Янычар и Мадина - Бекитт Лора (читать хорошую книгу txt) 📗
И все-таки что-то всколыхнулось в душе Мансура, когда Бекир поведал о своих планах и призвал его участвовать в них. Он знал, что великий визирь Кара Мустафа без зазрения совести выставляет напоказ свой образ жизни: непомерную роскошь, помпезные празднества, – тогда как тысячи простых воинов едят черствый хлеб и вяленое мясо, спят на голой земле. Он проигрывает сражение за сражением, боевой дух и дисциплина армии падают, и Османская империя постепенно теряет завоеванные территории.
Мансур сидел и думал до тех пор, пока все вокруг не поглотила кромешная тьма. А потом в беседку неслышно проскользнула Мадина, опустилась рядом и накрыла его руку своей нежной, прохладной ладонью.
– Не спится?
– Я сейчас приду, – ответил Мансур, хотя готов был просидеть в беседке до утра. Пожалуй, впервые за годы долгожданного, счастливого брака он хотел побыть один. Вместе с тем он слишком дорожил их доверительными отношениями, их выстраданной любовью, а потому сказал:
– Посиди со мной!
Мадина поднялась, тихо звеня украшениями.
– Я только посмотрю, спит ли Белгин.
– Эмине-ханым посмотрит. Останься. – Ее глаза сияли в темноте, как два агата.
– О чем вы говорили с Бекиром? – Мансур рассказал.
– Он зовет тебя с собой?
– Да. Говорит, я один из немногих, на кого он может положиться.
– Это опасно. У тебя дети. И… я.
– Знаю. Потому и скажу «нет», – твердо ответил Мансур.
Мадина знала, что этот мужчина счастлив с ней, что он, наконец, получил то, что так давно терзало сердце и душу и не давалось в руки. Она старалась вознаградить его за долгое ожидание – каждый день и каждую ночь, окружила заботой, нежностью и любовью. Мансур платил тем же, и Мадина тоже была счастлива, если не считать переживаний за жизнь и судьбу Ильяса. Женщина думала, что так будет всегда, она не ожидала, что в Мансуре может проснуться воин.
Мадине вдруг стало больно смотреть на мир – словно в глаза впились иглы, – и она промолвила, усилием воли загоняя слезы обратно, в глубину души:
– Ты хочешь пойти с ним!
– Да, – ответил Мансур, – я хочу ему помочь. Мы вместе служили империи, и мне больно думать, что наша молодость, как и большая часть нашей жизни, прошли напрасно! Юноши вроде Ильяса должны гордиться своей страной, а не превращаться в армию прихлебателей, ожидающих подачек бездарных правителей!
Мадина вздохнула.
– Только бы он был жив!
Мансур и Мадина сидели в беседке за неспешным разговором до тех пор, пока тени в саду из прямых, резких и длинных не сделались съежившимися и почти прозрачными. Мадина ясно видела, к какому решению склоняется муж.
Утром женщина не выдержала и обратилась за помощью к Эмине-ханым. Та ответила:
– Очень трудно давать советы, когда решение человека зависит от его совести.
Мадина не нашлась что возразить.
Женщина много раз убеждалась в том, что нужно верить предчувствиям и ловить их, независимо от того, похожи они на молнию или на след змеи в траве. Она предвидела, что из затеи Бекира не выйдет ничего хорошего: это слишком рискованно и опасно. С другой стороны, Мадина понимала: стоит ей вымолвить слово – и Мансур останется рядом с ней. Останется, но не будет прежним. Ибо уже не хочет быть только возлюбленным, мужем и отцом ее детей; дабы себя уважать, он должен быть кем-то еще: человеком, воином, поборником справедливости, вершителем судеб.
Женщина решила молчать.
Глава VIII
1681 год, аул Фахам, Кавказ
Приближаясь к аулу, Ильяс видел множество людей: они строили террасы для новых посевов, выносили щебень, который скатился со склонов, насыпали землю. Кое-где среди голого камня виднелась скудная растительность, а иногда взор различал в складках и изгибах горных пород нечто, напоминающее тропинки, скорее пригодные для коз, чем для человека. Некоторые скалы стояли так отвесно, что на них было страшно смотреть. В этих краях как нигде чувствовался разгул ветров, по сравнению с коим кропотливый труд человека был почти незаметен.
Хотя старания живущих здесь людей были тяжелыми и бесконечными, юноша завидовал черкесам. Они были так далеки от войны…
Ильяс вспоминал последние сражения на Буге и Днестре, когда османские воины испытали страх перед своим противником. Не хватало артиллерийских орудий, а те, что имелись, были плохого качества. Оборонительные сооружения и сторожевые посты отсутствовали. Командование было на удивление бездарным. В результате армия все больше напоминала сборище плохо организованных, необученных людей, не знающих, что им делать, кого слушаться и куда идти. Потери в живой силе были огромны.
За минувшие годы Ильясу пришлось повидать немало недоверчивых, мрачных, изнуренных людей с печатью невысказанного гнева, ужаса и ненависти на лицах. Юноша не понимал, почему Мансур посвятил свою жизнь войне. Он плохо представлял, как можно любить мир, который состоит не из тишины, закатов, шороха трав и мирного труда, а из боли, крови, бряцанья оружия, яростных криков и смерти.
В дни похода Ильяс не раз вспоминал слова Эмине-ханым, некогда обращенные к его отцу: «Вы не из тех, кто может усовершенствовать мир. Вы сокрушаете все, что попадается под руку, и победоносно идете вперед. Дух разрушения плохо уживается с любовью к созиданию. Как и с пониманием, что есть истинная красота». На войне Ильясу говорили другое: «Мы создаем нечто нерушимое, что простоит века, о чем будут говорить и помнить тысячи поколений». Речь шла о великой Османской империи, которая должна была стать своеобразной заменой бессмертия.
Теперь почти все земли, завоеванные под предводительством предыдущего визиря, были потеряны: турки отказались от претензий на Украину, подписали мирный договор с русскими и вывели свои войска. Многие дальновидные люди предрекали начало заката великих османских завоеваний.
Ильяс, один из самых молодых воинов, храбро сражался и не посрамил звание янычара. Обратно войско возвращалось другим путем, однако юноше было позволено оторваться от общей массы и отправиться на Кавказ, чтобы он мог навестить своих родных. Усилием воли Ильяс поддерживал в себе уверенность в том, что они живы и здоровы и что через пять лет разлуки он, наконец, сможет их обнять.
Молодой человек спустился к прозрачной, как хрусталь, реке и умылся, а потом направился в сторону усадьбы, где некогда родилась его мать.
Стоял полдень, было довольно жарко. Высоко в небе проплывали легкие облака, скалы, отполированные ветрами, казались почти белыми. Двор был чисто выметен, на ограде сушились пестрые ковры. Под кровлей сакли прилепилось множество ласточкиных гнезд.
Ильяса встретила Хафиза. Удивительно, но она его сразу узнала и тут же обняла как родного, привлекая не просто к телу, а к сердцу.
– О Ильяс! Ты жив, ты вернулся! Входи же, входи! – Юноша смутился. От Хафизы пахло чем-то домашним – то был надежный, родной запах, запах уюта. Ильяс испытал странное чувство. И прежде бывало, что случайно принесенный ветром аромат вызывал в его душе воспоминания о чем-то давно потерянном. Но сейчас ощущения были другими. Ильяс наслаждался яркостью настоящего. К нему будто вернулось что-то очень дорогое и близкое.
– Отец жив?
– Да, да! Твой отец выздоровел, и они с Мадиной уехали в Стамбул. Правда, от них давно нет вестей, но я уверена, что у них все хорошо:
У Ильяса отлегло от сердца.
– Он смог встать на ноги?
– Да. Это все Гюльджан. И твоя мать – она все время была рядом с ним.
– Не знаете, отец оставил службу?
– Мне кажется, да, – ответила Хафиза.
Ильяс не знал, огорчаться ему или радоваться. Он спросил:
– Где Хайдар?
– Твой брат скоро вернется.
Хафиза усадила внука на подушки, расстелила на низком столике скатерть, как для дорогого гостя, и стала усердно потчевать его жареной бараниной с медом, просом со сметаной, буйволиным каймаком и сладкими пирожками. Пока он ел, она рассказывала о себе, о Хайдаре, о жизни в ауле. Потом попросила внука поведать о том, как он прожил те пять лет, что они не виделись.
