Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович (читаемые книги читать TXT) 📗
— Так-то оно так, только мы тебе и без монет поможем, за харч.
— Не отказывайся, Андрей, бери, пока есть. Другой раз придется и за харчи помочь, когда монеты кончатся. Если сможешь, сам тоже приезжай, мне с тобой о многом посоветоваться надо, сейчас времени нет — уже вечерять пора идти, а то все нас ждать будут.
— Знамо дело, приеду, три монеты запросто так дают, кормят, поят… Так что жди, завтра в обед будем. Дорогу я знаю — гоняли с батей кобыл к его лошаку. Знатные у Бирюка кони, только дерет больно много за них. А правду, Богдан, сказывают, что ты один против пятерых татар вышел и всех побил?
— Брешут, Андрей. Сначала двоих побил, из-за спины вышел, одному стрелу всадил, второго сзади зарезал, повезло просто. Потом еще одного стрелой снял, а второго ранил, вот и все. Ладно, побегу я, Андрей, и тебя уже ждут, приедешь — потолкуем, время будет.
— Добро, Богдан, завтра свидимся.
За вечерей Оксана увлеченно рассказывала о моих и Степановых подвигах, не давая никому открыть рта. Потом перешла к списку добычи, которую она очень нахваливала: редко когда можно такую добычу взять, в редкие годы, за все лето казаки такую добычу берут, как за этот поход. В самом конце стало понятным ее возбуждение. Оказывается, свадьба, которую собирались сыграть следующей осенью, состоится сразу, как только получат выкуп за пленных и разделят монету. И в воскресенье придут в гости Степан с родителями, чтобы все подробно обсудить.
В ту ночь, на девятые сутки, мне приснилась Любка, одиноко идущая по пустынной осенней аллее, усыпанной опавшими листьями, мне навстречу. Она не видела и не слышала меня, ее каштановыми кудрями, выбившимися из-под шляпы, играл осенний ветер, а ее золотистые, непередаваемого цвета глаза, в которых смешался каштан и расплавленное золото, были темны и печальны. Мои крики, мои попытки прикоснуться, обратить на себя хоть как-нибудь ее внимание проваливались в пустоту: между нами была натянута непробиваемая пелена, которую было невозможно порвать. И когда отчаяние перехлестнуло меня, я ударился в эту пелену всем, всем, что было накоплено в душе, любовью, счастьем, горем, отчаянием, страшно закричав незамысловатый припев известной песни:
Когда мы вместе с Любкой что-то делали на кухне, в ходе работы я начинал мурлыкать эти слова, все громче и громче. Мне нравилось петь их на разные мелодии и с разными интонациями, все увеличивая и увеличивая громкость, не обращая внимания на ее настоятельные просьбы закрыть рот, пока у Любки не кончалось терпение и она не начинала лупить меня любым тяжелым предметом, находившимся в ее руке. До сих пор не понимаю, как все обходилось без серьезных травм.
Пелена не поддавалась, она окутывала меня со всех сторон, душила в объятиях безмолвия и пустоты, пыталась поглотить все, что бросаю перед собой, но с отчаянием обреченного я находил новые чувства и звуки, и рвал, рвал ее вместе с собой на куски, пытаясь кровью своих ран прожечь и заполнить это безмолвие.
И вот когда мне показалось, что я наконец-то умру в этом коконе, весь растерзанный, но не остановившийся, как заживо погребенный, до последнего издыхания пытающийся выгрести и вдохнуть глоток живительного воздуха, пелена пропала, и я вывалился в эту аллею.
Я услышал шум ветра, шелест осенних листьев и свой дикий, отчаянный крик, которым боялся вспугнуть стаю наших птиц. Любкины глаза потеплели, в них показались слезы.
— Волчонок, наконец-то. Боже, наконец-то ты приснился мне. Не ори так, а то разбудишь…
— Любка, я живой, Любка, я помню тебя…
Аллея расплылась и пропала в густой темноте, затянувшей все вокруг, и я понял, что лежу на лавке в нашей хате, а рядом спят мои новые родственники. По моим щекам катятся слезы, и что-то тонкое и пронзительное тянется к моему сердцу и раз за разом колет его, капли крови стекают с него, а оно продолжает стучать. Но с кровью и слезами тяжелое и давящее чувство уходило из моей души, оставляя в сердце вместо горя и отчаянья светлую печаль желтых осенних листьев.
Сон не шел, и, услышав, как начали кукарекать первые петухи, я встал и принялся собираться. Тихонько выскользнул из хаты, оседлал коня, нагрузил на заводного все добытое барахло и поехал к атаману. Перелез через закрытые ворота, чтобы никого не будить, поддел кинжалом, через щель, задвижку в конюшне, открыл ворота и начал выводить коней и связывать их за узду. Наконец на мой стук и грюк вышел заспанный Давид, показал приготовленные торбы, которые следовало погрузить на лошадей, и пошел седлать своего коня. Собравшись, мы шагом, чтобы не привлекать шумом к себе внимания, выехали из села и двинулись по направлению к селу Непыйводы, но, немного проехав по дороге, Давид свернул в сторону близкого леса. Поискав и показав мне едва заметную тропинку, сереющую среди деревьев, он злорадно пообещал, что если ее потерять в темноте, то заблудишься и будешь долго петлять по этим диким, нехоженым местам. На сем добром слове он развернулся и поехал домой.
Размышляя, как примитивные, плотские желания, к примеру вдоволь выспаться, нагружают высокую мужскую дружбу, казалось бы, закаленную в совместных, пусть немногочисленных, походах, пытался я в неясном свете раннего утра не сбиться с заветной тропинки, чтобы окончательно не опростоволоситься. Монотонная езда навевала легкую дрему, и, видя, что умное животное и без моих ценных указаний держится протоптанной дороги, не заметил, как проспал большую часть пути, и когда мы выехали на пологий берег небольшой речушки, уже ярко сияло поднявшееся над небосклоном солнце. На самой опушке на расчищенном от деревьев участке стояли три хаты, от них к реке полого спускался обширный луг с кусками обработанной земли, а в остальном поросший пожухлой осенней травой.
Быстро определив нужную хату по безобразному состоянию крыши, разгрузил тетке Стефе, нестарой еще и очень неплохо выглядевшей женщине лет сорока, все припасы, что передал атаман. Старший сын и дочь успели завести семьи и уехали с хутора, с теткой Стефой остались сын лет тринадцати и десятилетняя дочь. Узнав, что у нее можно разместить троих человек, погнал лошадей к Нестору Бирюку. Передав ему лошадей с условием, что через месяц заберем обратно, сообщил, что завтра перекрываем вдове крышу: атаман мне посылает на помощь еще хлопцев, и трое из них сегодня и завтра ночуют у него. Не обращая внимания на раздавшиеся сетования его жены, сообщил:
— Дядьку Нестор, отдельно велел атаман сказать тебе так. Ему уже надоели бабские свары, из-за которых Давид в прошлом году крышу не смог перекрыть. Если, сказал, сейчас хлопцы не будут тобой доглянуты и завтра крыша не будет перекрыта, то в субботу он сам с нагайкой приедет и наведет здесь с бабами порядок, если у тебя не выходит. А теперь скажи, где мне Дмитра найти: наказ атамана ему передать.
— В лесу он, дрова заготавливает, скоро будет. Я завтра тоже приду подсоблю, — хмуро сообщил Нестор, злобно поглядывая в сторону своей жены.
— Добро, дядьку Нестор, еще свидимся, привезу тебе хлопцев ночевать.
Вернувшись в хату вдовы, начал подготовительную работу, которая заключалась в сбрасывании снопов ржаной соломы с пода во двор, оборудовании рабочих мест для всех участников, вязании небольших пучков ржаной соломы и соединении их друг с другом в соломенную дорожку, связанную только с одного края. Завтра старую солому скинем и такими соломенными дорожками будем стелить крышу, привязывая их к поперечным планкам, начиная с низа крыши наверх, с большим запасом перехлестывая нижние ряды соломы верхними. Таким образом получается многослойное соломенное покрытие крыши. Капли воды за счет поверхностного натяжения скользят вдоль стебля соломы, не проникая вниз.
В обед приехал Андрей с хлопцами, быстро перекусив тем, что успела сготовить вдова, все дружно принялись за роботу. Усадили народ работать парами: один собирает пучок соломы, ровняет по срезанному краю, второй вяжет пучок и связывает пучки друг с другом. Завязался разговор. Сначала хлопцы расспрашивали меня о походе, который пришлось красочно описывать, не выпячивая своей роли. Слыша наш многоголосый шум, сначала подтянулся Дмитро с молодой женой и трехлетним карапузом. Быстренько организовал им рабочее место, чтобы не только чесали языками, но и руки заняли полезной работой. Потом не утерпел и пришел Нестор. Разговор плавно сместился на общесельские темы — кто у кого родился, кто на ком женился, кто с кем ругался и за что. Поневоле я вновь очутился в центре внимания как убийца Оттара — пришлось красочно пересказывать и этот эпизод своей биографии. Как стемнело, даже появилась здоровая конкуренция: кто сколько хлопцев к себе возьмет ночевать, — но разделились по-братски, по двое в каждую хату.
