Пациент скорее жив - Градова Ирина (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

– Вы о чем? – насторожился Андрей.

– Ну, – с видимой неохотой ответила Гасюк, – был один мужчина, художник, довольно известный по тем временам. Сначала он вроде бы влюбился в Элеонору, женился на ней. Но Орбах он тоже нравился, вот актриса и решила, как говорят, «отбить» мужчину у вечной соперницы.

– И отбила? – поинтересовался Андрей.

– А как же! Вы же понимаете, ей было чуть за тридцать, красавица, знаменитость, талантлива невероятно – кто бы устоял? Художник ушел к Александре Глебовне, оставив Элеонору в ее обычном состоянии – кусающей локти от обиды и ярости.

– Они поженились?

– Да куда там! – развела руками Гасюк. – Александра Глебовна всегда была несемейным человеком. Постоянно на съемках, для семьи времени не было. Художник ревновал ее со страшной силой, устраивал сцены, а она этого терпеть не могла. Ей была необходима свобода, возможность творить, а мужчина, по ее мнению, стоял на пути ее карьеры. В один прекрасный день Александра Глебовна упаковала его чемодан и выставила на лестничную площадку.

– И он так просто ушел?

– Кто сказал, что просто? – удивилась поклонница Орбах. – Художник как с цепи сорвался! Сидел под ее дверью, приходил в театр и закатывал сцены…

В тот момент появилась Юля с пластмассовым подносом и такими же чашками, от которых исходил аромат горячего кофе, смешанный с запахом пластика. Андрей взглянул на медсестру так, словно не понимал, кто она такая и что здесь вообще делает – настолько его увлекли откровения Гасюк о жизни Орбах. Наконец в его глазах промелькнуло узнавание: Лицкявичус вспомнил, что сам попросил Юлю принести две чашки, имея в виду себя и поклонницу Орбах.

– Спасибо, – улыбнулся он, принимая поднос, – вы очень добры.

Медсестра, которая собиралась уже обидеться, увидев пустой взгляд Андрея, тут же растаяла и улыбнулась в ответ.

– Черный, правильно?

– Абсолютно!

Она удалилась с явной неохотой, оглядываясь через плечо. Юле было очень странно, что Андрей Лицкявичус заинтересовался столь неприметной женщиной, как посетительница, – пожилая, некрасивая… Черт, если бы Юля знала, что он сегодня придет, то уж привела бы себя в порядок!

Андрей тем временем протянул Гасюк чашку, которую та приняла с благодарностью: несмотря на уличную жару, здесь, в подвале, всегда было холодно, и она сильно продрогла.

– Мы говорили о художнике, – напомнил Лицкявичус женщине. – Как, кстати, его зовут?

– Звали, – поправила Гасюк, с наслаждением делая большой глоток кофе и жмурясь от удовольствия. – Еремей Левицкий. Он умер, очень давно. Говорили, что в его смерти виновата Александра Глебовна.

– А почему так говорили?

– Он очень хотел ее вернуть, – вздохнула Гасюк, – но Александра Глебовна была непреклонна: чувства ушли, она снова погрузилась в работу и хотела забыть все, что их связывало раньше.

– И что же с ним случилось?

– Спился он, – с осуждением покачала головой женщина. – И года не прошло, как умер – печень отказала. А у Александры Глебовны осталась только одна картина Левицкого. «Женщина в лиловом», так она называлась. Вообще-то Левицкий прославился не портретами, а так называемыми «социальными» сюжетами, и эта картина выбивается из того, что он обычно делал. Левицкий написал ее с Александры Глебовны, но портрет ей никогда не нравился: она даже отказалась вешать его на стену, полотно просто стояло за шкафом и пылилось. Ей предлагали продать его, но она, странное дело, отказалась. Представляете?

– Действительно, странно, – согласился Андрей. – А вы в курсе, кто именно просил продать картину?

– Да многие, – пожала плечами Гасюк. – Коллекционеры хотели иметь ее уже потому, что портрет – единственная работа в этом жанре, вышедшая из-под кисти Левицкого… Я знаю, что его хотела купить Кочетова, но, во-первых, у нее не было таких денег, а во-вторых, Александра Глебовна все равно не собиралась продавать. Думаю, хоть «Женщина в лиловом» ее и не устраивала, но ей все же льстило то, что такой знаменитый художник изменил своим принципам только ради нее.

– А что, Кочетова такая любительница искусства? – поинтересовался Андрей.

– Да нет, – покачала головой Гасюк. – Может, ей хотелось иметь память о бывшем муже?

– Интересно… – пробормотал Андрей задумчиво. – А вот журналисты почему-то упустили тот факт, что актрисы являлись скорее соперницами, нежели подругами!

– Наверное, потому, что они одного возраста и служили в одном театре, – предположила Гасюк. – Актрис того времени осталось не так много, и естественно, что они могут друг о друге рассказать много такого, чего никто другой не знает. Обидно, что интерес к ним возник только потому, что с Александрой Глебовной произошло несчастье! Они ведь были никому не нужны, пока…

Женщина не закончила фразу, замолкнув на полуслове.

– Вы же врач? – вдруг спросила она.

– Да. А что такое?

– Как думаете, Александра Глебовна поправится?

Андрей, разумеется, не знал ответа на вопрос. В других обстоятельствах он, скорее всего, сказал бы правду. Однако ему не хотелось разочаровывать эту женщину. Он видел, что она, скорее всего, одинока, что своеобразная, несколько потребительская со стороны знаменитой актрисы, но все же дружба очень важна для Гасюк. Поэтому ответил так, как обычно не отвечал родственникам и друзьям пациентов:

– Надежда всегда есть, Римма Анатольевна. То, что Орбах не умерла сразу, говорит о возможности выздоровления.

– Спасибо! – тихо произнесла Гасюк, и ее глаза за толстыми стеклами очков подернулись слезой. – Мне было очень нужно, чтобы кто-то сказал, что я жду не напрасно.

Понедельник в больнице – всегда тяжелый день. После выходных начинается прием больных, и медсестрам ни присесть, ни чаю попить, ни в туалет сходить. Пациенты идут косяком, и их всегда больше, чем может принять отделение – с учетом доставляемых по «Скорой». После выходных количество последних увеличивается в разы. Это не афишируется, но больных в приемном, поступающих в неврологию, сразу делят на две категории. К одной относятся алкаши, наркоманы и бомжи, к другой – все остальные. Таким образом, в первой и второй неврологиях лежат две разные категории больных, и первая является настоящим проклятием для любой медсестры. Сейчас, когда Наташа погибла, а на ее место желающих пока не нашлось, оставшимся приходилось брать ее работу на себя, то есть – проводить больше времени с пациентами первой неврологии.

Поэтому у меня почти не было времени думать о том, как проникнуть в кабинет Урманчеева и стянуть оттуда кассету с записью моего гипнотического «сеанса». Но мысль о необходимости это сделать беспрестанно билась у меня, как надоедливый дятел по слишком крепкому дереву.

Сегодня ночью я надеялась наконец осуществить свой план. Для этого мне пришлось воспользоваться своим знакомством с бывшим маминым учеником, а ныне следователем по особо важным делам Василием Родиным и добыть так называемый универсальный ключ – проще говоря, отмычку, которой пользуются слесари, а также профессиональные воры. Я понятия не имела, как ею орудовать, но Вася показал, и я не сомневалась, что как-нибудь справлюсь. Разумеется, Родин стал расспрашивать, зачем мне понадобилась отмычка, но я отговорилась тем, что испытываю сексуальные домогательства на работе, а потому мне просто необходимо добыть компромат на одного подонка. И Родин тут же предложил свою помощь, возмутившись, что я не хочу написать на мерзавца заявление. Я же резонно заметила, что без доказательств меня никто и слушать не станет, и Васе пришлось со мной согласиться.

Мы с Родиным познакомились не при самых приятных обстоятельствах. На самом деле, он пришел к нам домой, чтобы задержать меня по подозрению в убийстве моей парализованной соседки: я врач и в качестве любезности колола ей уколы, а она, как выяснилось, умерла от передозировки лекарства. Василий был огорошен тем, что я оказалась дочерью его бывшей учительницы и директора школы, и чувствовал себя полным идиотом, забирая меня в отделение на глазах у мамы. Однако потом, к счастью, все выяснилось, меня отпустили, и с тех пор нас связывает нежнейшая дружба, правда, несколько омраченная неприятными воспоминаниями [6]. Если бы не это обстоятельство, думаю, мне ни за что не удалось бы «расколоть» Василия на отмычку, но он до сих пор чувствовал себя виноватым из-за того случая, вот я и решила воспользоваться его чувством вины в собственных целях.