Заговор адмирала - Гавен Михель (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Вспомнив, что приём лучше завершить на хорошей ноте, адмирал сменил тему:

— Однако мы не намерены отступать от традиций. Мы проводим вас, ваше высочество, почти так, как венгры провожали Франца Иосифа и его супругу.

— На прощание мы подарим вам корзину самых красивых гортензий, которые растут и уже сейчас цветут в нашей оранжерее, — откликнулась Магда, которой, судя по всему, и принадлежала эта идея. — Императрица Зизи очень любила эти цветы, их чудный запах, и украшала ими залы Гёдёллё. Это она приказала, чтобы они росли на террасе дворца.

— Благодарю вас, — со смущением ответила Маренн. — Я даже не могла рассчитывать на такой прием, ведь, собственно, я ничего ещё не успела сделать для Венгрии.

— Для неё достаточно сделали ваши предки, — мягко ответила Магда, — и это память о них. Добрая, благодарная память, которую они заслужили.

— Мне даже жаль, что прежде я не приезжала в Венгрию, — Маренн покачала головой. — И я очень хорошо понимаю сейчас свою прабабушку. Я так же, как она, полюбила Венгрию всего за два дня, что здесь нахожусь. Я не смогу украсить гортензиями самолет, но я оставляю с вами привязанность моего сердца.

ЧАСТЬ 2

Едва Маренн прибыла из группы армий «Центр», где в середине сентября 1944 года Красная армия нанесла удары в направлении Таллина и Риги, Шелленберг немедленно вызвал её к себе в Гедесберг.

— Пока ты была в Прибалтике, положение в Венгрии значительно обострилось, — сообщил Вальтер, встретив гостью у дверей своего кабинета, и тут же спросил обеспокоенно: — Как Ральф? Мне доложили, что он серьезно ранен.

— Да, — подтвердила Маренн, снимая шинель и бросая на стул у двери, — проникающее осколочное ранение грудной клетки с множественными внутренними разрывами и повреждениями, это очень серьезно. Также задета нога выше голени, раздроблена кисть, но это ерунда. Я сделала ему первую операцию ещё в Таллине. Сейчас надо дождаться, чтобы стали очевидны результаты, но я уверена, что потребуется ещё одна операция.

— Вы выходили из окружения?

— Да, большевики нанесли удар ночью, неожиданно, и в темноте всё смешалось, но глубоко прорваться они не смогли. Командование группы армий «Центр» быстро провело перегруппировку, и врага остановили, но мы оказались отрезаны, и пришлось пробиваться к Таллину. В перестрелке Ральфа задели дважды.

— Как его состояние?

— Как и положено, при таком ранении — стабильно тяжелое, — Маренн вздохнула, устало опускаясь в кресло. — Не сомневайся, что я сделаю всё возможное. Обязательно поставим его на ноги. Ничего смертельного нет. Главное, что нам удалось сравнительно быстро доставить его в Шарите, и мы сохранили драгоценное время. Если бы мы застряли в тылу большевиков ещё на сутки-двое, я не говорила бы так уверенно, но здесь мы справимся, несомненно. На всякий случай я попросила доктора Грабнера осмотреть Ральфа, ведь Грабнер приобрел огромный опыт за три года службы на Востоке в дивизиях СС «Мертвая голова» и «Дас Райх». Грабнер со мной согласен — Ральф выкарабкается, и сравнительно благополучно.

— У меня ещё не было возможности навестить Ральфа, но я обязательно приеду сегодня вечером, — пообещал Шелленберг и уточнил: — Он в сознании?

— Да, конечно, — ответила Маренн. — Уверяю тебя, положение его улучшилось по сравнению с тем, что было в Таллине. Спасибо, что предоставил отпуск Джилл, — вспомнила она. — Моя дочь неотлучно сидит в клинике при Ральфе, хотя толку с этого никакого. Скажу честно, что сиделка из моей дочери плохая — только эмоции, переживания. Зато при Ральфе две опытнейшие медсестры, так что от Джилл требуется исключительно моральная поддержка. Правда, и с этим моя дочка справляется не очень, — Маренн сокрушенно покачала головой. — Гибель Штефана в прошлом году была для неё страшным ударом. Она напугана, и этот страх все ещё живет в ней. Она боится потерять Ральфа, боится потерять меня. Каждое малейшее ухудшение, даже временное, в состоянии Ральфа вызывает у неё панику, так что у меня появился ещё один пациент, по психиатрической части. Приходится беседовать с Джилл, успокаивать. Но я не упрекаю её, я понимаю её состояние. Она же не фон Габсбург, так что немецкая няня не учила её улыбаться и скрывать, когда коленка разбита и болит, и хочется плакать и пожаловаться маме. Надо терпеть, потому что принцессам австрийского дома плакать неприлично. Это моя бонна сделала меня такой, — Маренн улыбнулась, — молчаливой, сдержанной, закрытой. Это так не нравится Скорцени и прочим, но так было принято при австрийском дворе, там воспитывали такие характеры. Моя бонна всегда говорила мне: «Помните, ваше высочество, что Мария-Антуанетта взошла на эшафот, не проронив не слезинки, тогда как французские аристократки бились в истерике. Вот что значит быть фон Габсбург. А у вас всего лишь разбита коленка».

Маренн снова покачала головой:

— А Джилл — не фон Габсбург. Она обычная американская девочка, с самыми обычными американскими родителями, которые, к несчастью, давно погибли. Она может поплакать вволю, когда хочется, и покапризничать, и даже устроить истерику. Преимущество простого человека перед отпрыском знатного рода — быть самой собой. Я никогда не воспитывала Джилл так, как меня воспитывала моя бонна. Я понимала, что всё это Джилл не нужно. Да и Штефану позволялось многое, о чём не помыслил бы ни один из отпрысков династии, хотя в нем течёт… текла, — Маренн быстро исправилась, — кровь Габсбургов.

Нечаянно вспомнив о погибшем сыне, женщина на мгновение побледнела, но быстро взяла себя в руки. Трагическая морщинка, залегшая было у рта, расправилась.

— Но если бы Джилл вела себя посдержаннее сейчас, — продолжала Маренн, — это только помогло бы Ральфу. В этом я и убеждаю её теперь. А что же Хорти? Он предпринял какие-то действия против фюрера? — она вопросительно взглянула на Вальтера. Ей хотелось сменить тему, потому что воспоминание о сыне причиняло душевную боль.

— Хорти начал действовать практически сразу после высадки союзников в Нормандии, — ответил Шелленберг, подойдя к столу и взглянув на карту. — Адмирал как будто ждал этого момента.

— Так и есть, — подтвердила Маренн. — Я говорила тебе, что он не предпримет никаких существенных шагов, пока англо-американцы не определятся с местом высадки. Очень плохо, конечно, что они всё-таки высадились в Нормандии. Я помню, в марте всё-таки ещё существовала надежда, что операция состоится на Балканах.

— За это надо сказать спасибо Советам, — Шелленберг поморщился. — Сталин мечтает о большевистских Балканах. Ему удалось подмять под себя Тито и его сторонников, а главное — склонить американцев на свою сторону в альянсе. Рузвельт дует в его дуду и поддержал советский план, так что Черчилль с его идеей высадки на Балканах остался в одиночестве. Рузвельту все равно, что будет с Европой. Штаты даже устроит, если с мировой карты такой игрок исчезнет вообще и Европа превратится в территорию, разделенную на две сферы влияния двумя крупнейшими игроками, Штатами и СССР. То есть в их планах Европа практически перестает существовать политически. Все страны, будь то восточные или западные, становятся сателлитами двух больших хозяев, и я не удивлюсь, если в случае падения рейха Германию будет решено разделить на две части, тоже как сферы влияния. Черчилль понимает, к чему всё это идет, но он в меньшинстве, и ему вряд ли удастся повлиять на окончательные послевоенные решения. С ним практически уже не считаются. Жаль. Ведь только Черчилль понимает, что после войны нужна не двуполярная, а многополярная система — только такая будет по-настоящему устойчивой. Крушение рейха неизбежно приведет к тому, что бывшие союзники начнут борьбу между собой, и в этой борьбе они истощат друг друга, снова приведут мир к кризису. Нужна третья сила, которая смогла бы уравновешивать их амбиции. Такой силой может выступить объединенная Европа, за которую ратует Черчилль с освобожденной от нацизма Германией в центре. Стол на трех ножках всегда устойчивее, чем на двух. Но кто слушает Черчилля? Сталин жаждет расширения своей большевистской империи, он одержим идеей мирового господства большевизма, сумасшедшей идеей Ленина, жаждавшего распространения революции на все страны мира. А у Рузвельта свои планы. Штаты жаждут экономического владычества, и старая Европа для них конкурент, с которым они хотят покончить навсегда. Бывшая колония жаждет колонизировать бывшую метрополию и господствовать над ней. Начнётся всё с экономической экспансии, которая приведёт и к усилению политического давления. Штаты будут решать, каким партиям существовать в Европе, а каким — нет, и кого допустить до выборов, и кто будет избран — они всё будут контролировать. Высадка в Нормандии только подтверждает такие планы главных сил альянса. Черчилля проигнорировали, и, надо думать, американцы сделают всё, чтобы он не победил на следующих выборах, он им мешает. Он хочет равного партнерства, а это не входит ни в планы Сталина, ни в планы Рузвельта. У них совсем другие цели. Хорти тоже видит всё это и понимает.