Как никогда. Одинокая женщина желает... - Порошина Марина Витальевна (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
– А давайте я! — вдруг решившись, поднялся с места Петрухин, и все уважительно замолчали — все-таки с высоты своего роста он выглядел внушительно. — Я комплимент, значит…
– Мент — комплимент, — проявил остроумие Шустрый, склонившись к Марго, но она, даже не повернувшись, дернула его за рукав, как расшалившегося школьника, и начинающий поэт обиженно умолк.
Евстолия расправила складки платья и скромно потупила глаза, ни секунды не сомневаясь, что выбор застенчивого участкового падет на нее: во-первых, она, бесспорно, неотразима в этом платье, а во-вторых, сегодня все ее желания исполняются и вообще — это ее день, то есть ночь. Но гадкий мужлан Петрухин прошагал мимо нее и встал перед Ириной.
– Я, простите, не мастер… И как-то никогда…
– Ну, давай начинай уже! — подбодрил его Шустрый, которого Маргарита, кажется, начинавшая уже кое-что понимать, опять дернула за рукав.
– Ирина Ивановна, — на сей раз Петрухин решил не обращать внимания на нарушителя спокойствия. — Вы удивительная женщина.
– Да! — вставил профессор, но тут Евстолия уронила ему под ноги платок, и ему пришлось нагнуться, поднять и вручить.
– Сейчас все женщины такие энергичные, решительные, — упорно пробивался к цели Петрухин. — А вы — слабая.
То есть я хотел сказать — женственная. Вас хочется защищать. И еще вы очень красивая. Вот.
Петрухин надолго замолчал. Ирина неожиданно смутилась. И разозлилась на себя — нашлась институтка, шуток не понимает.
– За это надо выпить! — провозгласил Шустрый, желая разрядить обстановку и продолжить банкет.
– Нет-нет! — запротестовала Евстолия как ответственная за порядок. — У нас еще романс и танцы! А потом уже тост. Ирочка, включай музыку!
Ирина нашла более-менее подходящий диск, включила.
– Джо Дассен, — скривился Шустрый. — Дискотека восьмидесятых! Давайте я вам завтра таких дисков принесу!
Ирина, не обращая на него внимания, соображала, стоит ли ей пойти на поводу у своей трусости и пригласить Льва Николаевича, или все же решиться и остановить выбор на Петрухине. Догадавшись о причине ее колебаний, Евстолия пошла на опережение: взялась кончиками пальцев за юбку и изобразила перед профессором некое подобие реверанса. Он смущенно кивнул, тогда Евстолия взяла его за левую руку, а правую пристроила туда, где заканчивалась шнуровка корсажа и начиналась юбка. Что ж, выбор сделан, кивнула себе Ирина и решительно шагнула к Петрухину.
У него оказалась твердая и широкая ладонь с бугорками мозолей (откуда — интересно знать?), и за спину он обнял ее крепко и надежно. От кителя, в который Ирина уткнулась носом где-то в районе верхней пуговицы, непривычно пахло сигаретным дымом и бензином (странно, а курить он почему-то не выходил ни разу за вечер). Выше она решила не смотреть, прижавшись к кителю виском, и исподтишка стала наблюдать за остальными. Шустрый осторожно, как хрустальную статуэтку, обнимал Маргариту, а она смотрела на него снисходительно, но в целом благосклонно. Евстолия умело руководила профессором, и они довольно слаженно исполняли смутно знакомый Ирине по старым фильмам танец. Ирина никаких танцев не знала, в их студенческие времена танцевать означало скакать и махать руками под быструю музыку и качаться, переступая ногами и обнявшись, под медленную. А после она никогда и не танцевала — по ресторанам они с мужем не ходили, в отпуске, на отдыхе, рано ложились спать, чтобы не пропустить самый полезный утренний загар, а когда приглашали гостей, вели умные разговоры о работе, и о танцах никто не заикался. Ирина же с детства любила танцевать, но это как-то прошло мимо нее. Наверное, поэтому она Юльку отдала в самый лучший в городе танцевальный и водила туда несколько лет три раза в неделю. Юлька танцевала отлично, а она, Ирина, так и не научилась. Ну и ладно, зато не надо думать о фигурах. И она просто качалась в объятиях Петрухина, закрыв глаза и предоставив ему ориентироваться в пространстве. И во времени, потому что музыка, которая должна была бы играть вечно, кончилась слишком быстро.
– Давайте еще! — предложил Шустрый. — Джо Дассен тоже ничего, потянет.
– Давайте по порядку! — настаивала на своем Евстолия. — Теперь я буду петь романс.
– Блин… — искренне огорчился Шустрый, и на сей раз, как ни странно, Ирина был с ним полностью солидарна. Чего ей, жалко, если они еще потанцуют? Раскомандовалась тут! Вот и Петрухин медлит, как будто не хочет ее отпускать от себя. Но вредная Евстолия обнаружила недюжинную техническую смекалку, выдернув шнур магнитолы из розетки.
– Надо, как договорились, — отчеканила Евстолия. — Правда, Лев Николаевич? Вы же еще не слышали, как я пою. А у меня дома есть гитара. Случайно никто не умеет играть на гитаре?
Она смотрела на мужчин кокетливо и снисходительно, не ожидая от них ничего путного, но вдруг оказалось, что умеет делать Петрухин, на которого все воззрились с изумлением.
– Я музыкальную школу закончил по классу гитары, — еще больше смущаясь от всеобщего внимания, признался он. — У меня мама была директором музыкальной школы. Вот и пришлось…
– Бывает, — понимающе вздохнул Шустрый и примолк, видно что-то вспомнив. — Ну, давайте гитару! Только потом опять танцевать будем.
– Я принесу? Это же мой фант? — вопросительно глядя на Евстолию, предложил Лев Николаевич.
– Она же не лежит на кухонном столе, — резонно возразила Евстолия.
– А что на столе-то лежит? — заинтересовалась Ирина.
– Это потом! — не поддалась на провокацию Евстолия. — А сейчас я сама схожу.
Она исчезла, взметнув юбками маленький вихрь, и вернулась через минуту уже с гитарой. Петрухин как-то очень умело и ласково, как живую, взял ее в руки, пальцами пробежался по струнам — и гитара ожила. Он стал ее настраивать, по-птичьи склонив голову набок, а Евстолия тем временем готовилась к выступлению. Она перед зеркалом поправила прическу, выключила телевизор и, поэкспериментировав со светом, остановилась на торшере, выключив люстру. Ирина смотрела на все эти манипуляции с удивлением, она не ожидала, что все будет так… серьезно. Да еще и тот факт, что Петрухин — гитарист с аттестатом о среднем музыкальном образовании, почему-то выбил ее из колеи. Что-то не складывалось. Очень уже это не подходило к его профессии. То-то он такой застенчивый — человек искусства, надо понимать. Шустрый вдруг сделался задумчивым, даже перестал хихикать и шептаться с Маргаритой. Наверное, его в детстве тоже учили музыке, предположила, глядя на него, Ирина. А Маргарита сидела в кресле и рассматривала всех собравшихся, удивляясь про себя: а ведь это из-за нее все, из-за ее объявления собрались странные, чужие люди, которые придумывают всякую чепуху и которым, кажется, очень неплохо вместе. И Ирина выглядит такой довольной и веселой. Странно…
Тем временем Петрухин настроил гитару. Евстолия, пошептавшись с ним, отошла в дальний угол, встала возле торшера, жестом оперной певицы сложила руки на юбке и кивнула гитаристу.
Гитара запела красиво и печально, что-то очень знакомое.
– Целую ночь соловей нам насвистывал, город молчал, и молчали дома, — сдержанно и тоже печально начала Евстолия.
Ирина прикрыла глаза и подумала — этот голос, сильный и нежный, совсем не подходит этой потешной, приставучей и не в меру деятельной… старушке? Да нет, Евстолия вовсе не старушка. Ее даже и пожилой-то назвать нельзя, ей, наверное, и шестидесяти еще нет. Наверное, ее муж, то есть любовник или как она его там называла, очень любил, когда она ему пела. И если закрыть глаза, то можно представить, что и сейчас поет молодая, любящая и не очень счастливая женщина.
– В час, когда ветер бушует неистовый, с новою силой чувствую я… — пела Евстолия.
И на душе у Ирины делалось легко и печально. Точь-в-точь, как в стихах: «печаль моя светла» — раньше эту фразу Ирина до конца не понимала, а оно вон как, оказывается, бывает.
Голос смолк, гитара еще что-то повторила ему вслед и тоже притихла. Все зааплодировали, Лев Николаевич подошел к Евстолии и поцеловал ей руку. Евстолия на секунду смутилась, больше для виду, и тут же засуетилась: