании, в круговороте мира адресованном единственно ей или ему?

Со мной такое бывало. В течение двух-трех недель мне казалось, что послание Л., эта задушевная убежденность, которую она хотела, чтобы я разделила с ней, больше не нуждалась в ней как таковой, чтобы настигнуть меня: она витала в воздухе, перемещалась сама по себе, то тут, то там находя новых посредников, чтобы убедить меня.

Как-то вечером мне позвонил режиссер, с которым несколько лет назад я работала над сценарием полнометражного фильма, так и не увидевшего свет, несмотря на помощь и участие многих организаций. Создатели фильма не могли свести концы с концами, и проект провалился. Режиссер хотел, чтобы мы встретились, выпили по стаканчику, и он бы поделился со мной своими планами. Мы встретились в кафе, завсегдатаями которого были, когда вместе работали. Он быстро перешел к делу: ему нужна невыдуманная история, чтобы сделать сценарий. Только это и катит, достаточно посмотреть афиши, сколько среди них тех, что большими буквами, почти такими же крупными, как название, уточняют, что фильм «основан на реальных событиях». Достаточно почитать иллюстрированные журналы, посмотреть телевизор со всеми этими ордами свидетелей и подопытными кроликами всех сортов, послушать радио, чтобы понять, чего хотят люди.