Табельный выстрел - Рясной Илья (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Калюжный не знал, что двое в штатском — это москвич Ганичев и оперативник из областного розыска Сапрыкин.
— За что? — шмыгнул носом Таксист.
— За дело, — кивнул Ганичев. — Тебе вскоре все расскажут. И покажут. А теперь — вперед, — он пинком придал ускорение задержанному и вытолкнул по ступеням во двор.
От Таксиста разило страшным перегаром, он еле стоял на ногах. Критически осмотрев его и прикинув, что в таком виде клиент недоговороспособен, Ганичев взял стоящее у порога ведро и без затей вылил на задержанного.
Тот завопил и начал отфыркиваться.
— Полегчало? — зло улыбнулся Ганичев. — А теперь отряхивайся и в машину.
Как-то муровец вовремя не подумал, что эту мокрую сволочь нужно еще везти в салоне «Победы». Но ничего. Зато теперь задержанный пришел в себя и к нему вернулась способность соображать.
Первоначальный шок у селян прошел, в игру вступила группа поддержки.
— Что ж вы делаете-то, супостаты? — прорезался визгливый голос Маши. — Чего мужика у меня забираете? Люди, что же они творят-то?
Собравшиеся селяне взирали на действо не с возмущением, а с неподдельным интересом. Таксист своим здесь не был, а был пришлым, городским. Так что заламывать руки, возмущаться из-за него никто не станет. А вот посмотреть на бесплатное театральное представление — это завсегда. Щелкая семечки, народ наблюдал, чем дело обернется.
— Семью ни за что мужика лишают, люди! — встряла теща.
— Отпусти кормильца, — шагнула к Ганичеву осмелевшая Маша.
Тот взял ее за локоть, придвинулся и прошипел:
— А ну замолкла, подстилка бандитская. А то быстро у меня за соучастие в камеру пойдешь.
Оттолкнул ее и поволок задержанного в сторону «Победы».
Когда машина выруливала на дорогу, кто-то из благодарных зрителей заливисто свистнул — то ли в осуждение, то ли в поддержку.
За окном «Победы» потянулись поля, перелески, а также лесополосы, посаженные в рамках сталинского плана преобразования природы и лишившие крестьян таких радостей, как суховеи, пыльные бури.
— Ну что, Таксист, — обернулся с переднего сиденья к задержанному Ганичев. — Давай явку с повинной. Пиши, как завалили семью на Крылова.
— Не знаю ничего! Не валил никого! Ни за что тираните! Притом на глазах у семьи! Я прокурору на вас… Вы еще узнаете… — бормотал младший Калюжный что-то невнятное, в глазах его метался животный ужас.
— Вот что, ты сейчас пишешь явку. Глядишь, на суде и зачтется.
— Нет! Не убивал никого! — Таксист еще сильнее выпучил глаза.
Ганичев внимательно посмотрел на него. Понял, как с ним работать. И попросил водителя:
— Коля, останови-ка машину у того лесочка.
«Победа» съехала на обочину грунтовой дороги.
Ганичев вышел из машины, вытащил пистолет из кобуры, передернул затвор. Распахнул дверцу и рывком выдернул из салона Таксиста, уронив на землю:
— Ну, беги, невиновный ты наш.
— Что? — испуганный Таксист отполз от него.
— О СМЕРШе слышал? Так я там служил. И по старой памяти именем трудового народа приговариваю тебя к исключительной мере наказания — расстрелу.
— Так нельзя! Суд же!
— Суду с тобой о чем-то говорить надо. А ты будешь врать, извиваться — одна морока от тебя. Поэтому суда не будет. А будет попытка к бегству… Беги, Таксист! — Ганичев пнул задержанного ногой.
— Не-ет!
— Все, кончен разговор! — Ганичев выстрелил, пуля впилась в землю рядом с Таксистом. — Это был предупредительный. Следующий в затылок.
— Я у них шестеркой! Это все Грек!
Вскоре Таксист, не поднимаясь с земли, выдал все, что знал.
Ганичев поднял его, отряхнул, вернул в салон, снял наручники, вытащил из папки листок, чернильную ручку.
— А теперь пиши.
— Это я сам на себя как бы?
— Ты думай, как тебе выжить, дурачок.
И Таксист корявым почерком, с грамматическими ошибками, но достаточно полно изложил события того страшного дня…
Глава 40
Поливанов во время ведения допросов предпочитал обращаться к допрашиваемым на «вы» и тщательно соблюдать дистанцию, как и положено должностному лицу. Конечно, иногда для достижения психологического контакта вполне мог сыграть и в другую игру — говорить с «пациентом» на его языке, в сфере его понятий о жизни. Психологический контакт вообще дело тонкое.
— По фене они и на малине поботать могут, — говорил он своим сотрудникам. — А когда ты по другую сторону стопа от него, то являешься представителем закона. Официальность и выдержанность пугает уголовников гораздо больше, чем крики и подзатыльники.
Правда, не всегда срабатывало. Иногда приходилось особо упертым и тупым по ушам дать в качестве напутствия, но это уже на самый крайний случай, когда уголовники наглели не по чину или начинали угрожать смертными карами.
В кабинете в Управлении Поливанов по поручению следователя допрашивал старшего брата Калюжного. Тот сидел, набычившись, сцепив перед собой руки в наручниках, — от греха подальше решили его не расковывать и воли не давать. На всякий случай в кабинете присутствовал дюжий конвоир в форме с сержантскими погонами. Но Поливанов считал его лишним — в случае чего и сам с задержанным справится, благо физическую форму не потерял.
— Итак, Анатолий Владимирович, вы подозреваетесь в убийстве семьи Фельцман, совершенном 14 мая сего года на улице Крылова города Свердловска. Что вы можете пояснить?
— Никакого Фельцмана не знаю, никого не убивал. — Куркуль сидел, согнувшись и упершись глазами в пол. Руки его подрагивали, но в целом держался нормально, без истерик. Хотя было видно, что он страшно напряжен.
— То есть чистосердечно и искренне раскаиваться вы не желаете? — спросил Поливанов.
— Не было ничего.
— Так и запишем. И будем излагать имеющиеся факты.
Фактов накопилось немало. Поливанов начал с показаний соседки, опознавшей бидон с изогнутой ручкой с места происшествия и видевшей братьев идущими куда-то вместе тем вечером.
— Не убивал, не знаю, — в ответ твердил Калюжный, но будто сила тяжести росла, плечи все больше опускались.
— Тогда продолжаем, — кивнул Поливанов. — По заключению экспертизы записка в доме убитого написана вашей рукой.
— Да я… — встрепенулся Куркуль, с его языка чуть не сорвалось «писал левой рукой», но он вовремя заткнулся.
— Хотите сказать, что почерк изменили. Чудеса криминалистики. Наука еще и не то может.
— Не знаю я никакой криминалистики, — Куркуль опять понурил плечи.
— Слушайте, хватит тянуть кота за хвост. У меня еще немало заготовок. Лучше сразу рассказать все и дальше молиться, чтобы суд был снисходительным.
Хотя Поливанов представить себе не мог, что может заставить судей быть снисходительными по такому делу и не вынести смертный приговор.
— Не знаю вашей криминалистики. Ничего не делал, — долдонил Калюжный.
— Отлично. При обыске на чердаке дома по улице Малышева изъят пистолет «ТТ», ранее похищенный у убитого сотрудника милиции. Что скажете?
— Я по чердакам не шарюсь.
— Там же нашли облигации. Номера те же, что похищены у Фельцмана.
— На знаю никакого пистолета. Не знаю никаких облигаций.
— Да? А эксперты говорят, что на всем этом богатстве ваши отпечатки пальцев.
— Не знаю, что говорят эксперты. Не мое это.
— Ну, уж не знаю, чем вас еще и удивить, Калюжный, — улыбнулся Поливанов. — Разве вот этим.
Он вытащил из папки явку с повинной младшего Калюжного.
— Вот что ваш брат пишет: «Ребенка убил мой брат Анатолий Калюжный. Никто не хотел, а он согласился. Главный стоял в стороне. А мой брат свернул девочке шею, что я бы сам никогда не сделал…»
Последняя капля. Калюжный взорвался и заорал так, что стены дрогнули:
— Что? Крыса-а-а!!!
Он вскочил, но конвоир ринулся вперед, подножкой сбил с ног и тяжеленной ладонью пригнул к полу. Куркуль забился в судорогах, вопя как бешеный:
— Сука! Брат! Сука!
Поливанов видел немало истерик. И не удивился, что крепящийся и державшийся до поры до времени человек не выдержал свалившейся тяжести и пошел вразнос. Черт, придется вызывать еще врача, тогда он станет непригодным на некоторое время для следственных действий.
