Личный лекарь Грозного царя - Сапаров Александр Юрьевич (чтение книг TXT) 📗

Видимо, мой вид был вполне ничего, потому что Федор, как обычно стоявший сзади меня во время обеда, после него завел со мной деловой разговор:

– Сергий Аникитович, все недосуг мне было поговорить с тобой, все в трудах ты, в делах. Так вот, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь хоть время появилось для разговора. Хочу сказать, в нынешнем году по уложению выставляли мы воев оружных полтора десятка, все с панцирями, конями, оружием и сбруей хорошей. Тебе только государь запретил ратиться. На следующий год надо уже по четям твоим почти два десятка выставлять. А ведь из сего года воев вернулось всего семеро, и увечных половина, остальные сгинули в боях с ворогами. Так что опять траты предстоят безмерные… – После этих слов Федор уныло покачал головой.

– Федор, – сказал я ему, – ну что все никак не успокоишься, ведь тысячу раз про это говорено. Не мы уложение писали, и не нам его отменять. Ежели в Поместной избе да Разрядной нам определили такой расклад, то надо выполнять. Знаешь сам прекрасно, что мне там лишнего не припишут.

– Это так, – согласно кивнул мой ключник, – уважают тебя сквалыги, крючкотворы чернильные.

Я не выдержал и засмеялся, держась рукой за больной бок.

– Федька, да ты на себя погляди, у тебя вон пальцы от чернил не отмываются, как грамоту одолел – пера из рук не выпускаешь. Все вечерами при лампе сидишь, керосин жжешь, пишешь и пишешь. Лучше меня знаешь, что можем мы и больше оружных поставить, но будем выставлять сколько положено. Я в вознаграждении за излишек воев от казны не нуждаюсь. Это кому перед государем выделиться хочется, пусть тот и старается, деньги получает, земли. А мне с тем, что имею, справиться бы.

Растолстевший Федор с пыхтением поклонился мне поясным поклоном и сказал:

– Спасибо на добром слове, Сергий Аникитович, что отметил усердие мое. Давно сказать хотел, ведь когда согласился к тебе перейти – все сомневался, думал, молодой боярин, пропаду я с ним, Дмитрий Иванович тогда сомнения эти развеивал. Но все равно боязно было. Единственное знал я – что не быть мне ключником у Хворостинина, а тут ты мне сразу эдакий пост предложил. А уж когда ты со стеклом начал дело делать, таланты свои показывать, я тут только перед образами по вечерам стоял, чтобы молитвами твою удачу поддержать. Так вот к чему веду я разговор: разрослось у тебя хозяйство так, что не могу я доглядеть за всем. Особенно в вотчинах. Там, конечно, Ефим Лужин по твоей воле распоряжение дает, но он мужик прижимистый, у такого зимой снега не выпросишь, глаз да глаз за ним нужен. Вот я и пишу по вечерам, считаю цифирь, чтобы не оплошать.

– Да ты так вздыхаешь, когда счет ведешь, – сразу видно всем, что стараешься, – улыбнулся я.

Федор в ответ тоже заулыбался, приосанился, погладил себя по бороде и сообщил:

– Сергий Аникитович, что-то ты сегодня на похвалы горазд.

Я в шутку сказал:

– Вот еще немного поговорим – и до выговора дела дойдет.

Мы оба засмеялись, чем привлекли любопытный взгляд Ирины, которая до этого момента не мешала нам, видимо считая, что мы обсуждаем серьезные проблемы. Она, соблюдая приличия, не сказала ничего, но укоризненно покачала головой.

Отсмеявшись, я спросил:

– Федор, я так понимаю, что тебе помощники нужны?

Тот согласно кивнул.

– Не успеваю я за всем присмотреть, Сергий Аникитович, из-за того за полночь и сижу.

– Мне почему-то кажется, что ты уже присмотрел, кого в помощники возьмешь?

– Есть такое дело, – подтвердил ключник, – только согласие твое требуется.

– Ну что же, – сказал я, – даю тебе мое согласие, сам вижу, что дел у тебя хватает. Так что бери пару тех, кто тебе по нраву пришелся, и учи как следует.

Федор опять начал кланяться, было видно, что он доволен.

– Выучу, Сергий Аникитович, не сумлевайся, а если что плохо доходить будет, то на конюшню враз отправлю. Там Ерема без дела уже заскучал – жаловался намедни, что не помнит, когда розги в руках держал.

После того как я закончил разговор и добрался до спальни, там уже вновь собирался консилиум моих «недоучек», но сейчас я был в полном уме, хотя и не в полном здравии, поэтому сам мог принять участие в совещании по вопросу дальнейшего лечения.

В итоге примерно через час мы пришли к консенсусу, все разошлись, и я с удовольствием опять заснул.

Прошло несколько дней. Мне становилось все лучше, кашель практически исчез, слабость тоже, только сломанные ребра все напоминали о себе при неосторожном движении.

Я, как законопослушный подданный, отправил государю депешу, в которой объяснял, что из-за полученных ран не могу временно исполнять свои обязанности. Конечно, Иоанн Васильевич был полностью в курсе моих злоключений, но сделать это было необходимо. В ответ я получил ответ, торжественно врученный мне царевым посланником. В нем царь кратко выражал мне свои пожелания о моем выздоровлении и сообщал, что занес меня в свой синодик для молитв о благополучии, кроме того, он намекал, чтобы я не слишком долго залеживался дома.

«Однако, – подумал я, прочитав письмо, – Иоанн Васильевич неплохо осведомлен о том, что творится у меня в хозяйстве».

Я заверил гонца, что сразу, как только позволит состояние, явлюсь пред царем, и в цветистых выражениях благодарил государя за проявленную заботу и внимание.

В конце небольшого письма была приписка: «Надеюсь, раны не дадут забыть, что вскоре крестить сына тебе надобно, я же свои обещания помню».

Поэтому я также сообщил гонцу, что про милость царскую помню и жду только, чтобы над женой прочитали молитву сорокового дня, дабы на таинстве крещения в церкви стоять вместе. Конечно, это был в основном благовидный предлог, чтобы побыть дома еще несколько дней. Ведь крестить ребенка можно было и без матери.

Все мои домочадцы и работники в достаточной мере оценили царское внимание, я думаю, что несколько дней все разговоры вертелись вокруг этого события.

Ближе к этому событию к нам заехал Брянцев, который уже без официоза, на правах старого знакомого обговорил все подробности предстоящего события.

И вот настал сороковой день от рождения моего первенца.

Ранним утром Ирина с младенцем на руках стояла у дверей нашей домашней церкви. Там нас уже ожидал наш поп Варфоломей. Вокруг столпились все проживающие на подворье – церковь была слишком мала, чтобы вместить всех желающих быть свидетелями молитв сорокового дня. Наконец двери распахнулись, и моя жена с сыном зашла вовнутрь. Поп прочитал над ней очистительные молитвы и нарек младенца Александром. Теперь Ирина вполне могла присутствовать при крещении. Когда наш возок под охраной и в сопровождении дворни выехал из ворот, на улице уже волновалось людское море. К Варваринской церкви было не пройти и не проехать. Все ожидали появления царской процессии. Но для нас толпа послушно расступилась, и мы поехали на санях к церкви, до которой и пешком было идти десять минут.

Буквально почти сразу появился возок Хованских в сопровождении вооруженных холопов. Сам князь гордо гарцевал на коне. Я, к сожалению, из-за своей раны пока еще не мог делать ничего подобного и сидел в возке, стараясь особо не шевелиться. Наше появление народ встретил приветственными криками. Но прошла минута, другая – и раздался рев голосов. К Варварке двигался царский поезд, и в мгновение довольно широкий проезд был полностью забит царевыми сопровождающими.

Сам Иоанн Васильевич шел в середине процессии, и его еще не было видно, но колокола Варваринской церкви уже торжественно загудели, как бы говоря: идет царь земли Русской! Увы, мой случай не был особо выдающимся, и верхняя одежда шагающих в первых рядах дворян была всего лишь шелковой. Мой рациональный мозг тут же задался вопросом – интересно, скольким из этих бояр и дворян одежка была выдана во дворце, дабы они могли с честью сопровождать государя? За этими дворянами шли более знатные окольничьи, мои коллеги думные бояре и прочие. А вот уже виден государь, он был одет достаточно скромно, как бы подчеркивая неторжественный характер сегодняшнего действа, в руках у него был простой посох, а не царский жезл. Вокруг него возвышались рынды с боевыми топорами, отделанными золотом и серебром, их серебристые кафтаны и белые бархатные шапки ярко сверкали под зимним солнцем.