История городов будущего - Брук Дэниэл (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
«Город на продажу», как назвал Шанхай работавший там американский журналист32, подтвердил свое прозвище, когда богатейшие жители попросту выкупили его, а подряд на черную работу был передан организованной преступной группировке. Получив от шанхайских заказчиков 10 миллионов долларов, Чан Кайши нанял Ду Юэшэна (он же Большеухий Ду), уроженца Пудуна и главаря Зеленой банды, контролировавшей улицы Шанхая. (Административное устройство Шанхая не позволяло китайской, французской или англо-американской полиции преследовать подозреваемых по всей территории города, поэтому многие правоохранительные функции были уже давно отданы ими на откуп гангстерам.) Как только Чан Кайши договорился с Зеленой бандой, судьба коммунистов была предрешена.
С особого разрешения Стерлинга Фессендена, американского адвоката, занимавшего тогда пост президента Муниципального совета Шанхая, Большеухий Ду отправил своих переодетых рабочими головорезов через иностранные концессии к местам сосредоточения коммунистов. Бойня началась на рассвете 12 апреля, когда Зеленая банда напала на здание Шанхайской федерации профсоюзов. Забастовка захлебнулась на следующий же день, а события, вошедшие в историю как «Шанхайская резня», продолжались еще три недели: с благословения Чан Кайши, Общей торговой палаты, Стерлинга Фессендена и Муниципального совета Шанхая орудовавшие в Пудуне и других промышленных районах боевики Зеленой банды перебили тысячи рабочих, профсоюзных деятелей и сторонников коммунистов, а также их семьи, не щадя ни женщин, ни детей.
Когда город перешел под полный контроль националистов, лидеры коммунистической партии бежали из Шанхая в провинцию. Оказавшись на селе, КПК коренным образом изменила свою идеологию. Если раньше революцию планировалось осуществить силами городского пролетариата и интеллигенции, то теперь основной упор делался на революционное крестьянство. И хотя партия была создана в самом современном городе Китая, за годы изгнания ее идеология приобрела глубоко антиурбанистический характер. Крестьянская армия Мао Цзэдуна, «освободившая» Шанхай в 1949 году, имела мало общего с городскими интеллектуалами, которые в 1921-м создали КПК на территории французской концессии. И никакого пиетета к этому городу крестьяне не испытывали.
Когда большая часть Китая подчинилась авторитарному режиму Чан Кайши, формально провозглашенному в Нанкине в 1928 году, новый правитель предпочел позабыть о своем требовании уничтожить иностранные концессии. Чан зависел от ссуд международных финансовых институтов Шанхая, и поэтому, придя к власти под лозунгом борьбы с иностранным засильем вообще и шанхайскими концессиями в частности, в итоге он оставил их в покое.
Концессии остались, но привилегии иностранцев сузились, и если не массы, то китайская элита получила некоторую долю равноправия. В тот самый день, на рассвете которого Зеленая банда обеспечила националистам контроль над городом, Муниципальный совет Шанхая распорядился снять расовые ограничения на посещение общественного парка на Бунде. Вскоре, впрочем, за вход стали взимать плату в десять центов, что равнялось примерно половине дневного заработка рабочего. Таким образом был установлен ценовой барьер для китайской бедноты, а также для русских и других обнищавших иностранцев. В 1930 году преимущества иностранцев были урезаны еще дальше: количество китайских представителей в Муниципальном совете Шанхая увеличилось с трех до пяти, китайцы вернули себе управление таможней, а девять стран утратили свои экстерриториальные привилегии, которые теперь оставались только у Британии, Соединенных Штатов, Франции и Японии. Кроме того, новые китайские власти Шанхая впервые ввели налог на прибыль иностранных компаний.
Активно торгуясь за равные права для китайской элиты, в деле снижения влияния иностранных держав в Китае Чан Кайши применял и менее прямолинейную тактику. Поскольку в XIX веке захват Шанхая западными странами произошел под предлогом слабости и некомпетентности китайских чиновников, Чан считал, что при умелом и эффективном управлении китайской частью города иностранцы лишатся разумной аргументации в пользу существования концессий. Руководствуясь этой логикой, новый националистический режим работал над созданием образцового китайского города, который ни в чем бы не уступал образцовым поселениям шанхайландцев.
Развитие инфраструктуры и введенное в 1929 году правило, ограничивающее количество семей, живущих в одном доме, тремя, позволили снизить позорную разницу в уровне жизни между китайским городом и иностранными поселениями. Однако ярче всего представления Чан Кайши о новом, полностью китайском Шанхае отразились в задуманном им новом городском центре в районе Цзянвань на северной окраине города, в шести километрах от Бунда. По планам правительства там должны были появиться девять величественных общественных зданий, современных изнутри, но облеченных в традиционные архитектурные формы исторического Пекина. Проектное задание предписывало, чтобы «разработанные в Европе и Америке научные принципы» сочетались тут с «лучшими проявлениями художественных традиций нашего народа». При всей «практической пользе западных технологий» результат должен был быть «китайским по сути»33.
Осуществить задуманное мог только один человек – и это был не китайский ремесленник, но американский архитектор по имени Генри Киллам Мерфи. В то время как большинство западных архитекторов не долго думая строили в Китае, как у себя дома, этот уроженец Нью-Хейвена и выпускник Йеля еще во время своего первого посещения страны в 1914 году поддался очарованию традиционных китайских форм. Когда Мерфи заказали проект кампуса филиала Йельского университета в городе Чанша, то современные учебный и административный корпуса выглядели у него как типично китайские строения, и даже протестантская часовня была похожа на даосский храм. Этого американца в огромных очках и с копной светлых волос, как у сумасшедшего профессора, назначили ответственным за архитектурную политику нового националистического правительства в Нанкине, а он, в свою очередь, поручил своему китайскому протеже Дун Даю руководить проектом нового общественного центра в Шанхае. Будучи одним из самых многообещающих китайских архитекторов своего поколения, Дун Даю обучался в университете Миннесоты, а потом в Колумбийском университете в Нью-Йорке и, поработав в архитектурных бюро Нью-Йорка и Чикаго, вернулся на родину, чтобы трудиться у своего покровителя в компании Murphy & Dana.
Новое здание городского управления работы Дун Даю было открыто в 1933 году. С его загнутыми кверху карнизами, драконьими головами на коньках крыши, каменной парадной лестницей и красно-золотыми деревянными панелями оно напоминало храм Запретного города – но было куда больше. В 1935 году неподалеку закончилось строительство Шанхайской библиотеки того же архитектора, двухъярусная крыша которой вторила пекинской Барабанной башне XIII века. Самым ярким зданием всего ансамбля стал спортивный комплекс, где в отдельных частях крытой арены, бассейна и открытого стадиона были использованы мотивы китайской крепостной архитектуры. Если бы императоры династии Мин вздумали построить олимпийский бассейн, выглядел бы он примерно так, как творение Дун Даю. Сложенная из серого камня массивная арка центрального входа на стадион отсылает к традиционным городским воротам и оттягивает внимание от неприкрыто современной кирпичной стены прямо за ней. Интерьер же тут неотличим от высококлассного спортивного сооружения в любой другой части света. Лишь столы для пинг-понга, плотно расставленные под стальными балками сводчатого потолка крытой арены, выдают ее китайское местоположение.
Идея, выраженная националистами в новом городском центре, была ясна: Китай может учиться у Запада и без политической или культурной зависимости. Недаром целью этого проекта был и географический перенос центра города из Международного сеттльмента на контролируемую китайцами территорию, и архитектурная подмена западных небоскребов Бунда на построенные в китайском стиле общественные здания Цзянваня.
